Помощник остановился в дверях и поглядел через плечо на Викария. Он дал волю всему, что накопил против него за долгие месяцы.
- Не понимаю, Хильер, почему вы решили стать священником? Хоть убей, не понимаю! В воздухе носятся всевозможные веяния - социальные движения, экономические преобразования, женское равноправие, рационализация одежды, воссоединение христианских церквей, социализм, индивидуализм, права личности - все эти волнующие вопросы дня… Мы все - последователи Великого Преобразователя. А вы, вы набиваете птичьи чучела и повергаете в ужас дам своим полным пренебрежением к…
- Что вы, Мендхем… - начал Викарий.
Помощник не желал его слушать.
- Вы позорите свой сан вашим легкомыслием!.. Но это - пока только предварительное следствие, - добавил он с угрозой в зычном голосе и тут же (громко хлопнув дверью) вышел вон.
- Люди все такие странные? - спросил Ангел.
- Я в трудном положении, - сказал Викарий. - Понимаете… - Он запнулся, ища помощи у подбородка.
- Начинаю понимать, - сказал Ангел.
- Никто не поверит.
- Понимаю.
- Будут думать, что я говорю неправду.
- И что же?
- Мне это будет очень больно.
- Больно!.. Боль, - сказал Ангел. - Нет, я надеюсь, не будет.
Викарий покачал головой. Уважение прихожан составляло до сих пор всю радость его жизни.
- Понимаете, - сказал он, - все бы выглядело куда более приемлемо, если бы вы говорили, что вы просто человек.
- Но я не человек, - сказал Ангел.
- Да, вы не человек, - подтвердил Викарий. - Так что не выйдет…
…Здесь, знаете, никто никогда не видел ангела, не слышал об ангелах, кроме как в церкви. Если бы вы избрали для своего дебюта церковную кафедру во время воскресной службы, - все могло бы повернуться иначе. Но теперь уже не изменишь… (Тьфу ты!) Никто, решительно никто в вас не поверит!
- Надеюсь, я вам не доставляю неудобства?
- Нисколько, - сказал Викарий. - Нисколько. Вот только, что… Разумеется, может выйти не совсем удобно, если вы станете рассказывать слишком неправдоподобную историю. Я бы позволил себе посоветовать вам (Гм!)…
- Да?
- Видите ли, люди в этом мире, поскольку они сами люди, почти неизбежно будут видеть в вас человека. Если вы станете утверждать другое, они просто объявят, что вы говорите неправду. Только исключительные люди ценят исключительное. В Риме следует… ну… немного считаться с римскими предрассудками и говорить на латыни. Увидите, так будет лучше для вас же…
- Вы предлагаете мне делать вид, будто я превратился в человека?
- Вы сразу уловили мою мысль.
Ангел смотрел на любимые мальвы Викария и думал.
- Может случиться, - медленно проговорил он, - что в конце концов я и впрямь превращусь в человека. Я не стану утверждать, что это невозможно. Вы говорите, ангелов в этом мире нет. Кто я такой, чтобы противопоставлять себя вашему опыту? Всего лишь однодневка… для этого мира. Если вы говорите, что здесь ангелов нет, значит, я должен быть чем-то иным. Я ем, тогда как ангелы не едят. Я, быть может, уже стал человеком.
- Во всяком случае, это удобная точка зрения, - сказал Викарий.
- Если она удобна для вас…
- Вполне удобна. А теперь подумаем, как нам объяснить ваше присутствие в доме?
Ну, скажем, - продолжал Викарий после минутного раздумья, - скажем, к примеру, вы самый обыкновенный человек, который любит купаться; вам вздумалось выкупаться в Сиддере, и, скажем, у вас украли одежду, а я застал вас в этом крайне неудобном положении. Если я предложу миссис Мендхем такое объяснение, то в нем хоть не будет сверхъестественного начала. В наши дни сверхъестественное все считают совершенно неуместным - даже на церковной кафедре. Вы просто не поверите…
- Жаль, что дело было не так, - сказал Ангел.
- Конечно, - сказал Викарий. - Очень жаль, что не так. Но, во всяком случае, вы меня весьма обяжете, если не будете выставлять на вид вашу ангельскую природу. Обяжете всех - не меня одного: установилось мнение, что вещей такого рода ангелы не делают. А ничто не доставляет худшей боли, могу вас заверить, чем отказ от привычного мнения. Установившиеся мнения можно назвать - и во многих смыслах - нашими духовными зубами. Я со своей стороны (Викарий провел рукой перед глазами), я верю, не могу не верить, что вы ангел… Как мне не верить собственным своим глазам?
- Мы нашим верим всегда, - сказал Ангел.
- Мы тоже - в известных пределах.
Часы на камине прозвонили семь, и почти одновременно миссис Хайниджер объявила, что обед подан.
После обеда
Ангел с Викарием сидели за столом. Викарий, заправляя салфетку за воротник, наблюдал, как Ангел бьется над супом.
- Вы скоро сладите с этим делом, - сказал Викарий.
