- Ну… с добрым утром, Ларри, - произнёс он, проверяя автоматные диски и придвигая стол поближе к выходящему на улицу окну. - Слишком долго ты спал, дорогой. Слишком долго, - и, подняв автомат к плечу, выпустил в сторону сгрудившегося около калитки отряда первую очередь.
Ему некогда было оглядываться и смотреть за спину, а то бы он увидел, как вместе с первыми звуками выстрелов из запылённой детской комнаты медленно вышла Смерть и, прислонившись плечом к дверному косяку, принялась молча ожидать окончания боя, время от времени поднося к тому месту, где полагается быть носу, зажатые в костлявом кулаке жёлтенькие подрагивающие оранжики…
Взгляд, излучающий радость
Радость, которую излучал абориген, можно было почувствовать, даже не обладая сверхчувствительностью жителей четвёртой планеты Крогос, что в созвездии Лья: с каждым шагом навстречу пришельцам он прямо-таки светился счастьем, глаза увлажнено блестели, а по лицу всё шире и шире расплывалась восторженная улыбка. Кроме того, Рей и на расстоянии чувствовал, как от аборигена исходят густые тёплые волны восхищения - он прямо тонул в их потоках, не в состоянии (да и, честно говоря, не очень-то к этому и стремясь) высвободиться из их расслабляющих, как перебродивший нектар, объятий. Слишком уж долгим и безрадостным был перелёт сквозь бездны космического одиночества, мрака и холода! И сколько ни обследовали межзвёздные разведчики за это бесконечное время, ни одна из них не удовлетворяла условиям Великого Переселения - всюду их встречали голые камни, обожжённые кратеры, безжизненная пыль, а то и неприкрытая враждебность тамошних обитателей. И наконец-то…
Да, нынешняя планета являла для будущих переселенцев настоящий рай! Ласковый воздух полнился ароматами неисчислимых медоносных цветов, целебных трав и злаков. Уютно шумели в его токах опалённые цветением сады, трепетали душистые листья. Сказочная природа, казалось, только и ждала все эти годы заплутавших среди чёрного Космоса гостей. Правильно решил Совет, проблема спасения жителей четвёртой планеты умирающего светила Крогос решена верно - Великое Переселение!..
Рей скосил взгляд и увидел счастливо плачущего Командира… Ничего, теперь можно и расслабиться. Главное дело сделано, планета с идеальными условиями найдена, и здешние обитатели исполнены самых добрых и дружественных чувств - вон, какой восторг излучают глаза этого крупнотелого и не похожего на них аборигена, даже нет необходимости во включении защитного поля…
И в эту секунду короткий тяжёлый удар навсегда лишил межзвёздных разведчиков возможности его использования. Осторожно раздвинув панаму, коварный убийца пошевелил своими толстыми щупальцами замершие тельца и вприпрыжку понёсся по залитой солнцем лужайке.
- Бабушка! Бабушка! Смотри, каких я красивых бабочек поймал! Ни у кого в классе не будет таких в коллекции!..
В кафе на Большой Бронной
…В те, ставшие уже почти мифическими, последние предперестроечные годы я очень полюбил одно небольшое московское кафе неподалёку от Тверского бульвара, в котором целые дни напролёт тусовались молодые люди, искусство которых беззаветно принадлежало народу, - художники, писатели, артисты, проститутки, музыканты… И хотя в нём практически никогда не хватало посетителям ни столов, ни стульев, зато даже в те сумбурные и тревожные времена чуть ли не с избытком было на всех демократии. Да при этом ещё и подавали лучший, на мой взгляд, кофе в столице, причём - делали это две очень приятные (то есть по-русски круглолицые и грудастые) женщины в белоснежных передниках.
Но главное, что это кафе находилось рядом с Литературным институтом, и в нём можно было каждый день смотреть вблизи на живых прозаиков и поэтов, пока они ещё не сделались знаменитыми и не попрятались на дачах элитного писательского посёлка Переделкино. Потом их можно будет увидеть только под обложками томов их собственного "Избранного" (когда я это думал, писательская карьера ещё являлась одной из самых соблазнительных и многообещающих в СССР), а пока что - они ещё вот, здесь, среди простых смертных, и - не знаю уж, когда там они ходят на семинары и лекции в своём институте, - но в этом кафе я их заставал тогда гораздо чаще, чем их могли видеть в институтских аудиториях преподаватели.
Скорее всего, я вряд ли когда-нибудь взялся бы за перо, и моё пристрастие к этому заведению так и осталось бы чисто личным воспоминанием, ибо моя любовь к литературе не переходила тогда рамок собирательства книг да присущего выходцам из провинции стремления заглянуть в лицо всякому мало-мальски известному сочинителю, если бы не встреча, которая однажды произошла во время моего очередного сидения за большой чашкой двойного кофе.
