– Не понял юмора, – Гарун с силой потер виски. – Черт, голова какая-то тяжелая. Нет, я не пьян, это другое. У меня синяки по всему телу. Во сне я не мог так драться. Это Эгль поработал, ваш Скалагримсон. Такого ночью увидишь – заикой останешься. Я не заикаюсь? Вроде нет. А вы? Ваша пестрая компания ни в одном кошмаре присниться не может.
Белов, захохотав еще сильнее, схватился руками за живот и съехал под стол.
– Ты Эгля лучше не задевай, – посоветовал Кари. – Синяки – это мелочь. Ты о нем еще ничего не знаешь.
– Почему? – возразил Гарун. – Знаю, что он хорошо говорит по-русски. Еще он специалист по выживанию. Значит, окончил спецназ. Здесь он главный. Главный разведчик, значит. Или нет, он главный дивер. А сам родился в Исландии. Вот и все.
– Родился в Исландии! – фыркнул Кирога. – В Исландии многие родились. Например, Бьорк Гвюндмюндсдоттир. Только ее здесь нет. Диапазон не тот. Наш Эгль известен из скандинавской летописи. Саги называются, слыхал?
– Не читал, – замотал головой Гарун. – Я физик, а не филолог. Термин знакомый. Но не читал. Мог видеть в библиотеке. Вернусь, обязательно прочитаю. Хотя погодите, куда вернусь? Вы, ребята, так быстро выдернули меня, что я еще не привык, – икнул Гарун. – Чтоб меня возили, как дрова. Признаю, упаковали меня профессионально. Профессионалы, вы – профессионалы. А я еще только учусь. Я всю жизнь учусь, понимаете? Это какой-то кошмар! Я не прив…ык к этим вашим, ну понимаете, к этим штукам всяким. Тимешин, Мимешин! Где это вообще находится? Нет, господа биндюжники, я имею право знать, за сколько световых лет вы меня сюда притаранили.
– Опять за рыбу деньги, – усмехнулся Кари. – Саток, объясни, пожалуйста, аспиранту, куда он попал. Похоже, русские слова до него не доходят.
Индеец аккуратно промокнул губы салфеткой.
– Вы, молодой человек, уже знаете, что попали не совсем в обыкновенное место, – начал Саток. – Назовем его параллельным миром, суть от этого не меняется. Хотя Оливер предупреждал относительно толкования параллельности миров. В первую очередь вас интересует, как мы совершаем перемещения между мирами. Вы думаете, что для этого нужно иметь машину времени?
– Безусловно, – согласился Гарун. – Как же иначе?
– Вы абсолютно правы, – обрадовался Саток. – И такая машина у нас есть.
– Где же она? Любопытно было бы на нее взглянуть. Если она не секретная.
– Никаких секретов! Смотрите, – индеец обвел рукой зал. – Вот она.
– Эта столовая и есть машина времени? – недоверчиво протянул Гарун.
– Нет, конечно, нет, – замотал головой Саток. – Берите выше.
– Здание обсерватории?
– Еще выше.
– Ну, тогда не знаю, – сдался Гарун. – Что может быть выше?
– Весь планетоид, – не выдержал Кари, – где мы находимся, служит для перемещений между мирами. Мы называем его Тимешин, поскольку это уже другая Вселенная.
– Машина времени величиной с планетоид? – поразился Гарун. – Кто это сделал?
– Кто создал нас, тот создал и Тимешин! – торжественно объявил Саток.
Гаруна внезапно прошиб холодный пот. Он мгновенно протрезвел. Внимательно взглянув в суровые лица сидевших за столом людей, он вдруг с пронзительной ясностью понял, что этот смуглолицый человек в индейской куртке говорит абсолютную правду. Именно в этот момент его прежней и, говоря откровенно, беспечной московской жизни с ее аспирантской вольницей пришел полный и бесповоротный конец. В глазах у Гаруна потемнело, и, чтобы не упасть, он схватился за стол. Кто-то подставил ему полную кружку с квасом. Он, не глядя, выпил ее залпом.
– Ну как, легче стало? – участливо спросил выбравшийся из-под стола Белов. – Ты не бери в голову, что мы как бы двойники. В вашем мире мы любому местному сто очков вперед можем дать.
– Это точно, – подтвердил Кари. – Случайно люди сюда не попадают. Обрати внимание, вот Кирога сидит. Родился в десятом веке, в Африке. До восемнадцати лет славян в глаза не видал. А пищу предпочитает что ни на есть русскую. Говоришь, почему?
– Да, почему? – механически повторил Гарун.
– Вот и я спрашиваю, – вмешался Белов. – Почему Кироге дома не сиделось? Нет же, отправился в Египет изучать лютневую музыку. Не знал, бедный, что любопытство губит кошку. По дороге его схватили алжирские людоловы и продали грекам из Крыма. В Алжире он научился играть на домбре, в Крыму – на гитаре. После осады Херсонеса греки подарили его князю Владимиру. Так африканец попал в Киев. Здесь его научили играть на гуслях. Заодно окрестили, о чем была сделана запись в церковной книге. Его необыкновенная одиссея заинтересовала Эгля. Так на планетоиде появился чернокожий любитель русских пельменей.
