- А, энтропия! - Я рассердился. - Стоит только высказать крамольную идею, как сразу начинают пугать энтропией! Вот если бы жизнедеятельность человека достигла физиологического предела, тогда я бы и спорить не стал. Но ведь этого нет! Скажи-ка, знаток энтропии, для чего вложила в нас природа резерв жизнедеятельности, который мы пока не научились использовать? Для того, чтобы с умным видом скрести в затылке?
Я встал и направился к двери на веранду. Лучше поглядеть на ночную Волгу, чем изощряться в бессмысленном споре. Костя тоже поднялся и пошёл за мной.
Но тут Дед подал голос. Ну конечно, сейчас все грековское семейство обрушит на меня праведный гнев…
- Присядьте, молодые люди, - сказал Дед, топорща усы. - Я вспомнил одну давнюю историю, ещё в юности я слышал её от одного психолога. Было это во время второй мировой войны. Один французский офицер попал к фашистам в плен, в концлагерь, как тогда говорили. И однажды зимним вечером вывели его с группой других пленных и бросили раздетыми догола на снег.
- Ужас какой! - вырвалось у Ксении.
Дед глянул на неё:
- Я же сказал - фашисты. Фашисты оставили их на всю ночь на морозе. Долго ли протянет истощённый человек? К утру все были мертвы, кроме этого француза. Он выжил, потому что оказал смерти психологическое сопротивление. Он представил себе, что лежит на горячем песке под солнцем Сахары. И такова была сила самоубеждения, что организм принял команду мозга и не поддался морозу.
- Как же должен был этот человек любить жизнь! - тихо сказала Ксения.
И ненавидеть фашизм, подумал я. Любовь и ненависть… Скрытые возможности организма - ведь, в сущности, Дед подтвердил мои мысли… А мог бы я так - морозной ночью на снегу?.. Не знаю… Ненавидеть мне, во всяком случае, некого и нечего…
Рокот инфора, донёсшийся из передней, прервал мои мысли. Рокот инфора, и сразу вслед за ним - чёткий, богатый модуляциями женский голос:
- Вызывает "Элефантина". Вызывает "Элефантина".
Робин сорвался с места:
- Наконец-то! Ребята, не уходите! - С этими словами он скрылся за дверью.
- Что ему понадобилось на "Элефантине"? - удивилась Ксения.
Спустя несколько минут Робин вернулся в гостиную.
- Ну как? - спросил Леон.
- Все в порядке. - Робин подошёл к Косте и хлопнул его по плечу. - Извини, что ничего тебе не сказал, Костя, но вначале надо было узнать. У Антонио в службе полётов есть свободное место диспетчера. Пойдёшь к нему на "Элефантину"?
- На "Элефантину"? - озадаченно переспросил Костя.
- Там неплохо. Будешь ругаться с пилотами и свято блюсти график. Скучать не придётся.
- Иди, Костя! - сказал я. - Правильно они придумали. Хоть один диспетчер будет своим человеком.
Костя стоял, широко расставив ноги и понурив голову.
- Прилетит к тебе, например, Улисс, - продолжал Робин расписывать прелести диспетчерской должности, - и попросится к причалу "Д". А у тебя голова и без него распухшая, и ни одного причала свободного, и ты посылаешь этого Улисса куда-нибудь подальше.
- Ты проводишь Улисса в межзвёздный полет, - сказал Леон, глядя на меня - как это говорилось в старых романах? - горящим взглядом.
- Напишешь учёный труд… диссертацию о диспетчерской службе, - вторил ему Робин. - Ну, Костя? Да решайся же!
Костя поднял голову и улыбнулся.
- Ладно. Диспетчером так диспетчером. Все равно…
Но я видел по его глазам, что ему не всё равно.
Глава семнадцатая
"СКОЛЬКО МОЖНО ЖИТЬ В СКАФАНДРЕ?.."
Юпитер обладает странным свойством: трудно оторвать от него взгляд. Смотришь, смотришь на гигантский диск, исчерченный жёлто-бурыми полосами, на Красное пятно, плывущее под экватором, на точечные вспышки-отблески чудовищных молний в толще бешеной атмосферы - и чем больше смотришь, тем сильнее завораживает тебя это первозданное буйство материи.
Но если ты выбился из графика полётов и Управление космофлота бомбит тебя радиограммами, то дивное зрелище начинает нервировать.
Я-то, в общем, не очень нервничал. Даже совсем не нервничал: к чему только не привыкаешь в космофлоте! А вот Кузьма Шатунов, мой второй пилот, места себе не находил.
Он ворвался в кают-компанию, где мы с Всеволодом играли в шахматы.
- Улисс! Самарин требует срочно принять меры к срочному вывозу всего состава станции.
Я взял у него листок радиограммы.
- Преувеличиваешь, Кузьма, - сказал я. - "Срочно" тут один раз.
