- Ну, раз уж вы об этом заговорили,- подхватил капеллан,- то чудом является и то, что мы вообще оказались здесь.
Уоррен бросил на него быстрый взгляд.
- Вот именно. Скажите-ка, как по-вашему, зачем мы здесь? Должно быть, так назначено судьбой. Или это необъяснимая игра таинственных сил, ведущих человечество по уготованному ему пути?
- Мы здесь затем,- отчеканил Барнс,- чтобы продолжить работы, начатые предыдущими изыскательскими партиями.
- И эстафету подхватят новые партии, которые придут вслед за нашей.
- Вы забыли,- заметил капеллан,- что все мы умрем, а к отправке новых экспедиций на смену поголовно погибшим относятся с большой неохотой.
- А вы,- возразил Уоррен,- забыли о чуде.
Основательно покопавшись в папке с бесчисленным количеством копий отчетов предшественников, Уоррен нашел нужный - отчет психолога, принимавшего участие в третьей экспедиции на Ландро - и углубился в чтение.
- Бред сивой кобылы,- наконец бросил он, припечатав бумаги кулаком.
- Я мог бы сказать тебе об этом, даже не читая,- заявил Буян.- Нет ничего такого, что хоть один сопливый молокосос мог бы рассказать бывалому ветерану вроде меня об этих абр… абер… абор…
- Аборигенах,- подсказал Уоррен.
- Вот именно. Это самое слово и вертелось у меня на языке.
- Туг говорится,- сообщил Уоррен,- что у туземцев Ландро сильно развито чувство собственного достоинства, что оно очень тонко настроено - именно так он выразился,- и существует тщательно разработанный кодекс чести в отношениях между собой.
Буян фыркнул и потянулся за бутылкой. Сделав глоток, он с беспокойством взболтнул остаток содержимого и поинтересовался:
- А ты уверен, что у тебя больше ничего на этот счет?
- Тебе лучше знать,- отрезал Уоррен.
- Это утешает,- покачал головой Буян,- очень утешает.
- Тут говорится,- вел дальше Уоррен,- что у них есть система взаимоотношений, соответствующая этикету, хотя и на довольно примитивном уровне.
- Ничего не могу сказать про соответствующие эти-как– там, но место насчет кодекса чести мне не по нраву. Да эти грязные скоты у покойника с глаз монетку стибрят! Я всегда держу лопату под рукой, и если хоть один высунет нос…
- В отчете этот вопрос рассмотрен весьма тщательно и занудно. Тут это объясняется.
- Да нечего тут объяснять! - стоял на своем Буян,- Ежели им чего приглянется, так они прошмыгнут по-тихому и утащат.
- Туг сказано, что это все равно что красть у богача,- пояснил Уоррен,- Как ребенок, повстречавший поле с миллионом арбузов, не видит греха в том, чтобы взять один-единственный арбузик из миллиона.
- У нас нет миллиона арбузов.
- Это просто аналогия. Наше снаряжение кажется этим лилипутам миллионом арбузов.
- Как бы там ни было,- возмутился Буян,- лучше им держаться подальше от кухни…
- Заткнись,- грубо оборвал Уоррен.- Я позвал тебя, чтобы поговорить по делу, а ты лишь хлещешь мое виски да разглагольствуешь о кухне.
- Ладно уж, ладно тебе. И чего же ты хотел спросить?
- Как у нас насчет контакта с туземцами?
- Какой контакт, ежели их не сыщешь днем с огнем? Когда они не нужны - их тут как грязи, а как понадобились - ни слуху ни духу!
- Будто знают, что нужны нам.
- Да откуда ж им знать?
- Понятия не имею,- пожал плечами Уоррен,- Просто ощущение такое.
- А как ты заставишь их говорить, ежели найдешь? - поинтересовался Буян.
- Подкупом. Взятками. Предложу им все, что только пожелают.
- Не годится,- покачал головой кок.- Они ведь знают, что надо просто хорошенько выждать - и все придет к ним в руки само, так что и просить незачем. У меня есть способ получше.
- Твой способ тоже не годится.
- В общем, ты попусту теряешь время. Нет у них никакого лекарства. Это просто адеп… адап… адепт…
- Адаптация.
- Точно. Это самое слово вертелось у меня на языке.
Буян подхватил бутылку, взболтнул ее, большим пальцем примерил уровень содержимого, а затем единым духом вдруг опорожнил ее и стремительно встал.
- Ладно, надо сварганить чего-нибудь удобоваримого. А ты тут сиди и ворочай мозгами.
Прислушиваясь к его удаляющимся шагам, Уоррен продолжал спокойно сидеть на своем месте.
"Надежды, конечно, никакой,- думал он.- Мне следовало знать об этом с самого начала, но я все же отодвинул эту мысль на задворки сознания, загородил ее болтовней о чудесах и надеждами на хранящийся у туземцев ответ. А ведь легче рассчитывать на чудо, чем на мифическое лекарство или знания туземцев. Да откуда же этим малюткам с совиными глазами знать медицину, если они не имеют понятия даже об одежде, до сих пор пользуются грубо сработанными каменными ножами и с величайшими трудами разжигают огонь, высекая искры ударами камня о камень?
