Скафандры, распяленные на креплениях, были серые, как осеннее небо Земли: автоматика цвета включалась после надевания скафандра, меняясь в зависимости от внешних условий. Вот марсианский скафандр с кислородным обогатителем вместо баллонов. Вот венерианский - с громоотводом на шлеме и трубчатыми охладителями вокруг толстенных подошв. Давненько я им не пользовался, да и, наверное, уж не воспользуюсь никогда: я теперь пилот дальних линий, а в перспективе у меня - сверхдальняя, упирающаяся в Неизвестность…
- Значит, в диспетчерскую? - скучным голосом спросил Всеволод.
- Куда же ещё! - бодро откликнулся Кузьма.
Мы принялись натягивать десантные скафандры, самые тяжёлые из всего набора: с терморегулировкой широких пределов, со встроенным маневровым реактивником, с катушкой троса на левом плече и массой карманов для инструментов.
- Вот что, Кузьма, - сказал я, - слетай-ка сам в диспетчерскую, ты с ними умеешь разговаривать лучше, чем я. Держи. - Я протянул ему сумку с бортовыми документами.
- А ты?
- Мы с Всеволодом покрутимся немного вокруг ковчега. Или ты предпочитаешь диспетчерскую? - Я посмотрел на практиканта.
- Бен-бо! - воскликнул тот, глаза у него загорелись хищным блеском.
Кузьма покачал головой:
- Нарвёшься на неприятности, Улисс. Увезли парня с Луны, а теперь ты хочешь…
- А что поделаешь, - перебил я его, - если попался тупой практикант, который никак не может сдать зачёт.
Всеволод залился жизнерадостным смехом.
- В общем, - заключил я по-русски, - семь бед, один ответ.
Не я это придумал. Зачёт у Всеволода я мог бы принять давно. Но ему до смерти хотелось побывать на "Элефантине", чтобы посмотреть на строящиеся звездолёты, и он упросил меня взять его с собой - под предлогом, что зачёт ещё не сдан. Мне отнюдь не хотелось осложнять себе жизнь - и без того она не слишком гладкая, - но практикант начинал мне нравиться, и… В общем, я заглянул к руководителю практики курсантов. Тот удивился, услышав, что Всеволод Оплетин не сдал зачёта по устройству корабля. "Да, не сдал, - повторил я, глядя в сторону. - Придётся задержать его ещё на неделю". Руководитель практики заколебался. "Что-то не похоже на Оплетина, - сказал он. - Ещё на неделю? Он должен выступать в студенческом шахматном чемпионате. Знаешь, Улисс, я свяжусь с деканатом, посоветуюсь, как быть". Но я не стал ждать, пока он посоветуется с деканатом. Спустя полтора часа я получил от диспетчера, ничего не знавшего об истории с практикантом, разрешение на старт и, покинув лунный космодром, повёл корабль к "Элефантине".
Семь бед, один ответ.
Мы вышли из корабельного шлюза, держась за поручни, и я запер наружную дверь на ключ. На Земле давно отказались от замков, но наша инструкция неумолима: покидая корабль на орбите, запирать шлюз на ключ. Потому что когда-то где-то кто-то по ошибке забрался в чужой корабль и угнал его с орбиты.
Помните старый анекдот времён освоения? Корабль на орбите спутника, в корабле - двое. Один, по программе, выходит наружу, на привязном фале. Сделал что надо, подтянулся, стучится в дверь шлюза: открой, мол. А второй спрашивает: "Кто там?" Я, в общем-то, ничего смешного в этом анекдоте не находил.
Ключ я положил в специальный карманчик и застегнул его. Второй такой же ключ был у Кузьмы.
Помню, как страшно было мне когда-то впервые оттолкнуться от надёжной стенки корабля и уйти в чёрную пустоту, где нет ни верха, ни низа. С годами приходит опыт, вернее, привычка. Я оттолкнулся с таким расчётом, чтобы реакция толчка понесла меня в нужную сторону. И тут же увидел, как Всеволод крутится волчком далеко от меня. У него-то привычки ещё не было. Ах ты горе моё! Маневрируя, я подплыл к нему и схватил за руку. Пришлось порядком повозиться, пока мы перестали кувыркаться.
- Пусти, теперь я сам, - сказал Всеволод. Глаза у него за стеклом шлема были дико выпучены.
- Ладно. - Я осторожно отпустил его руку. - Ну, разом включаем реактивники. Старт!
Мы понеслись, выходя к ближнему звездолёту со стороны Солнца. Неподалёку от него висел полуразобранный, уже ненужный стапель, похожий на обглоданный скелет гигантской рыбы. Там вспыхивали молнии резаков: стапель резали, чтобы по частям отбуксировать к "Элефантине", а может, на Землю, на переплавку - не знаю.