– Пельмени он любит, это верно, – подтвердил Кари. – Зато Кирога – лучший композитор всех времен и народов.
– Еще бы, – засмеялся Кирога. – Пока я спал в консольном скафандре, Баг Мэк активировал во мне музыкальные способности ста детей.
– Теперь понятно, почему рядом с тобой нельзя оставить вазу с пирожными, – поддел Белов. – Тебя тянет на сладкое, как сотню детей.
– Кстати! – сверкнул зубами африканец. – Вы, ребята, вернулись из двадцатки. Я понимаю, вам было не до музыки, но все-таки можно спросить, а вдруг вы все же… – замялся он.
– В чем дело? – спросил Кари. – Говори прямо, здесь все свои.
– Знаете, – смутился нигериец, – я подумал, вдруг вам удалось послушать "Элеанор Ригби" в первой аранжировке? У меня есть более поздняя версия в исполнении команды "Редкая земля". Но это немножко не то.
– А кто ее сочинил? – спросил Кари.
– Сами "Битлз", – доложил Кирога.
– Послушай, друг, – сказал Белов. – Мы были не в Юнайтед Штатах, а в Советском Юнионе. Разве тебе не известно, что рок в Советах был запрещен и таких как "Битлз" туда не пускали?
– Никого у нас не запрещали, – вмешался Гарун. – Мы сами не желали слушать эту тлетворную западную музыку.
– Даже Битлз? – вытаращился Кирога. – Даже Джо Кокера?
– Музыка Битлз – это "гнойная язва на теле буржуазной культуры", – заявил Гарун. – Я сам читал в музыкальном журнале.
– Вот как? – засмеялся Кирога. – А если потом ваш журнал напечатает: "Битлз – это навсегда?". Тогда ты что скажешь?
– Тогда даже Джо Кокера пустят в Россию, – примирительно сказал Кари. – Признаюсь, я тоже не слышал его. В каком стиле он работает?
– В те годы, – охотно пояснил Кирога, – каждый крупный исполнитель создавал свой собственный стиль. Например, Том Джонс или Алла Пугачева. Я сказал бы, что голос Джо Кокера напоминает скрежет взлетающего реактивного лайнера, который уносит вас в далекое романтическое путешествие.
– Этого я не понимаю, – отвернулся Гарун.
– Это и есть настоящее искусство, – убежденно заявил Кирога.
– А вы, Саток, из хроники какого века? – спросил Гарун.
– Я? – смутился индеец. – Я – не из хроники. Я просто Саток.
– Да это же вождь Длинное Перо, – удивился Кари. – Разве ты не слышал о сагаморе Сатоке? Он поднял восстание индейцев в Канаде. Когда восстание было подавлено, вождь уехал в европейскую Францию. Так Саток попал в историю, а потом и на планетоид.
– Я что-то плохо себя чувствую, – вдруг сказал Гарун. – Голова кружится. Можно, я отдохну?
– Конечно, – сказал Кари. – Белов, проводи его, а сам возвращайся. Ты мне еще нужен.
Поднявшись из-за стола, Гарун пошел за Павлом. В дверях он остановился и спросил:
– Говорили, здесь можно брать уроки кун-фу?
– Можно, – кивнул Кари. – На Тимешине находится лучший учитель кун-фу. Да ты его видел! Он сидел с нами за одним столом.
– А, монах в оранжевом халате, – вспомнил Гарун. – Кто он, как его имя?
– Это был Пути Дамо, – понизил голос Белов. – Сам Бодхидхарма.
Глава 15
Я отложил прочитанные страницы в сторону. Потянувшись до хруста, я выбрался из-за стола и подошел к окну. На той стороне улицы измученные утренним недомоганием горожане терпеливо стояли у дверей винной лавки. Это означало, что часы скоро пробьют одиннадцать и на всей территории региона откроется винная торговля.
– Пред жгучей жаждой опохмелки все остальные чувства мелки, – посочувствовал я страждущим гражданам и вернулся на место.
– Ну что ж, господин Саничев! Пока все идет по законам жанра. После доброй драки – дружеская пирушка. Лемеха ожидает консольный скафандр, Алмазова – новые приключения, Белова – утреннее похмелье. Кстати, откуда взялся этот Белов? Почему именно П. Белов? Если это подстава Мамая, то я устрою ему критическую разборку!
Я отделил следующую порцию листов. Очередная глава началась с того, что Лемеха представили Хэвисайду и между ними завязалась научная беседа. В свое время я читал об этом англичанине, который на полста лет опередил современную науку, почти не публиковал своих открытий и умер при загадочных обстоятельствах, причем весь его архив бесследно исчез. Перевернув пару страниц, я обнаружил место, где Хэвисайд доказывает русскому профессору, что тот является автором новой теории гравитации, а Лемех не может его понять. В этом был определенный юмор, и дальше я стал читать без пропусков.