Впрочем, так далеко шары вряд ли залетали. Обычно ещё когда шар только подлетал к городку, доносился тихий стрекот пулемётной очереди, и на месте точки появлялась более светлая чёрточка, несущаяся к земле. Потом, если повезёт, можно было найти смятую от удара и всю спёкшуюся внутри коробку размером со школьный ранец; поговаривали, что удавалось находить и целые, но Лимон в это не верил, уж слишком простой и безотказный был механизм самоуничтожения: стеклянная ампула с белым фосфором и термитная шашечка… А если каким-то чудом шар миновал пулемётные посты, вступала в дело ракетная установка, что охраняла станцию. Ракеты были картонные и наводились по радио вручную, но срабатывали безотказно. Ф-ш-шшш! - белый извивающийся след, потом магниевая вспышка и сноп ярчайших искр, а через несколько секунд резкий удар, как кувалдой в дно пустой бочки…
Но случалось это когда раз в декаду, когда раз в несколько дней…
- Два десятка? - переспросил Лимон. - А почему не стреляют?
- Возможно, что и больше. А не стреляют потому, что в основном они летят западнее нас, над Нижним…
- Пап, а там-то что высматривать?
- Разные есть предположения. Ну, во-первых, нет ли военной активности с нашей стороны, не подтягиваем ли мы технику. Нет, не подтягиваем. Да по нашей хилой однопутке много ли подтянешь? И подумалось мне, что таким нехитрым способом пандейцы усиленно принялись считать трафик соли. Зачем? Элементарно: во-первых, перед войной всегда запасаются солью - и армия, и население, - поэтому потребность в соли увеличивается, а значит, увеличивается и добыча. Во-вторых, собирая данные по добыче соли и анализируя их, можно узнать численность населения страны. Ну и так далее. В общем, добывается стратегическая информация огромной ценности. И вот тут есть одна маленькая тонкость… - отец замолчал и внимательно посмотрел на Лимона. - То, что я дальше скажу - исключительно между нами.
- Так точно, - сказал Лимон.
- Так вот: одной авиаразведкой здесь не обойтись. Потому что, допустим, мы хотим задурить противнику голову и начинаем гонять порожняк, или же наоборот - используем более грузоподъёмные вагоны, хотя полотно их может и не выдержать, ну а вдруг? В общем, способы дезинформации есть. И пандейцы понимают, что в случае чего мы именно к дезинформации и прибегнем. Верно?
- Нет возражений, - сказал Лимон короную фразу ротмистра Кату голосом ротмистра Кату.
- Значит, авиаразведку следует подкрепить чем?
- Наземной, а ещё лучше агентурной, господин майор!
- Верно. Где лучше всего иметь агента?
- На товарном дворе?
- Может быть. А ещё где?
- В бухгалтерии шахт. В тарном цехе. Э-э… На складе мешковины?
- Тоже неплохо. Но и этим мы можем поманипулировать: шить мешки в запас или отправлять соль не в мешках, а навалом. Про бухгалтерию вообще молчу, они и в мирное-то время… Нет, попробуй самое узкое место найти, где и шпион информацию нужную получит, и нам трудно будет незаметно подкрутить показатели?
Лимон задумался. Он задумался так, что левая рука невольно подползла к лицу, и ноготь большого пальца сам собой забрался между зубами. Отец молчал.
- Мост, - сказал Лимон. - Который около станции. Вернее, весы. Или как она там - весовая платформа?
Весовая платформа была поставлена в незапамятные времена - тогда же, когда и мост, - чтобы не выпускать со станции на мост и на дальнейший очень сложный отрезок пути перегруженные поезда. Солекопы и коммерсанты много раз пытались каким угодно способом от неё избавиться, но путевики стояли насмерть.
- Так, - сказал отец. - Самое узкое место нащупано. Но все трое контролёров многократно проверены и подозрений не вызывают. Пожилые семейные люди. У всех дети…
- Пап!
- Ты уже должен был сообразить. Подсаживается, допустим, в пивной к контролёру какой-нибудь скромный полузнакомый работяга - и вдруг тихо так говорит: мы, мол, знаем, как твоих ребятишек зовут, где они учатся и какой дорогой домой ходят. И чтобы ничего не случилось с ними, ты нам с каждого дежурства приносишь листочек: с правого берега на левый такой-то груз переброшен, а с левого на правый - такой-то. И все будут живы-здоровы… Логично?
- Логично.
- У одного из контролёров дочка уже несколько дней не ходит в школу, будто бы болеет…
- Так ведь уже вакации.
- Она в коммерческом, им ещё декаду учиться.
- Понял, пап. Проверить, да?
- Да. И не только её. Всех. Познакомиться - и внимательно смотреть, не крутится ли поблизости какой-нибудь подозрительный взрослый. Или не подозрительный.
- А сколько… э-э… объектов наблюдения?
- Три семьи. Два человека, четыре человека, и пять или шесть человек - там бабушка то приезжает, то уезжает.
- Тогда мне нужно кого-то подключить.
