- Теперь нет. - Он взял со столика книгу, не глядя, перевернул несколько страниц. Опустил на колени. - Я довольно долго жил среди людей. Так было нужно. И я стал одним из вас. Снимал квартиру, ездил на работу, посещал театры, кино, ходил на стадион. Только друзьями не обзавелся. Не смог. Раздражало меня все, понимаете? Злило, вызывало протест. Едва выдержал. Думал, с ума сойду. А вернулся на экспресс и вдруг понял, не могу быть прежним. И никогда не смогу. Что-то переменялось во мне. По-другому на вещи смотреть стал. Прежде Программа была для меня всем. Целью и смыслом жизни. А тут… Теперь понимаете, почему я решил вам помочь?
Зарудный молчал. Ему было жаль Руперта. Хотелось верить каждому его слову. Он сознавал, что верить нельзя, и все равно верил. Достал папиросу, закурил, ломая спички.
Руперт скользнул по нему взглядом и, запрокинув голову, уставился в потолок.
- Дилемма: верить - не верить?
- Да.
- Не ломайте себе голову, вам этого все равно не понять. И не надо амбиций. Вы человек, я - биоробот. С вашей колокольни - механизм, машина, железка. Так?
- Не совсем.
- Совсем не так. - Руперт вздохнул. - Весь персонал "Надежды" составляют биороботы разного целевого назначения. А чем они отличаются от иных пассажиров экспресса?
- Согласен. - Иван затянулся и стряхнул пепел. - Они - ничем.
- Понимаю, - кивнул Руперт. - Хотите сказать, я отличаюсь.
- Да.
- Тут особый случай. Они рассчитаны для работы в экспрессе и только. Они - его часть.
- А вы нет?
- А я нет. Я автономен, Могу работать в экспрессе и вне экспресса. Могу вообще обойтись без него. Думаете, более тонкая наладка и все? Нет. Принципиально иной подход. Комманданте, отец Мефодий и все остальные постоянно подключены к электронному мозгу "Надежды". Я же могу рассчитывать только на себя. Говоря языком ваших кибернетиков, - автономная, самопрограммирующаяся, постоянно совершенствующаяся система. Если проще, то меня наделили способностью до всего доходить своим умом и постоянно себя перестраивать.
"Понятия не имею, что все это такое, но он и в самом деле изменился", - подумал Иван.
- Рад, что вы это заметили. - Руперт принял наконец нормальное положение и повернулся к Ивану лицом. - Так что, во-первых, у меня больше возможностей. А во-вторых, время в экспрессе "Надежда" - понятие условное. И вы это уже уразумели. Иначе зачем рваться обратно в свою реальность?
- Значит, это возможно?
- По земным понятиям - нет. Что прошло, то уже история. А историю вспять не воротишь. Другое дело экспресс "Надежда". Здесь все возможно. Дайте-ка и мне папиросу.
- Курите? - удивился Иван.
- Балуюсь. По старой памяти. - Он как заправский курильщик помял папиросу, прикурил от зажженной Иваном спички. - Ну так вот, дорогой мой. Экспресс никуда не движется. Мы стоим на месте и просто-напросто прокручиваем вашу историю. Как видеокассету. В любом направлении. А то, что вы наблюдаете там, - Руперт качнул головой в сторону окна, - вообще ничего общего с реальностью не имеет.
Он затянулся и пустил к потолку гирлянду колечек.
- Возможно, что вам и удастся удрать. Человек вы изобретательный и упорства вам не занимать. Но… - Руперт сделал паузу, наблюдая за расплывающимися колечками. - Ничего путного из этого не получится. Экспресс неподвижен. Но история-то движется. Вот и занесет вас куда-нибудь в мезозой, к тираннозаврам. Или в тридцатый век.
- В тридцатый не надо, - сказал Иван. - И у тираннозавров делать нечего. Мне в тысяча девятьсот сорок четвертый год надо, довоевать хочу. Не пойму, что вы за человек, Руперт.
Последняя фраза сорвалась непроизвольно. Иван понял ее абсурдность, когда было уже поздно. На лице Руперта промелькнуло подобие улыбки.
- Ладно вам, не смущайтесь. Все правильно. От своих ушел, к вам не пришел. И никогда прийти не смогу.
- Скажите, Руперт. - Иван увел разговор в сторону, - я один замышляю побег?
- Миклош Радноти спит и видит то же самое. Знаете, откуда я его выцарапал?
- Догадываюсь.
- Из могилы. За пять секунд до расстрела. - Руперт помолчал. - А он рвется обратно. Зачем? На верную гибель?
- А нельзя… - Иван глотнул, - вернуть его домой, когда война уже кончится?
Нет. - Руперт покачал головой. - Мы не можемничего менять в вашей истории. Единственное, что в моих силах, это доставить гибнущего человека сюда, на "Надежду". Или… - Он помолчал. - Не вмешиваться ни во что.
Иван расстегнул пуговицу на вороте гимнастерки.
- Ты поможешь ему, Руперт? - он и сам не заметил, как перешел на "ты".
- А как бы вы поступили на моем месте? - Их взгляды встретились, и Иван вдруг ощутил острую гложущую боль под левой лопаткой. На миг перехватило дыхание.
- Думаете, легко возвращать человека на верную гибель? - продолжал Руперт. - Такого, как Радкоти?
