- На следующий день я отправился к комиссару и подал прошение об отставке. Меня не стали удерживать, и обида какое-то время теплилась в моем сознании. Нордхилла судили без моего участия, меня даже свидетелем не вызвали, и сейчас его лечат, а я… Я все время размышляю над произошедшим, прошлое и настоящее путаются в моей голове, а однажды, бродя по городу, я увидел в книжном магазине "Историю спиритизма" и "Новое откровение", я купил эти книги, прочитал их и решил непременно увидеть вас, потому что…
- Не продолжайте, дорогой мистер Каррингтон, - прервал я, положив ладонь ему на колено. - В какой лечебнице находится этот молодой человек?
- В Шелдон-хилл.
- Возможно ли устроить так, чтобы мы с вами посетили его и задали несколько вопросов?
- Думаю, да, - сказал Каррингтон. - Собственно, я и сам хотел… Но не считал для себя возможным. Это было бы… Но если такой человек, как вы, сэр Артур… Вы интересуетесь подобными случаями, и для вас будет совершенно естественно…
- Завтра, - сказал я решительно, - мы с вами отправимся в Шелдон-хилл. Далеко ли это от Лондона?
- Тридцать миль до железнодорожной станции Туайфорд.
Мы выехали поездом с вокзала Виктория в 9:56. Погода благоприятствовала поездке, ночью я на удивление хорошо выспался и чувствовал себя вполне отдохнувшим. Адриан вызвался сопровождать меня, мотивируя свое предложение желанием увидеть, как он выразился, "живого медиума", но я твердо отклонил его просьбу, прекрасно понимая, что сын беспокоился о моем самочувствии и не хотел оставлять меня даже на попечение такого надежного спутника, как бывший старший инспектор Скотленд-Ярда.
Чтобы показать, насколько все ошибаются относительно моего, как казалось домашним, пошатнувшегося здоровья, я встал в половине седьмого, несколько раз пробежался вокруг дома (Джин видела меня из окна спальни и могла убедиться в том, что я не испытываю затруднений с дыханием), побоксировал с грушей, принял ванну и позавтракал яичницей с беконом, а черный кофе, две чашки которого я выпил, полностью привел меня в то рабочее состояние, которое я так любил и в котором написал в юности лучшие рассказы о Холмсе. Я даже успел выкурить трубку, прежде чем в дверь позвонил мистер Каррингтон, а Найджел сообщил, что машина к поездке на вокзал готова.
Всю дорогу от Лондона до Туайфорда - чуть больше часа - Каррингтон мрачно глядел в окно, а я курил трубку и думал о том, что мой попутчик имел скорее всего не очень приятный разговор с дочерью, наверняка без энтузиазма отнесшейся к намерению отца посетить человека, воспоминание о котором вряд ли было ей приятно.
- Может быть, - сказал я, когда проводник, просунув голову в дверь купе, сообщил о том, что Туайфорд через пять минут, поезд стоит не больше минуты, и нам следует поторопиться, - может быть, мистер Каррингтон, вам не нужно было рассказывать дочери о цели нашей поездки?
Каррингтон обернулся в мою сторону и сказал с очевидным напряжением в голосе:
- У меня никогда не было от Патриции секретов, сэр Артур. К тому же мне казалось, ей будет интересно узнать о судьбе человека, так странно появившегося в ее и моей жизни.
- Она хотела поехать с вами?
- Да, Пат настаивала, но я не мог ей этого позволить. Согласитесь, сэр Артур, последствия нашего визита трудно предсказать. К тому же я еще вчера сообщил доктору Берринсону - это главный врач больницы - о нашем приезде и вовсе не уверен, что он дал бы согласие на посещение больного, зная о присутствии молодой и эмоциональной девушки.
Поезд замедлил ход, и мы, не закончив разговора (да и был ли смысл его заканчивать?), вышли в коридор, где, кроме нас, не было ни души - в Туайфорде никто не выходил, а Когда мы спустились на перрон, то обратили внимание на то, что и посадки на поезд не было: два работника станции прохаживались взад-вперед, а у входа в здание вокзала, представлявшее собой миниатюрную копию лондонского Черринг-Кросс, нас ждал высокий, под два метра, мужчина в кожаной куртке и в дорожном автомобильном шлеме, оказавшийся шофером доктора Берринсона, любезно предоставившего в наше распоряжение свою машину, поскольку, как оказалось, от станции до больницы расстояние было около двух миль, а искать такси в городке, по словам нашего водителя, все равно что иголку в стоге сена, вымоченного к тому же сильнейшим ливнем.
Слова о ливне мы с Каррингтоном вспомнили, когда, выехав на пригородную дорогу, автомобиль едва не застрял в глубокой луже и с завыванием продолжал путь мимо низкого подлеска и скошенных лугов, где тут и там стояли аккуратные стога, будто желтые домики для гномов и иной лесной живности.
