Они продолжали прогулку. Гладкая ледяная поверхность казалась Беррису удивительно удобной для ходьбы. При каждом шаге она неуловимо поддавалась, приспосабливаясь к модифицированному сочленению коленных суставов. Асфальтовые мостовые вели себя далеко не так предупредительно. После наполненной болью ночи самую мизерную поблажку можно было только приветствовать.
Зря я так напустился на Лону, подумал Беррис.
Но терпение у него лопнуло. Она была удивительно невежественна… впрочем, он прекрасно понимал это с самого начала. Чего он никак не мог предвидеть, так это насколько быстро она превратится из прелесть какой глупышки в ужас какую дуру.
Нет, подумать только: вынырнуть из кошмарного, наполненного болью сна - и тут же утонуть в потоке идиотских вопросов!
Взгляни на это с другой стороны, посоветовал сам себе Беррис. Все началось с того, что ему приснился Манипул, и он с оглушительным воплем рванулся прочь из объятий сна. Такое случалось и раньше, но ни разу при этом рядом не было теплого и мягкого человеческого существа, готового помочь и утешить. Что Лона и сделала. Она не стала брюзжать: мол, он помешал ей спать. Она гладила и успокаивала его до тех пор, пока кошмар не отступил на исходные позиции, в царство сна. Как я ей признателен! подумал Беррис. Как она нежна! Как заботлива! И как глупа.
- Ты когда-нибудь видел Антарктиду из космоса? - спросила Лона.
- Много раз.
- И как она выглядит оттуда?
- Точно так же, как на картах. Более или менее круглая, с длинным, почти до Южной Америки, носом. И белая. Совершенно белая. Сама увидишь, когда полетим на Титан.
Беррис обнял ее за плечи; его плечевой сустав со щелчком изменил положение, и Лона уютно пристроила голову, у него под мышкой. Ничего не скажешь, у этого нового тела есть свои преимущества.
- Когда-нибудь я обязательно еще раз приеду сюда, - говорила Лона, - и посмотрю все-все, что здесь есть: полюс, музеи, стоянки, ледники… Только я хочу приехать уже с детьми.
Ему показалось, что прямо в горло аккуратно скользнула сосулька.
- С какими еще детьми, Лона?
- Их будет двое - мальчик и девочка. Наверное, лет через восемь - самое время…
Веки Берриса несколько раз спазматически дернулись под капюшоном накидки; разошлись и сошлись со скрежетом и звоном, как симплегады.
- Лона, - с превеликим трудом удерживаясь от взрыва, негромко произнес он, - ты прекрасно знаешь, что от меня не может быть детей. Так говорят врачи. Мои внутренние органы просто…
- Да, ты говорил, я помню. Но я вовсе не имела в виду детей от тебя.
Секущий удар. Дымясь, на лед вываливаются потроха.
- Я имела в виду, - звонким детским голоском продолжала Лона, - тех детей, которые у меня уже есть. Мне обещали отдать двух из ста. Разве я не рассказывала?
Удивительное облегчение; хотя какое, собственно, ему дело - собирается она бросить его ради кого-нибудь биологически полноценного или нет? Странно. Очень странно. Что за самодовольство, однако? С чего он взял, что все дети, о которых ей взбредет в голову завести речь, должны обязательно быть детьми от него? Откуда такое возмущение при мысли о том, что она может захотеть детей от другого?
У нее и так уже есть целая толпа детей. Как он мог забыть?
- Нет, не рассказывала, - произнес он. - Ты хочешь сказать, есть какая-то договоренность, что тебе отдадут на воспитание двоих детей?
- Более или менее.
- В каком смысле, более или менее?
- Договоренности еще нет. Но Чок обещал все устроить. Он дал мне слово. Ему-то наверняка действительно под силу это устроить. Детей так много… разве трудно отдать двух матери, если ей иначе никак? А мне действительно иначе никак. Чок обещал все устроить, если…
Она осеклась. Короткое мгновение рот ее был открыт, потом губы плотно сомкнулись.
- Если что?
- Ничего.
- Ты что-то хотела сказать.
- Я хотела сказать, что Чок обещал все устроить, если мне иначе никак.
- Ты хотела сказать совсем другое, - повернулся к ней Беррис. - мы и так уже знаем, что тебе иначе никак. Что ты пообещала Чоку взамен?
На лице ее отразилось ощущение вины, во всем многоцветьи спектра.
- Ты от меня что-то скрываешь! - не отступал Беррис.
Она замотала головой, не говоря ни слова. Он схватил ее за руку - она выдернула ладонь. Он угрожающе навис над ней, и, как всегда, когда он давал волю эмоциям, его новое тело отозвалось глубоко внутри странными шорохами и пульсациями.
- Что ты ему обещала?
- Миннер, у тебя все лицо в пятнах! На щеках, на лбу - красные, лиловые…
- Лона, ты что-то скрываешь.
- Ничего… ничего такого… я только согласилась… обещала…
- Что ты обещала?
- Что сделаю так… чтобы… ты не чувствовал себя несчастным. - Еле слышно. - И тогда Чок устроит так, чтоб мне отдали двух детей. Миннер, этого нельзя было делать?