Боль достигла апогея. От нее темнело в глазах и кружилась голова. Руперт продолжал бубнить.
- …Шел в колонне таких же обреченных, как и он сам, шатался от голода и слабости и шепотом повторял стихи. Чтобы не забыть. Попытайся он их записать, его бы пристрелили на месте.
- Чьи стихи? - хрипло спросил Иван.
- Свои. "Подневольное шествие". Он записал их уже здесь, в экспрессе.
Руперт закрыл глаза.
- Я пытаюсь понять их и не могу. Я стараюсь забыть их и тоже не могу… - Он помолчал. Произнес глухо, чуть нараспев: - "Безумен, кто, упав, встает и вновь шагает…" Просто и ясно. И вдруг: "Товарищ, обругай. Вели мне встать! Я встану!"- Руперт совсем по-человечески скрипнул зубами. - Зачем вставать, если впереди все равно гибель? А теперь, когда уже все позади, стремиться обратно в ад, мученья, ужас?
- Вам этого действительно не нонять, Руперт. - Иван опять перешел на "вы". - Разве мы с Миклошем похожи на самоистязателей?
- Нисколько. - Рунерт мотнул головой и раскрыл глаза. - Ни вы, ни Джордано.
- Как, и он?.. Скажите, Руперт, это в самом деле великий Ноланец?
- А вы до сих пор не поняли?
- Как вам сказать… - Боль утихла, и он интуитивно старался уйти подальше от разговора о Миклоше. - Уж очень он спокоен. Ничему не удивляется, все принимает как должное.
- Тут вы, пожалуй, правы, - согласился Руперт. - Он и там, на площади Цветов в Риме, не удивился, когда я выдал ему дурацкое "хотите спастись?" Представляете? На костре, когда кругом пламя бушует! Но это мне еще понятно.
- Что вам понятно?
Вместо ответа Руперт слегка наклонил голову и плотно сжал зубы. "Чего это он?" - удивился Иван. Но тут в каюте зазвучал голос. Не Руперта. Голос принадлежал итальянцу:
- Подобно тому, как в этом равном по величине миру пространстве, которое плотники называют материей, существует этот мир, то и другой мир может быть в другом пространстве и в бесчисленных других пространствах, равных этому и находящихся по ту сторону его.
- Хотите сказать, он знал о вашем существовании? - не выдержал Зарудный. Руперт кивнул.
- Он философ, не говоря уже о том, что гораздо старше вас и мудрее.
- Он тоже хочет вернуться?
- Да.
- Зная, что его ждет?
- Да.
Руперт встал, подошел к двери.
- Теперь вы знаете все, Иван. Подумайте. У вас есть выбор.
- Хорошо. - Он тоже встал с кресла. - Я подумаю. Но сколько бы я ни думал, это все равно ничего не изменит. Я должен вернуться. Понимаете? Должен.
Несколько секунд Руперт пристально смотрел ему в глаза. Чуть заметно кивнул.
- Ждите.
И медленно прикрыл за собой дверь.
Ночь он провел почти без сна. Ворочался с боку на бок, курил. Пытался читать. С недоумением обнаружил загнутые страницы: такой привычки за ним не водилось. Пробежал глазами отчеркнутые карандашом строчки: "Бык на лугу - это здоровый парень. Бык на арене - неврастеник".
"Не иначе как Руперт постарался, - решил Иван. - Больше некому. Любопытно". Открыл следующую загнутую страницу.
Здесь был отчеркнут целый абзац. "Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе". Иван задумался, глядя поверх книги, потом хмыкнул и стал читать дальше. "Но тех, кто не хочет сломиться, он убивает. Он убивает самых добрых и самых нежных, и самых храбрых без разбора. А если ты ни то, ни другое, ни третье, можешь быть уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки".
- Та-ак… - Иван опустил книгу. - Уж не запугать ли ты меня хочешь, дорогой Руперт? Зря стараешься. Я знаю, на что иду. Меня дома никто не ждет. А у Мадьяра жена.
Он усмехнулся, выключил свет и, протнз ожидания, мгновенно уснул.
Вскочил по привычке в семь. Сделал зарядку. До краев наполнил бассейн ледяной водой и добрых полчаса плескался, вскрикивая и постанывая от пронизывающего холода. Потом докрасна растерся махровым полотенцем и, одевшись, Отправился завтракать, каждой клеточкой ощущая прилив ликующей бодрости.
- Доброе утро, Иштван! - Это было неожиданностью. Обычно Миклош появлялся к завтраку не раньше десяти. - Как спалось?
В зале, кроме них, не было ни души. Даже люстры не горели, только бра вдоль стен. В золотистом полусумраке тонкое лицо венгра казалось отлитым из меди.
- Сегодня мы с вами ранние пташки.
Улыбка у Радноти была замечательная - ласковая и грустная, а сегодня еще и с оттенком тревоги. Или так казалось из-за освещения?
- Рад видеть вас, Миклош! - Пожимая руку, Иван встретился с Радноти взглядом и понял, что освещение тут ни при чем: тревожные были у венгра глаза. Спросил, опускаясь в кресло:
- Что-то случилось?
- С чего вы взяли?
- Вид у вас… - Ивам замялся. - Неспокойный какой-то.
- Пустяки. Где вы вчера были после ужина?