- Я давно знаком с доктором Берринсоном, - сказал Каррингтон. - Он несколько раз выступал свидетелем по делам, которые я вел. Помните дело о серийном убийце Джоне Виллерсе, май двадцать третьего года? Его называли Потрошителем из Бромли…
- Да, - кивнул я, глядя на проплывавшие мимо деревья, влажные от недавно прошедшего ливня, - да, конечно. Мне кажется, что и психиатра, выступавшего на процессе, я тоже помню, его фотография была в газетах: росту в нем вряд ли больше пяти футов и четырех дюймов, а худоба такая, будто он с детства ел только черствые корки.
- Совершенно верно! - воскликнул Каррингтон. - Это вы правильно подметили, сэр Артур, доктор именно такое впечатление и производит, но на самом деле он обладает недюжинной для своей комплекции силой и на моих глазах справлялся с буйными больными, не прибегая к помощи санитаров. Думаю, что водителя себе и машину доктор подбирал по принципу контраста.
Скорее всего так и было - склонность доктора Берринсона к контрастам я оценил сам, когда за поворотом возникло здание больницы, построенное на поляне и окруженное вековыми деревьями, нависавшими над длинным одноэтажным строением с башенками по бокам и в центре. Впечатление было таким, будто страшные великаны склонились над лежавшим на земле поверженным воином. Здание окружено было двухметровой высоты оградой из чугунных прутьев, сделанных в форме старинных пик с очень острыми наконечниками. Ворота раскрылись, и машина, проехав по гравийной дороге, остановилась у главного входа.
К моему удивлению, нас никто не встречал, но, когда мы поднялись по ступенькам, широкая дубовая дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы мы могли протиснуться в большой полутемный холл, после чего захлопнулась с ужасающим грохотом, отрезав нас от мира и будто поставив точку в нашей прошлой жизни.
Я невольно вздрогнул, да и Каррингтону, похоже, стало не по себе.
- Доброе утро, господа, - услышал я и, обернувшись на голос, увидел спешившего к нам доктора Берринсона: он оказался именно таким, каким его описал Каррингтон. Было в его фигуре что-то загадочное, заставлявшее предположить, что, оказавшись в критической ситуации, человек этот мгновенно преобразуется, собирает свою огромную внутреннюю энергию и действительно способен не только скрутить разбушевавшегося психопата - для этого достаточно физической силы, - но и одолеть в научном споре любого, сколь угодно эрудированного оппонента. Не знаю, почему я так решил, это было интуитивное представление о человеке, которого я никогда прежде не видел.
- Доброе утро, доктор, - почтительно произнес Каррингтон, и я подумал, что бывший полицейский испытывал точно такие же чувства подчиненности внутренней силе этого незаурядного человека. - Позвольте вас познакомить: сэр Артур Конан Дойл, о котором…
- Очень приятно, сэр Артур. - Недослушав, доктор протянул мне руку. Пожатие его, как я и ожидал, оказалось крепким и долгим. - Я читал все ваши произведения и особенно благодарен за профессора Челленджера, который в молодости был для меня образцом истинного ученого.
- В молодости? - Я не мог удержаться от вопроса. - Значит, в более зрелом возрасте…
- Я изменил свое мнение, - кивнул доктор, но не стал продолжать разговор на заинтересовавшую меня тему. - К сожалению, - сказал он, - утром у нас случилось неприятное происшествие - по вашей части, старший инспектор.
- Я уже несколько месяцев…
- Да, я знаю, но для меня вы все равно тот старший инспектор Скотленд-Ярда, который одиннадцать раз обращался ко мне за психиатрической экспертизой. Бывших инспекторов не бывает, как не бывает бывших врачей и бывших королей. Прошу пройти за мной, господа, я все вам расскажу полдороге.
Переглянувшись, мы с Каррингтоном последовали за доктором в западное крыло здания - сюда вел длинный коридор с окнами, выходившими в сторону больничного сада, который не был виден с подъездной дороги. За садом начинался лес, и трудно было понять, где находилась граница между дикой природой и созданным человеком оазисом, - то ли там вообще не было забора, что представлялось мне маловероятным, то ли забор состоял из тонких прутьев, не видимых с относительно большого расстояния. В саду рядом с сараем, где скорее всего хранились сельскохозяйственные принадлежности, стояла группа людей, среди которых было несколько полицейских в форме и два санитара в белых халатах. Я решил было, что именно там произошло упомянутое доктором происшествие, но он подошел к двери, расположенной в торце коридора, мы вошли и оказались в небольшой палате, где стояли металлическая кровать, прикроватная тумбочка, низкий столик, на котором я увидел большое красное яблоко и раскрытую Библию, два стула с высокими спинками и распахнутый настежь узкий платяной шкаф с висевшей на плечиках мужской одеждой: брюками, двумя рубашками (белой и серой в темную полоску) и длинным (наверняка до пола) больничным халатом неопределенного цвета. Единственное окно, забранное мелкой решеткой, выходило не во двор, а в сторону дороги, по которой мы приехали.
В палате никого не было.