- Конечно. И сделать это нужно всё буквально сегодня. Информацию я тебе дам всю, какая есть. И напоследок просто-таки алмазное требование: следить, присутствовать, всё замечать, но ни во что не вмешиваться. Ни во что. Ни при каких обстоятельствах. Объяснять, почему так - не требуется?
- Нет, всё понятно. Но тогда…
- Ты сейчас быстро собираешь группу, а часа через два вы получаете от меня подробный инструктаж. Ясно?
- Так точно, господин майор! Разрешите идти?
- Сначала завтрак. И быстро, а то уже скоро подъём флага…
Глава вторая
- Штрафники, говорите? - переспросил господин Хаби, Гил Хаби, тот самый контролёр, у которого дочка без объяснения причин не ходила в школу. - Слышал, слышал о вашем геройском поступке, да. Помню, мы в старших классах и не так куражились…
- Ничего плохого мы не сделали, - сказал Лимон.
- А я и не говорю, что плохое, - усмехнулся господин Хаби. - Окна-то целы остались?
- Все до единого.
- Ну, вот. А мы бунтовали - так наоборот, ни единого стекла не осталось. Это, правда, давненько было… Так что вы конкретно хотите от нас?
- Мы должны навестить больную, - сказал Лимон.
- Больную… Больная никого не желает видеть, о чём и мне сообщила громогласно - не далее как час назад. Думаете, вы будете успешнее?
- Не знаю, - Лимон сделал вид, что растерялся. - А что с ней?
Господин Хаби поднял голову и задумчиво посмотрел на открытое окно второго этажа.
- Илли, детка, - сказал он. - Ты ведь всё слышишь?
- Я не детка, - грустным голосом отозвалось окно.
- Не детка, - согласился господин Хаби. - Бледная отважная девица, летящая в ночи… как там дальше?
- Я всё равно не выйду.
- Пожалуйста, - сказал Лимон. - Иначе нам штраф не погасят.
- Ну и пусть, мне-то что?
Господин Хаби развёл руками.
- Женщины, - сказал он. - И жить не дают, и убить нельзя. Держитесь от них подальше, пока есть возможность.
Вообще-то, наверное, можно было с чистой совестью поворачиваться и уходить, потому что ну никак этот человек не походил на несчастного отца, которого вынуждают изменять Родине, приставив нож к горлу любимой и единственной дочери. Видно было, что ситуация его искренне забавляет, и вообще держался он весело и раскованно - притом, что на первый взгляд показался мрачным угрюмцем: невысокий, широкий в плечах и поясе, с коротко стриженной круглой головой почти без шеи и с маленькими бесцветными глазками, и не сразу можно было рассмотреть множество морщинок у уголков глаз и уголков рта, какие появляются у людей, часто и охотно смеющихся, но ещё чаще вынужденных сдерживать смех; последняя книжка, которую Лимон прочитал, была "Физиогномика преступления" доктора криминалистики Б. Фарха, и теперь в форме голов и лиц, в рисунке подбородков, губ и бровей Лимон разбирался как никто до него. Да, можно было уходить, но тут из-за спины высунулся Шило и сказал:
- А давайте мы споём!
- Это ещё зачем? - спросили из окна.
- Ну мы должны хоть что-то сделать, - сказал Лимон. - Мы же не можем сказать, что навестили больную, если не навестили. И не можем не навестить, потому что нам поручили навестить.
- Коллизия, - сказал господин Хаби.
- Ладно, - сказал грустный голос из окна. - Одну песню, и всё. Только… Пап, ты им скажи, чтобы не пялились!
- Вот! - строго поднял указательный палец господин Хаби. - Пялиться не будете?
- Ни за что, - твёрдо сказал Лимон.
- А на что? - одновременно спросил Шило.
- Ни на что, - сказал господин Хаби. - Глаза в землю.
- Так точно, - ответил Лимон. Шило промолчал.
- Ну, заходите, - сказал господин Хаби и сделал приглашающий жест в сторону двери.
Дома здесь, в станционной слободке, сильно отличались от привычных городских. Во-первых, построены они были не из камня или кирпича, а из деревянных брусьев; во-вторых, не выходили фасадами на улицу, а стояли в глубине более или менее обширных дворов и двориков, где кто-то разбивал огороды, кто-то держал кур и коз - а здесь вот росли несколько плодовых деревьев и колючие кусты "змеиной ягоды". Дом окружала открытая веранда под выцветшим полотняным тентом. Слева от дома и в глубине стоял сарайчик с решетчатой дверью, за которой, ворча, ходила большая рыжая собака.
Шило быстро обогнал Лимона и шагнул в дом первым.
- Ух ты! - сказал он.
Лимон вошёл следом. В просторной прихожей - а может, гостиной, а может, столовой - было полутемно; сильно пахло печеньем. Посередине комнаты стояла будто бы светящаяся изнутри скульптура: вскинувшая руки женщина в лёгком плаще. Фигура была невелика, меньше живого человека, но почему-то казалось, что ты смотришь на неё снизу вверх.
- Кто это? - спросил Лимон.
- Семейная реликвия, - ответил господин Хаби. - Всё, что осталось.