- Это недостойно современника великих праотцов и патриархов! - поддержал его юный эскулап, сморщив под очками нос в насмешливую гримасу.
- Почему же! Да воздается каждому по делам его и заслугам! - сказала тетушка Амалья Францевна. - Иной шут гороховый и не стоит серьезного урока…
- А проучить его необходимо! - докончил Эрклер, добродушно улыбаясь. - Нет, серьезно, - продолжал он, - мне приходилось не раз вспоминать моего знакомца с Шпицбергена. В особенности наш последний разговор…
- При свете северного сиянья? - прервали доктора.
- Нет, - возразил он, - в серенькую ночь, которая, собственно, была утром… Ровно через три дня, как он и предсказывал, по излеченьи им нашего товарища, Иоганн отплыл со своими моржеловами, пользуясь переменой ветра, разогнавшаго льдины. Прощаясь, он сказал мне: "Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, подумайте обо мне! Пожелайте сильно, всей вашей волей, всем разумом"…
- Разумом?!.. - насмешливо прервал юный эскулап.
- "Всей силой духа вашего", - не смущаясь, продолжал профессор медицины, - "и я постараюсь быть вам полезным; если придется даже увидеться с вами"…
- Представ среди полымя и смрада, как Мефистофель? - широко, но не без претензии улыбаясь, вставил бородатый студент.
- "Если придется, - с вами увидеться", - повторил Эрклер. - "Но, без особой нужды, не призывайте меня", - говорил!
- И что же? Вы призывали?.. Вы его видели? - опять перебили доктора те же неугомонные слушатели.
- Нет! - сухо отозвался рассказчик, - не призывал именно потому, что не было крайней нужды в его помощи. Но совершенно уверен, что если призову, то увижу.
- Совершенно уверены?! Herr Professor, вы нами забавляетесь?
- Извините! Я только рассказываю факт: я верю в необычайные силы и способности Иоганна, во-первых, потому, что имею безумие считать наши узкие знания, вашу миниатюрную, близорукую науку весьма несостоятельными вспомогательными средствами к постижению всех дивных, могущественных сил, сокрытых в человечестве и в окружающей нас природе; а во-вторых, потому, что он не раз давал мне, без всякого с моей стороны призыва, удостоверения в том, что не прервал со мной духовных сношений…
Мы переглянулись, изумленные, а студент и его соумышленник весьма неучтиво рассмеялись.
- Позвольте мне окончить мой рассказ и я перестану смешить вас и злоупотреблять вашим терпением, - серьезно отнесся к ним доктор Эрклер. И продолжал, обернувшись к другим слушателям:
- Я должен еще сознаться вам, господа, что я верил бы в необыкновенные способности старика Иоганна и в существование подобных ему удивительных субъектов, - хотя сам не встречал других таких, как он, - по собственному убеждению возможности их бытия… Но, в этом случае, я даже не имел бы права ему лично не верить, если бы, вообще, и не допускал таких ненормальных явлений, потому именно, что все сказанное им сбылось. Вы знаете К**, нашего уважаемого профессора химии, господа? Спросите его: радикально ли он излечен от астмы? Он скажет вам, что, несмотря на его последующие путешествия к северу и долгие пребывания в областях вечных льдов, не только припадки удушья его не повторялись, но он даже никогда не простужался, стал здоровее, чем когда-либо… Потом, бедный вожак моржеловов, норвежец Матилас, точно более не видал родного крова: он, в числе пятнадцати человек, - из пятидесяти восьми отважных охотников, которым мы оказывали гостеприимство в заливе Муссель, - задержанные временно льдами на Сером мысе, погибли на охоте за белыми медведями. Возвращаясь весной в Европу, мы видели его могильный камень на пустынном берегу… Наконец, те знаменательные слова, которые дед Иоганн сказал мне на прощание, пред исчезновением их утлой флотилии между трещинами ледяных скал, в узких проливах, образованных временно разошедшимися льдинами, - должны были бы каждого убедить в необъяснимом могуществе его, потому что он не раз выполнял их косвенное обещание…
- А какие же это были слова? - спросила старушка Амалия Францевна, жадно уставившись на доктора.
- Вот они, - исключительно к ней обратился профессор, - он сказал: "Я, может быть, вам буду иногда напоминать о себе". Иоганн сказал это мне, склонившись с лодки, которую уже отталкивали от берега. За ним отплыли и остальные… Я стоял и глядел им вслед, пока высокая фигура старика, стоявшего у руля, кормчим передовой ладьи, не скрылась в сумерках; пока заиндевелая серебряная борода его не слилась в белесоватом тумане полярной, лунной ночи - я не мог от него глаз отвести!..
- И больше вы его не видали?
- Не видал. Но… иногда…
- Что такое?.. Что - иногда?
- Иногда мне чудилось, что я… чувствую его близость, - его присутствие!
И доктор Эрклер весьма красноречиво пожимался, неопределенно осматриваясь вокруг…
Тут произошло нечто неожиданное.