Ему показалось, что он - огромный воздушный шар, в который только что ткнули иголкой, и воздух со свистом вырывается наружу. Все это подстроил Чок? Чок подкупил девушку, чтобы она заботилась о нем, Беррисе? Чок?
- В чем дело, Миннер?
Штормовые ветра продували его насквозь. Планета заваливалась набок, ось задиралась в зенит, а континенты соскальзывали со своих оснований и один за другим сыпались прямо на Берриса, расплющивая его в лепешку.
- Миннер, пожалуйста, не смотри на меня так, - донесся умоляющий голос Лоны.
- А если бы Чок не пообещал тебе детей, ты, что, даже не приблизилась бы ко мне? - выдавил он. - Хватило б у тебя духу без подсказки прикоснуться ко мне, Лона?
Веки ее набухли, по щекам уже ползли слезинки.
- Я увидела тебя в саду за клиникой. Мне стало тебя так жалко. Тогда я еще даже не знала, кто ты такой… думала, у тебя сильные ожоги или еще что. Потом мы познакомились… Миннер, я люблю тебя. Думаешь, Чок смог бы заставить меня полюбить? Сочувствовать - может быть, но не любить же!..
Ну и глупец же я, думал Беррис; кретин, идиот, рассыпающаяся на ходу куча одушевленного мусора. Он устрашающе вытаращился на нее. Она недоуменно замерла. Потом отбежала, нагнулась, слепила снежок и, расхохотавшись, запустила прямо ему в лицо.
- Не догонишь Не поймаешь!
Со всех ног она устремилась прочь; через несколько секунд она была уже далеко. Остановилась - темное пятнышко посреди белизны - нагнулась, снова слепила снежок; швырнула неуклюже, от плеча, по-девчоночьи, но белый шарик разлетелся снежными брызгами в каком-то десятке шагов перед Беррисом.
Беррис ошалело мотнул головой. "Не поймаешь!" опять пронзительно выкрикнула Лона, и он пустился бежать, впервые после возвращения с Манипула, легкими длинными прыжками по ослепительно белому снежному покрову. Лона рванулась прочь, руки ее заработали, как лопасти мельницы, локти разрезали бесплотный морозный воздух. Беррис почувствовал, что все тело его наливается небывалой силой. Ноги, казавшиеся такими нелепыми со своим обилием суставов, заходили мерно и ровно, как поршни кривошипно-шатунного механизма. И он даже не удивился, когда прекратились постоянные болезненные пульсации в сердце. Беррис рывком отбросил капюшон, и по щекам хлестнул поток обжигающе холодного воздуха.
Всего через минуту-другую бега в полную силу он догнал Лону. Та, задыхаясь от смеха, обернулась и бросилась к нему в объятия. Они еще пролетели по инерции добрых шагов пять, прежде чем рухнуть и покатиться по снегу. В воздухе взметнулась белая искристая туча. Беррис стащил с Лоны капюшон, набрал пригоршню снега и церемонным жестом просыпал ее на лицо. Снег тут же стал таять и просачиваться за ворот, под одежду; струйки потекли по груди, животу.
- Нет! Не надо, Миннер! Нет! - вырвался у нее негодующий вопль.
Он еще швырнул в нее снегом. И она в него. Громко хохоча, просунула целую пригоршню ему за воротник, и по спине побежали обжигающие ледяные ручейки. Потеряв представление о времени, они самозабвенно возились в снегу. Потом она оказалась у него в объятиях, он крепко сжал ее и всем своим весом пригвоздил к поверхности безлюдного континента. Не скоро они поднялись на ноги.
XXII
И СЛЕДОВАТЕЛЬНО, НЕНАВИСТНАЯ МЕЛАНХОЛИЯ
Этой ночью он снова проснулся со страшным воплем.
Как Лона и ожидала. Почти всю ночь она не смыкала глаз, лежала в темноте рядом с Беррисом и обреченно ждала, когда же им снова овладеют демоны. Весь вечер перед этим он был исключительно мрачен.
День же прошел достаточно приятно, если не считать утренней сцены. Какая же я дура, думала Лона, что проговорилась о роли Чока в нашем знакомстве.
По крайней мере, самое главное она сохранила в секрете: что послать кактус предложил Николаиди, что он же продиктовал ей записку. Теперь она понимала, какую бурю вызвало бы это в душе Берриса. Хватит одной глупости; ни в коем случае нельзя было рассказывать, что Чок обещал перевести под ее опеку двоих детей. Но сказанного не воротишь.
Впрочем, от потрясения он оправился быстро, и они резвились, как дети, целое утро. Швырялись снежками, играли в салочки на гладком льду. В какой-то момент Лона вдруг заметила, что отель исчез из виду, и запаниковала. Со всех сторон их окружала идеально ровная плоская белизна. Ни единого деревца, чтобы отбрасывало тень, ни движения солнца по небосводу, чтобы указывало на стороны света; ни даже компаса с собой. Миля сменяла милю, а пейзаж оставался точно таким же.