- У себя. - И мысленно: "Начинается". Что начинается, он еще не знал и сам.
- Весь вечер?
- Весь. А что?
- Так, ничего. - Радноти без всякой надобности взял салфетку, повертел, положил на скатерть. - Я приходил к вам вчера, Иштван.
"Вот оно что… Чего это вдруг его ко мне понесло? Просто так? Не может быть. Ну-ну…"
- Вы слишком деликатны, Миклош. Наверное, не достучались.
- В этот раз я изменил своему правилу, Иштван. Решил, что между друзьями можно обойтись без условностей.
- Правильно решили. - Иван ' продолжал смотреть ему в глаза и это стоило немалых усилий.
- Я просидел у вас почти три часа.
- И от нечего делать листали Хемингуэя, - осенило Зарудного. У венгра удивленно округлились глаза.
- Вы меня видели?
- Не вас, Миклош. Книгу. То, что вы в ней подчеркнули.
- Я?!
- Ну да. О быке на лугу. О мире, который ломает человека.
- Не надо меня разыгрывать, Иштван. Тут и без этого хватает загадок.
"Значит, все-таки Руперт, - подумал Иван. - Все-таки Руперт…"
- Я плохо читаю по-русски, Иштван. Но подчеркнутые вами абзацы я осилил. И, честно говоря, это меня обеспокоило.
- Что именно, Миклош?
- Образ мыслей.
- Хемингуэя? - Иван попытался увести разговор в сторону.
- Ваш, - вздохнул Радноти. - Нельзя падать духом, Иштван.
"Дорогой ты мой человек!" - с жалостью подумал Иван и мысленно затянул "Катюшу".
- Абзацы в книге подчеркнул не я, Миклош. Если по-честному, то меня вчера вообще весь вечер не было дома. Смотрел кинофильмы.
К столу одновременно подошли официант и Джордано.
Бруно поздоровался по-немецки кратко: "Гутен таг".
- Доброе утро, синьор Ноланец! - Иван как утопающий за соломинку ухватился за возможность переменить тему и повернулся к официанту. - Мне овсяную кашу. А вам, Миклош?
- Тоже, - буркнул венгр.
- И мне, пожалуйста. - Итальянец сел за стол и вопрошающе уставился на Зарудного. - Откуда вам известно, что я родом из Нолы?
- Из школьной программы, - не моргнув глазом соврал Иван. В учебнике, он это прекрасно помнил, город Нола не упоминался. Но сейчас главным было направить разговор по другому, безопасному руслу. - Ваши мысли о строении Вселенной…
- Вы не находите, что наш друг разительно изменился? - прервал его Радноти. - Зтот внезапный интерес к мирозданию…
"Продолжай, Миклош, - подбодрил его Иван. - Смейся надо мной, шути, измывайся. Я пе обижусь".
Выразительные глаза Джордано переместились с Зарудного на Радноти. Итальянец понимающе улыбнулся.
- Все мы непрерывно меняемся, синьор Радноти. Из нас истекают одни атомы, притекают новые.
- Хотите сказать, человеку присуще непостоянство? - усмехнулся венгр.
- Нет вещества, которому по природе подобает быть вечным - Выражение лица Джордано оставалось невозмутимым. Смеялись только глаза. - Исключение составляет субстанция, именуемая материей. Но и ей подобает быть в вечном изменении.
"Ну вот и славно, - облегченно вздохнул Иван. - Вот и прекрасно". Он уже не вникал в то, о чем они говорят. Он слышал их голоса, видел оживленные лица: то серьезные, то смеющиеся, и уже одно это успокаивало его и радовало.
- Коперник ставит Солнце в центр мироздания, - продолжал Миклош. Иван для него перестал существовать. - Вы это отрицаете. Но тогда где, по-вашему, центр Вселенной?
- Нигде. - Ноланец достал четки, положил на стол рядом со своим прибором. - У Вселенной нет и пе может быть центра. Она едина и бесконечна. И наше Солнце всего лишь одна из необозримого множества звезд.
Официант принес завтрак, но спорщики этого даже пе заметили. Иван ковырялся ложкой в каше, беззвучно мурлыча "Катюшу".
- …Смерть? - Бруно прикусил нижнюю губу, упрямо качнул головой. - Ее нет. Никакая вещь не уничтожается и не теряет бытия, но лишь случайную, внешнюю, материальную форму. Человек, увлеченный величием своего дела, не чувствует ужаса смерти. Он способен все обращать в благо. Даже плен использовать как плод большой свободы. Даже поражение превращать в победу.
"Ай да Ноланец! - восхитился Иван. - Такого ничем не согнешь".
В зале стало многолюднее. Зажглись люстры. Негромко заструилась скрипичная мелодия. Гурман-ассириец сосредоточенно обгладывал бараний бок. Ивану вдруг вспомнились стихи, которые читал Курбатов. Как давно это было! Тысячу лет назад. Стихи о Ноланце. Иван отодвинул в сторону тарелку с овсянкой. Зажмурился, вспоминая.