У корпуса звездолёта тоже работали, я разглядел монтажные капсулы, присосавшиеся к одной из толстых колонн. Я покрутил ручку рации, чтобы послушать разговоры монтажников. Я любил эту превосходную профессию. Не будь я пилотом - непременно стал бы космическим монтажником.
В шлемофонах возник добродушный бас:
- Чего ты дёргаешь? Ровнее держи!
- Ровнее не бывает.
- Двенадцать вакуум-накладок полагается на этот стык, сорок расшвыряли по всему космосу - дьявол с ними, а где остальные триста штук?
- Ну и колпак ты привариваешь, Джереми! Где ты его раздобыл? Мой прадедушка носил точно такой на голове. По праздникам.
- Шевели, шевели манипулятором, не обожжёшься.
- Кому тут не нравится колпак?
- Да нет, старший, это я так. К слову пришлось.
- Он всегда вспоминает прадедушку, когда хочет увильнуть от работы.
Раздался смех.
Я велел Всеволоду выключить реактивник. Инерция донесёт нас до звездолёта. Мы приближались к нему сверху.
- Эй, в корме! - услышал я весёлый голос. - Смотрите, к нам летят пришельцы из космоса!
- А верно, две фигуры! Это инспекция из космофлота.
- Почисть экран от плесени! Разве инспекция разъезжает в десантных скафандрах?
- Где ты видишь инспекцию?
- Ага, испугался? Растерял накладки, теперь собирать заставят.
- Эй, пришельцы! Кто такие, отзовитесь!
Я прокашлялся и ответил:
- Пилот Дружинин. Будущий пилот Оплетин. Разрешите к вам на огонёк?
- Пилоты? Как, ребята, пустим пилотов? По-моему, пусть они себе летят дальше.
- Хватит трепаться, Виктор. Свяжись-ка с Боргом и доложи, что прилетел Дружинин.
Да, не туманная мечта, не листы чертежей - это был всамделишный корабль. Металл и пластик, полы и стены, каюты и лаборатории, водяные цистерны и оранжерея, вспомогательные ионные двигатели и двигатель основного хода - хроноквантовый.
Хроноквантовый двигатель! Чудо века, поразительное детище новейшей математики! Ещё недавно это казалось фантазией: Время, сдвинутое из нормального течения и совмещённое с Пространством. Время, не существующее для обычного измерения. Да и с точки зрения классической Эйнштейновой физики на этом энергетическом отрезке не будет существовать и сам корабль! Пятое состояние вещества, как утверждают эти горячие головы, молодые последователи Феликса Эрдмана…
В звездолёте царила весёлая сутолока. Искусственная тяжесть ещё не была включена, и мы, отталкиваясь от потолков и переборок, плыли по коридорам, заваленным монтажным инструментом, облицовочными плитами, мотками проводов. Сновали нагруженные автоматы, светились швы разогретого пластика, шумно вздыхал в магистралях сжатый воздух. Пучки проводов и трубок автоматики, волноводные, газовые, пневматические линии тянулись вдоль стен мегаметрами, опоясывали, перекрещивали звездолёт по всем направлениям. Пахло клеем, сваркой, красителями. Тут и там вскипал смех, слышались весёлые перебранки, возникали споры у набросанных на стенах монтажных схем и расчётов. Были на стенах и другие надписи - язвительные двустишия в адрес снабженцев и бригадиров, ответные двустишия, карикатуры (в одной из них мы узнали Борга, почему-то он был нарисован с крылышками и присосами вместо ног). Жаль, что скоро плиты внутренней облицовки навсегда скроют эти следы кипучей жизни.
Громовой голос объявил по корабельной трансляции, что сегодня душ левого борта работать не будет. В ответ посыпались высказывания, из которых можно было понять, что некий Ромуальд "опять запорол ионизатор" и за это его следует наказать принудительным просмотром телефильма "Гончие псы".
Мы с Всеволодом лазали по шахтам, ездили в драйвлифтах, досаждали монтажникам своей любознательностью. Нас поругивали. В одном отсеке юнец в лихо сдвинутой на затылок каскетке вежливо попросил нас подержать баллон с вакуумной пастой, пока он что-то там разметит для сварки. Мы держали баллон минут двадцать, вертя головами и дожидаясь юнца, который сразу куда-то уплыл. Потом в отсек стали заглядывать ухмыляющиеся физиономии. Мы отпустили баллон, тут же взмывший к потолку, и двинулись дальше. Всеволод давился смехом, а я все посматривал, не видно ли этой нахальной каскетки.
Тот же громовой голос объявил, что "Борг просит пилота Дружинина прекратить шляться по кораблю и пройти в ходовую рубку".
Рубка, против ожиданий, оказалась не просторнее нашей привычной на "Т-9". То есть, конечно, она была просторней, но больше заставлена приборами. Кроме того, здесь стояло несколько походных коек для монтажников.