…Студенты пока ещё не появлялись, и я сидел за тем единственным столиком, который стоял на улице и который обычно окружало душ двадцать поэтов и поэтесс или прозаиков и про… заичек? заичих?.. - короче, и представительниц жанра, противоположного поэзии. Я только что закурил сигарету, как к моему столику подошёл высокий остролицый гражданин с дымящейся чашкой кофе в руке и бесовски поблёскивающими глазами.
- Разрешите? - спросил он, берясь за спинку свободного стула.
Я безразлично кивнул. Это был не писатель, и поэтому мне он был неинтересен. Меня интересовали люди думающие, обладающие фантазией и умеющие создать занимательную художественную интригу…
- Позволю себе заметить, молодой человек, что вы напрасно исключаете остальной контингент сограждан из числа специалистов по интригам! - отхлебнув из чашки глоток кофе, заметил неожиданно мой случайный со… сидельник? со… кофейник? со… стольник? (чёрт его знает, как надо называть человека, самовольно подсевшего к вам во время пития кофе!) - словом, мой непрошенный компаньон по сидению за единственным стоящим на улице столиком в кафе на Большой Бронной.
- В своё время я знавал такие интриги, - сладко сощурился он, - какие ни одному писателю даже и не снились! Хотя, надо сказать, что и сами писатели… - он поставил на стол чашку и вынул сигареты. - Вы думаете, свои главные сюжеты они сочиняют для книг? Хо-хо, как бы не так!..
Он вынул блестящую зажигалку из, как пишут в милицейских протоколах, "жёлтого металла" и, прикурив, глубоко затянулся.
- Стены заведения, представителей которого вы ходите сюда наблюдать, знакомы с такими сюжетами, по сравнению с которыми травля небезызвестного вам Пастернака кажется просто невинным развлечением! Поверьте мне, за те несколько тысяч лет, что я наблюдаю человечество, оно наиболее всего продвинулось именно в области устроения гадостей ближнему. Вы не задумывались, почему сегодняшняя литература становится всё скучнее и скучнее?
Я пожал плечами.
- А я знаю! И выводы могут быть очень интересными. Например - об обратно пропорциональной зависимости между сюжетностью в литературе и в жизни, а также о такого же рода зависимости между добром, пропагандируемым со страниц романов, и подлостью, которая совершается в реальной жизни. То есть - человечество совершает поступки либо на страницах книг, либо в своей жизни, а это значит, что если в литературе царит добро, то в это же время в жизни, соответственно - зло, если романы переполняются подлецами и авантюристами, то в жизни действуют рыцари и романтики, а если литература становится серой и бессюжетной, то в жизни готовится какая-то большущая заваруха…
Кофе мой был уже давно почти допит и, скорее машинально потянувшись к чашке, я в замешательстве задержал руку и посмотрел на своего со… беседника (назовем уж его для удобства этим словом, чтобы не путаться в определениях), ибо чашка моя была полна чёрного душистого кофе, над которым поднимался пар.
- Простите, - извинился он, - я заговорился и не предупредил вас. Угощайтесь.
- Спасибо, - буркнул я, пытаясь припомнить, когда это он успел принести вторую чашку.
- Не затрудняйтесь, - усмехнулся мой собеседник. - Если вы читали "Мастера и Маргариту" или "Альтиста Данилова", - а вы ведь их читали, не правда ли? - то вы должны знать, что мне не обязательно каждый раз подходить к стойке, чтобы в чашке появился кофе…
- Вы… дьявол? - прошептал я вдруг севшим голосом.
Мужчина расхохотался.
- Ну почему сразу - дьявол? Нет. Просто я… Ну, скажем, - часть той силы, что хочет зла, но вечно совершает благо… Помните?
- "Но вечно делает добро", - поправил я. "Фауста" я всё-таки помнил. Хотя, может быть, и не в лучшем переводе.
- Вот именно. Так что пейте ваш кофе, не опасаясь. Пока существуют Сальери, Дантесы и Берии, мне незачем самому брать грех на душу, подсыпая в чьи-то чашки мышьяк. Скорее даже, наоборот…
Я поднёс к губам свою чашку и сделал пробный глоток. Кофе был горячий и преотличного качества, причём, как я и люблю, без сахара.
- Кстати, - заметил мой собеседник, - когда будете описывать в своём рассказе этот эпизод, не забудьте отметить, что я угощал вас кофе бесплатно, - он откинулся на белую, плетёного металла, спинку стула и в очередной раз предовольно затянулся сигаретой.
- А вы думаете, что я это буду когда-нибудь описывать? - удивился я.
Собеседник (ах, как же мне надоело одно и то же слово!) высоко заломил одну бровь и усмехнулся.
- Я не думаю. Я всегда говорю только то, что знаю наверняка. Этот рассказ вы обязательно напишете, и он будет называться "В кафе на Большой Бронной". Вот только с его публикацией придётся подождать лет эдак… адцать.