"И маленький тревожный человек…"
- Ослы от схоластики и теологии утверждают, будто моя философия унижает человека, - чуть хрипловатый голос Ноланца дрожал от негодования. - Жалкие глупцы! Я раскрыл людям величие Вселенной, безбрежные миры космоса! Возвысил человека.
"… С блестящим взглядом, ярким и холодным…"
- Освободил его дух и разум из темниц богословских догм!
"…Идет в огонь…"
- Уже ради одного этого стоило жить и бороться!
- Вы правы, синьор Джордано, - мягко произнес Миклош.
- Мне твердят: "Смирись, жалкий раб! Отрекись, раскайся, моли о помиловании!" Отречься от истины? Никогда! Этого они от меня не дождутся!
На некоторое время за столом воцарилось молчание. Иван открыл глаза и удивленно заморгал: Миклош улыбался! Улыбка, даже такая, как у Миклоша, - болезненно-грустная и робкая - все равно воспринималась как кощунство после всего, что только что говорил Джордано.
- Чему вы улыбаетесь? - по-русски, чтобы не понял итальянец, негромко спросил Иван.
- Разве? - Радноти низко опустил голову и зябко передернул плечами.
- Что с вами? - всполошился Джордано. - Сердце?
- Так, пустяки. - Миклош выпрямился. - Мы тут не очень-то откровенничаем между собой, синьор Джордано. И вы, конечно, обратили внимание. По-моему, пора внести ясность. Как вы считаете, Иштван?
- To know who is who, - кивнул Иван, - just time.
- Мы с Иштваном попали сюда из двадцатого века.
Итальянец сложил губы трубочкой, чуть слышно присвистнул.
- Впрочем, я примерно так и предполагал.
- Но дело даже не в этом. Дело в том… Ну, вы уже поняли, при каких обстоятельствах попадают на экспресс "Надежда"?
- С порога вечности, - улыбнулся Джордано.
- Вот именно. - Трудно было сказать, чего больше в ответной улыбке Миклоша - юмора или тоски. - Я поэт, синьор Джордано. И, наверное, лучше скажу стихами:
… И подозренья осторожный взор меня казнит; он правильно заметил: поэт, я годен только на костер за то, что правды я свидетель, за то, что знаю, зелен стебелек, бел снег и красен мак, и кровь красна струится, и буду я убит за то, что не жесток, и потому, что сам я не убийца.
Радноти вздохнул и, протянув руку через стол, опустил ладонь на запястье Джордано.
- Вы философ и лучше разбираетесь в этих делах. Но факт остается фактом: через триста с лишним лет после вас ситуация повторилась - костры, виселицы, пытки… Разве что палачи одеты в мундиры да инквизиция называется по-другому.
- Как? - хрипло спросил Джордано.
- Фашизм.
- Фашизм… - повторил итальянец. - Какое мерзкое слово. Есть в нем что-то змеиное.
"Знал бы ты, где родилась эта змеиная мерзость!" - подумал Иван и вдруг ощутил, как из темных глубин подсознания вздымается неукротимая волна ненависти. "Остановись, - приказал он себе. - При чем тут Джордано? Итальянец? Ну и что из того? В шестнадцатом веке его сожгли инквизиторы. Сегодня - сгноили бы чернорубашечники".
- Райшом хорш! - прозвучало над самым ухом. Иван вздрогнул и оглянулся: меднолице улыбаясь, возле соседнего кресла стоял Казбек. - Опоздал, да?
- Испугал, - поправил Иван.
- Такого испугаешь! - Казбек с уважением оглядел Зарудного.
- Садись, - пускаться в объяснения не было ни малейшего желания. - Сейчас официант подойдет.
Казбек поздоровался со всеми за руку и только потом занял место рядом с итальянцем. Тот рассеянно подвинул к себе тарелку с кашей, думая о чем-то своем, и выражение лица у него было странное: сосредоточенное и растерянное одновременно.
- Синьор Джордано! - решился Иван. Итальянец медленно поднял глаза. - Можно, я вам тоже стихи прочту?
- Стихи? - удивился Миклош. - Неужели свои?
- Бунинские. Про вас, синьор Джордано. А вы переведите, Миклош, ладно?
- Постараюсь, - кивнул венгр.
Память не подвела. И Миклош постарался на славу. Итальянец долго молчал, глядя в одну точку. Потом все так же молча и крепко пожал руки Ивану и Миклошу. По впалой щеке медленно скатилась слеза.
"Ну вот, - огорченно упрекнул себя Иван. - Хотел человеку приятное сделать, а получилось…"
- Graci!…- Джордано переборол волнение и улыбнулся. - Вы оба не представляете себе, как много для меня сделали. Теперь…
- Синьор Джордано, - Иван инстинктивно почувствовал опасность и ринулся наперерез. - Давно хотел вас спросить…
- Да, Джованни? - Ноланец был явно удивлен, но недовольства не высказывал. - Спрашивайте.
- Почему на вас эта одежда? - брякнул Иван первое, что пришло в голову.