Мы все умрем, все двадцать пять человек, а вслед за тем в лагерь открыто, не таясь и не крадучись, явятся малорослые лупоглазые туземцы и обберут все до ниточки".
Первым занемог Коллинз. Умирал он тяжко, как и все жертвы специфического вируса планеты Ландро. А незадолго до его смерти слег Пибоди: его мучила предшествующая болезни разрывающая голову тупая боль. А потом болезнь начала косить людей направо и налево. Сперва они вскрикивали и стонали в бреду, потом затихали и лежали как мертвые, за много дней до настоящей смерти, а внутренний огонь пожирал их, будто выползший из здешних пустошей изголодавшийся хищник.
Помочь им было почти нечем - те, кто еще держался на ногах, ухаживали за больными, утешали их, купали, стирали и регулярно меняли постельное белье, кормили немощных бульоном, который Буян варил теперь в самых больших кастрюлях, да заботились о том, чтобы у больных всегда была под рукой свежая холодная вода, способная ненадолго остудить иссушенное жаром горло.
Первые могилы были глубокими, а холмики венчали деревянные кресты с аккуратно выписанными на перекладинах именами и прочими сведениями. Но рабочих рук становилось все меньше, да и у тех силы убывали, так что постепенно могилы превратились в неглубокие рытвины.
Для Уоррена действительность слилась в подобие нескончаемого кошмара. Дни тянулись жуткой вереницей; снова и снова одно и то же: забота о больных, рытье могил и запись в экспедиционный журнал имен умерших. Поспать удавалось лишь урывками - когда изредка выпадал свободный момент или когда от изнеможения все валилось из рук, а налившиеся свинцом веки смеживались сами собой. Время от времени Буян ставил перед ним еду, и тогда Уоррен торопливо заглатывал ее, не чувствуя вкуса и даже не интересуясь, что именно поглощает.
Время превратилось в какую-то химеру, счет дням был утрачен. На вопрос Уоррена, какое сегодня число, никто не мог дать ответа - впрочем, до этого никому не было дела. Солнце вставало и садилось, серые пустоши по-прежнему простирались до серого горизонта, и только ветер одиноко кружил над безлюдной равниной.
Но мало-помалу до сознания Уоррена начало смутно доходить, что рядом трудится все меньше и меньше здоровых; зато и число недужных тоже убывало. А в один прекрасный день он опомнился, сидя у себя в палатке и глядя в чье-то изможденное лицо, и понял, что дело идет к концу.
- Страшно это все, сэр,- сказал тот, изможденный.
- Да уж, мистер Варне,- отозвался Уоррен,- Сколько осталось у нас на руках?
- Трое,- отвечал капеллан,- но двое уже не жильцы. Однако этому юноше, Фолкнеру, вроде бы получше.
- Кто еще на ногах?
- Буян, сэр. Только вы, я да Буян.
- Почему мы не заразились, а, Барнс? Почему мы все еще здесь?
- Кто знает? У меня такое чувство, что и нас сия чаша не минует.
- Понимаю. У меня такое же ощущение.
Тут в палатку приковылял Буян с ведром в руках. Взгромоздив ведро на стол, он выловил оттуда жестяную кружку и, роняя маслянисто поблескивающие капли, протянул ее Уоррену.
- Что это? - удивился тот.
- Да вот, сготовил кой-чего,- изрек Буян.- Вам это полезно.
Уоррен поднес кружку к губам и опрокинул ее содержимое внутрь - горло обожгло жидким пламенем, обрушившимся прямиком в желудок, а оттуда ракетой взмывшим вверх, чтобы взорваться в мозгу россыпью искр.
- Картофельный,- пояснил Буян.- Из картошечки получается крепкое пойло. Ирландцы открыли это много-много лет назад.
Забрав кружку из рук Уоррена, он снова наполнил ее и протянул Барнсу, но капеллан заколебался.
- Да пей же, человече! - рявкнул Буян,- Это придаст вам сил.
Священник выпил, поперхнулся и поставил опустевшую кружку на стол.
- Они вернулись,- сообщил Буян.
- Кто? - не понял Уоррен.
- Дикари. Они тут со всех сторон. Только и ждут, когда мы испустим дух.
Пренебрежительно взглянув на кружку, он обеими руками поднес ведро к губам. От уголков его рта на подбородок потекли тоненькие ручейки, сбегая на рубашку и оставляя темные мокрые пятна.
Вернув ведро на стол, Буян утер рот волосатым кулаком и провозгласил:
- Уж могли бы хоть вести себя прилично! Держались бы уж в тени, пока все не кончится. Я тут засек одного старика, когда он выскользнул из палатки Фолкнера. Хотел словить, но этот седой козел меня обставил - прыткий больно.
- Из палатки Фолкнера?
- Точно. Человек еще не помер, а они уже вынюхивают. Будто не могут дождаться, пока его не станет. Но, по-моему, дикарь ничего не стянул. Фолкнер спал. Этот его даже не разбудил.
- Спал? Ты уверен?
- Точно, спал! Дышал спокойно. Пожалуй, возьму ружьишко и слегка поохочусь на них - просто так, наудачу. Они у меня узнают…
- Мистер Брэди,- переспросил Барнс,- вы уверены, что Фолкнер спокойно спал? А не был в коме и не умер?