С ножом и вилкой гость уже кое-как управлялся - неуклюже, но успешно. Ангел украдкой поглядывал на Делию, маленькую служанку. Потом, когда они сидели и щелкали орехи (что Ангелу пришлось вполне по нраву) и девушка ушла, Ангел спросил:
- Это была тоже дама?
- Как вам сказать, - ответил Викарий (Крак!) - Нет… не дама. Она служанка.
- Это видно, - сказал Ангел, - у нее и сложение более приятное.
- Не вздумайте сказать это при миссис Мендхем! - предупредил Викарий, втайне обрадованный.
- У нее не выпирает так сильно под ключицами и на бедрах, а в промежутке ее больше. И цвета ее одежд не такие несогласованные - они просто безразличные. А лицо…
- Миссис Мендхем и ее дочери играли перед тем в теннис, - сказал Викарий, сознавая, что не должен слушать дурное даже о своем смертельном враге. - Вам эти штучки нравятся, эти орехи?
- Очень! - ответил Ангел. (Крак!).
- Видите ли, - продолжал Викарий (ням-ням-ням). - Сам я нимало не сомневаюсь, что вы ангел.
- Да! - сказал Ангел.
- Я вас подстрелил, я видел, как вы взлетели. Тут все бесспорно. В моем сознании. Я допускаю, что это необычно и идет вразрез с моими установившимися понятиями, но - в практическом плане - я убежден, совершенно убежден, что виденное мною я действительно видел. Но, судя по поведению моих посетителей… (Крак!) Я просто не вижу, как нам убедить людей. Люди в наш век очень уж придирчивы по части доказательств. Так что я полагаю, многое можно сказать в пользу избранной вами линии поведения. Временно хотя бы, мне думается, вам самому будет лучше действовать, как вы наметили, - по возможности держаться так, как будто вы человек. Впрочем, неизвестно, когда и как вы получите возможность вернуться. После всего приключившегося (буль, буль, буль, - Викарий наполняет свою рюмку), - после всего приключившегося я бы не удивился, когда бы у меня на глазах распались стены комнаты и воинство небесное явилось забрать вас отсюда или даже забрать нас обоих. Благодаря вам мое воображение так расширилось! Я долгие годы забывал Страну Чудес. И все-таки… Несомненно, будет умнее подготовить их постепенно.
- Ваша жизнь, - сказал Ангел, - …Она еще темна для меня. Как вы здесь начинаетесь?
- Ах, подумать только! - вздохнул Викарий. - Еще и это объяснять! Мы свое существование начинаем, знаете, младенцами, беспомощным розовым комочком, завернутым в белое, пучеглазым, жалобно пищащим в купели. Потом младенцы подрастают, становятся даже красивыми, если их умыть. Они продолжают расти до известного размера. Они становятся детьми - мальчиками и девочками, юношами и девушками (Крак!)… молодыми мужчинами и молодыми женщинами. Это лучшая пора жизни, по мнению большинства, во всяком случае, самая красивая. Она полна великих надежд и мечтаний, смутных волнений и неожиданных опасностей.
- Это была девушка? - спросил Ангел, указав на дверь, в которую вышла Делия.
- Да, - сказал Викарий, - девушка. - И задумался.
- А потом?
- Потом, - продолжал Викарий, - очарование блекнет, и жизнь начинается всерьез. Молодые мужчины и молодые женщины разбиваются на пары - в своем большинстве. Они приходят ко мне, робкие, застенчивые, в праздничной уродливой одежде, и я венчаю их. А потом у них появляются розовенькие младенцы, и многие из прежних юношей и девушек делаются толстыми и грубыми; а другие - худыми и сварливыми; их милый румянец пропадает, они внушают себе ложную и нелепую мысль о своем превосходстве над более молодыми, и вся красота и радость уходит из их жизни. Вот они и начинают называть красоту и радость в жизни младших Иллюзией. А потом они превращаются понемногу в старые развалины.
- Превращаются в развалины? - сказал Ангел. - Как нелепо!
- Волосы у них лезут, приобретают тусклую окраску или пепельно-серую, - продолжал Викарий. - Взять, к примеру, меня. - Он нагнул голову вперед, показывая круглую сияющую лысинку величиной в флорин. - И зубы у них выпадают. Лица дряблеют, становятся сухими и морщинистыми, как печеное яблоко. Вы сказали про мое: "помятое". Они все больше думают о том, чего бы им поесть и попить, и все меньше - о прочих радостях жизни. Суставы рук и ног становятся у них вихлявыми, сердца слабеют; а бывает и так, что легкие у них выкашливаются по кусочкам. Боль…
- Ах! - простонал Ангел.
- …Боль все верней завладевает их жизнью. И тогда они уходят. Они не хотят, но должны уходить… из мира. Уходят они очень неохотно, цепляясь под конец за самую боль его, лишь бы остаться в нем подольше…
- Куда они уходят?
- Когда-то я думал, что знаю. Но теперь я постарел и знаю, что этого я не знаю. Есть у нас легенда… а может, она и не легенда. Можно быть священнослужителем и не верить в нее. Стоке утверждает, что ничего в ней нет… - Викарий покачал головой, печально глядя на бананы.
- А вы? - спросил Ангел. - Вы тоже были маленьким розовым младенцем?