Всеволод засмеялся. Более смешливого практиканта я никогда не видывал. Достаточно было щёлкнуть у него под носом пальцами, чтобы он начал давиться от смеха.
Кузьма кинул на него сердитый взгляд.
- Что будем делать, Улисс? Ребята говорят, этот маньяк не вернётся, пока не запустит все свои чёртовы зонды. Так может ещё неделя пройти или две.
- Может, - согласился я, делая запоздалую рокировку, которая вряд ли спасала моего короля от атаки Всеволода.
- Так что же будем делать? - повторил Кузьма. И, не дождавшись ответа, посыпал скороговоркой: - Корабль надо на модернизацию ставить, опоздаем - ангар будет занят, жди тогда очереди, а у меня тысячи дел на шарике. И все из-за этого полоумного. Пойду на станцию, попробую с ним связаться.
Он выскочил из кают-компании. Вскоре и мы с Всеволодом влезли в скафандры и вышли из шлюза.
Трехсполовинойсуточная ночь Ганимеда была на исходе. Далёкое маленькое солнце взошло над горизонтом. Оно не очень светило и согревало, но всё-таки это было солнце. Юпитер - в начале левой фазы - висел над нами гигантским сегментом, отбрасывая желтоватый свет на ледяной панцирь Ганимеда. Пейзаж этого спутника дик и неприютен. Нагромождения скал, глубокие расселины, залитые льдом, ледяное крошево под ногами. Разнообразие в пейзаж вносит только Озеро. Это узкая длинная долина, свободная ото льда, вечно затянутая пеленой тумана. Здесь из разлома в коре выделяются горячие газы, они-то и растопили лёд, и размороженная углекислота шапкой висит над Озером.
Прыгая со скалы на скалу, мы шли к станции, расположенной на северо-восточном берегу Озера. Станция - это, в сущности, пещера в горном склоне, коридор с несколькими боковыми отсеками и шлюзом, миниатюрное подобие Селеногорска. Перед станцией была небольшая площадка, переходящая в пологий спуск к Озеру. Здесь и выше по склону стояли башенки солнечных батарей, вездеходы, пёстро раскрашенные датчики гравиметрической, магнитнографической и прочей аппаратуры, которой была набита станция. Решётчатая мачта радиоантенны венчала этот островок человеческой жизни.
На площадке было на редкость многолюдно. Небывалый случай: вторую неделю на Ганимеде толклись обе смены - та, что мы привезли, и та, которую мы должны были вывезти. Я разыскал Крогиуса, начальника прежней смены.
- Четырнадцатый в радиотени, - сказал он. - Придётся подождать часа два.
- Подождём, - сказал я.
- Улисс, - подскочил ко мне Кузьма, - больше ждать невозможно! Давай выгрузим нашу лодку, я слетаю за этим ненормальным.
Его чёрные глаза горели жаждой немедленной деятельности. Крогиус всем корпусом повернулся к Кузьме.
- Привезёшь его силой?
- Да! - крикнул Кузьма.
Крогиус захихикал.
- На Четырнадцатом одно неосторожное движение - и сорвёшься в пространство. Хотел бы я посмотреть на вашу драку.
- Может, он передумал? - спросил я.
- Кто, Олег? - Крогиус изобразил губами сомнение. - Три смены сидит здесь безвылазно. Да нет, он твёрдо сказал, что улетит. Лена! - окликнул он проходившего мимо человека. - Олег тебе твёрдо сказал, что улетит?
- Ах, не знаю! - нервно прозвучало в ответ.
Я подошёл к краю площадки и смотрел, как эта самая Лена спускается по склону к плантациям. На квадратах оттаявшего грунта близ Озера были высажены кустики марсианского можжевельника - самого неприхотливого растения в Системе, с могучими корнями, которым было всё равно, за что цепляться, и крохотными синеватыми листьями. Углекислоты на берегу Озера для них хватало, но все же можжевельник принимался здесь плохо.
Кто-то увязался за Леной - должно быть, астроботаник из новой смены. Я слышал их удаляющиеся голоса:
- Конечно, пробовала. Тоже не годится для подкормки.
- Посмотри, этот, кажется, живой.
- Что? Да, он выгонит третий лист. Ох и намучилась я с ним!
- Хороший мутант. По какому методу ты скрещивала?
- Что?..
- Да брось ты озираться, прилетит твой Олег, никуда не денется. Я спрашиваю, по какому…
Делать было нечего, я пошёл на станцию, там была сносная библиотека. Можно, конечно, продолжить шахматный бой с практикантом, но моё самолюбие было уязвлено постоянными проигрышами. Хоть бы одну партию свёл он вничью - так нет. Никакого почтения к командиру корабля!
В библиотеке я бегло просмотрел каталог микрофильмов. Моё внимание привлекла книга Грекова, отца Робина. Книга эта вышла недавно, я не успел её прочесть. Взяв со стеллажа микрофильм, я вставил его в проектор и начал читать.