В комнату вбежали молодые хозяева дома, необыкновенно оживленно сзывая всех:
- Что вы сюда забрались! Идите скорей! Скорее - смотрите, какое необыкновенное явление на небе!.. Говорят, что это отражение северного сиянья… Чудо! Чудо как красиво!.. Все небо в алом зареве и в лучах. Пойдемте скорей!
Все мы бросились вслед за убежавшей молодежью и действительно увидали в окнах дальней комнаты великолепный отблеск полярного сиянья. Хозяева распорядились потушить огни в северной стороне дома, на вышке-фонарике и те, кто не поленился туда взойти, любовались вдвойне величественным зрелищем. Несколько слушателей доктора, в том числе и я, взошли наверх и вновь прослушали целую лекцию его о северных сияниях. Оканчивая описание одного из таких явлений, виденных им в арктических странах, он, указывая нам на потухавший алый свет, сам взглянул в окно и, вдруг вздрогнув, умолк и припал к стеклам…
Стоя рядом, я невольно подалась к окошку, следуя по направлению его взгляда, и увидала среди широкой, пустынной площадки пред парком, занесенным глубоким снегом, очень высокого, плечистого человека. Он шел от дома, словно только что вышел из него и, не спеша, направлялся в срединную аллею… Дойдя до предела площадки, ярко освещенной луною, он остановился, обернулся лицом к нам и взглянул на окно…
Мы увидали лицо очень благообразное, но совершенно обыкновенное. Черты седого старика, обрамленные меховой шапкой и длинной белой бородою; но я его видала лишь мельком, отвлеченная необыкновенным состоянием доктора, который весь дрожал и вдруг, сорвавшись с места, бросился вниз с лестницы в ту именно минуту, когда один из молодых хозяев, стоявший возле нас, удивленно произнес:
- Кто этот старик? И куда он идет?.. Парк теперь заперт… Откуда взялся он? Я никогда его не видел!
Немудрено… Вероятно, не один наш молодой хозяин не видал его ни прежде, ни после… Старика не нашел и выбежавший за ним на мороз, без шапки, доктор Эрклер. И кого мы не расспрашивали о нем впоследствии, - гостей, хозяев и дворню, - никто такого старика не видел и никто не знал его, - кроме нашего рассказчика, профессора медицины… Он-то знал! Да только не пожелал ни назвать его, ни сознаться в том, что узнал старого знакомца…
Тем не менее для нас из его внезапной задумчивости было ясно, что если белобородый старик, мелькнувший нам в парке, и не был сам Иоганн, то за него был он принят профессором.
Однако появлением неизвестного старца не ограничились неожиданные события этого святочного вечера. Среди возобновившихся забав и оживления кто-то вдруг вспомнил отсутствовавших друзей, - юного медика и зрелого студента.
Где они?.. Никто не знал. Никто не видел их с тех пор, как все мы двинулись смотреть небесное явление, отблеск далекого полярного сияния. Все думали, что и они были с нами… Но нет! По строгом исследовании оказывалось, что они в жару рассуждений о рассказе Эрклера замедлили в той дальней комнате и не пошли вместе с нами, а остались, чтобы договориться.
Их бросились искать. Хозяева разослали прислугу по всему дому; потом по службам, наконец - по саду и парку; но нигде ни следа медика, ни дерптского студента!
Наконец, на самом дальнем южном конце громадного дома послышались откуда-то сверху крики… Жалобные призывы на помощь.
Все гурьбою устремились туда, по коридорам, по лестницам, по крутым, витым ступенькам, на противоположную тому фонарику, откуда мы смотрели на сияние, необитаемую, еще более высокую вышку, служившую складом для всякого ненужного хлама. Из-за ее запертых на крючок узеньких дверей неслись отчаянные крики и стук; в них беспощадно колотили до опухоли избитыми кулаками рассвирепевшие друзья.
- Сейчас! Сейчас!.. Слышим, идем! - кричали издали заключенным старавшиеся столкнуть запоры их тюрьмы - заржавевший в петле крючок, долго не поддававшийся стараниям.
И вот они оба, - врач и студиозус - предстали наконец из холодной, пыльной, темной кладовушки в самом печальном виде: испачканные, промерзлые, обозленные.
- Как вы сюда попали?.. Как это могло случиться?.. Кто вас здесь запер?.
- Разве мы знаем?.. Черт или какой-то негодяй! - сердито закричал медик.
- Мы вышли вслед за вами, но в зале нам сказали, что все пошли наверх, - объяснил студент. - Тут в коридоре какой-то человек, старик, - мы приняли его за служителя, - очень учтиво предложил нас проводить и пошел сюда со свечой в руке. Мы за ним…
- Да! Черт его побери! - перебил медик, весь трясясь от злости. - Мы за ним! Он, дойдя до двери, учтиво пропустил нас вперед и бац - крючок в петле!..
- А мы - в темной западне! - закончил товарищ.
- О, бедные! И просидели во тьме и холоде три битых часа? Но кто же, - кто мог сыграть с вами такую злую шутку?! - негодовали хозяева и гости.
Да! в том-то и была задача: кто это сделал?..
Как ни разыскивали виноватого, как ни хлопотали узнать его смущенные хозяева, - его не оказалось!