- Очнись, дубина. Забудь фундаментальные правила. Вот тебе правило номер один, когда имеешь дело с Кортлендом: "Не суйся". Рано или поздно он станет желтым префектом. Держи это в уме и никогда не забывай. Легче будет жить, честное слово. Ну так что, свести тебя с кем-нибудь?
- Нет, спасибо.
- Если вдруг ты решишь…
- Не решу. А если префекты узнают, что ты устраиваешь понятно что?
Томмо уставился на меня, не заметив скрытой угрозы в моих словах. Наклонившись ко мне, он прошептал:
- Я всего лишь привожу покупателей на рынок. У меня широкая клиентская база. Очень широкая. Как ты думаешь, отчего лузер вроде меня становится младшим красным инспектором? Расслабься. Расстегни ширинку и наслаждайся жизнью.
- Но правила?
Томмо наклонился еще ближе и осклабился.
- Ты во Внешних пределах, Эдди, где Книгой правил подтираются. А теперь извини, мне надо идти. Я должен приготовить сэндвичи для Ульрики.
- Ульрики?
- Из зенитной башни, - кратко пояснил он, будто я обязан был знать об Ульрике.
Колориум
2.1.03.01.115: Любой выход за Внешние пределы осуществляется только с согласия префекта или старшего инспектора.
Было пять минут шестого: хроматики в большинстве своем возвращались с работы к своим хобби или к дружескому общению. Для серых же настало время отправляться на третью работу. Я все еще терялся в загадках по поводу Джейн, а спросить ее можно было, лишь когда она пришла бы готовить ужин. Но мысль о Джейбсе, пытавшемся назначить ей свидание, и об оторванной брови преследовала меня. Как, должно быть, это больно!
Отцовский колориум располагался в двух шагах от ратуши, зажатый между почтой и магазином. Когда я открыл дверь, звякнул колокольчик. Я оказался в просторной приемной, где сидело множество народу: одни читали замусоленные выпуски "Спектра", другие тупо глазели на объявления, развешанные по стенам. В одном из них объяснялось, как плохо пренебрегать своим гражданским долгом и какие потери времени это вызывает. Другое призывало мыть руки после прикосновения ко всему, до чего могли дотронуться бандиты. В третьем разъяснялись опасности занятия известно чем до брака: понижение личностных стандартов, которое ведет к дисгармонии и дальше - с неумолимостью - к перезагрузке.
Отцовский кабинет был отделен от приемной непрозрачными стеклянными панелями - я мог разглядеть лишь силуэты людей. Подождав, пока выйдет очередной пациент, я постучал и вошел - до того, как отец успел выкрикнуть: "Следующий!"
Кабинет был почти таким же, как в Нефрите, только больше. Койка под застекленным потолком, рентгеновский аппарат, саквояж цветоподборщика, застекленные шкафы с повязками и кое-какими инструментами. Здесь была даже дуговая лампа - на тележке, приткнутой к стене.
- Какое счастье! - сказал отец, завидев меня. - Это всего лишь ты.
Он пошел к шкафу с персональными карточками и положил на место ту, что держал в руках.
- Могу уделить тебе только пять минут, - объявил он, роясь в куче запросов на лечение, каждый из которых нуждался в его подписи, поставленной задним числом. - Охристый оставил дела в ужасном состоянии. Я вычислил для пяти женщин хромовуляцию за этот месяц, насморк так и косит местных, а главное - Охристый продавал налево городские карточки!
- Здесь только об этом и говорят, - сказал я, желая показаться осведомленным. - И много он продал?
Отец откинулся к спинке кресла-вертушки и горестно покачал головой.
- Я не считал. Но всего около полутысячи за несколько лет. Нарушение двадцати семи правил и к тому же клятвы хроматиколога!
- О-о! - Я был поражен дерзостью Робина.
Строгое выполнение правил обеспечивалось не только суровостью наказания, но и боязнью быть пойманным.
- Есть еще несколько сотен, - отец подошел к шкафу с карточками и стал рыться среди шестидюймовых конвертов, - но в основном это те, которые ему не удалось сбыть на бежевом рынке. От грибка ног, от раннего облысения, от усыхания мошонки - вот такие остались.
- А ошибочного самодиагноза не было?
- Думаю, нет. Де Мальва считает, что он злоупотреблял цветами - за пределами светло-зеленого или даже линкольна.
- "Ловля лягушки"?
Отец пожал плечами.
- Не знаю. Если да, неудивительно, что Совет вынес заключение о несчастном случае. Большое одолжение для семьи и всего города.
Это все объясняло. "Ловлей лягушки" занимались заядлые зеленари, чья кора мозга была выжжена до такой степени, что даже линкольн уже не действовал. Они ходили в Зеленую комнату и балдели там от цвета, который люди обычно видели только один раз в жизни - перед выходом из комнаты. Цвет этот назывался "сладкий сон": человек отключался от него через двенадцать минут и умирал через шестнадцать, но за эти двенадцать минут каждый синапс мозга превращался в мощный фонтан наслаждения. Из Зеленой комнаты никогда не доносились крики боли или страха - только экстаза. "Ловля лягушки" была опасной игрой. Рассчитаешь правильно - и ты на верху блаженства. Рассчитаешь неверно - и ты годишься только на мыло.
- Подделанная причина смерти? - пробормотал я. - Штраф в пять тысяч баллов, немедленно. - Отец пожал плечами, я призадумался. - Здесь правила не очень-то соблюдают.
- Как и почти везде, Эдди, если присмотреться. Но я не советую.
- Ты прав, - сказал я, думая о Джейн и о том, как раскрыть тайну лжепурпурного.
- Жене и дочери Охристого приходится сейчас несладко. Совет оправдал их по обвинению в краже, но все равно - вина по соучастию и все такое. Следующий!
Вошел серый - пожилой, весь скрючившийся от работы то ли на фабрике, то ли в полях, со слезящимися глазами и платком в руке… Не надо было учиться шесть лет на хроматиколога, чтобы понять, в чем тут дело.
- Насморк, господин С-67,- мягко пояснил отец. - Много народу болеет им. К сожалению, у нас проблемы с длительным лечением. Могу прописать только постельный режим в течение недели.
Серый, видимо, был вполне этим удовлетворен и протянул свою балльную книжку.
- А-а, - сказал отец, пролистывая странички с записями о работе и отзывами. - Скажите, господин С-67, вы страдали в последнее время от тяжести в ногах?
- Нет, сударь.
- Я бы настоятельно порекомендовал вам утверждать обратное.
- Да, сударь, - покорно отозвался серый. - Уже несколько лет, это просто ужасно. Порой не могу даже встать с кровати.
- Так я и думал. Прописываю вам постельный режим в течение трех недель и четырех дней дополнительно. А это мы уберем.
И отец снял значок с надписью "Симулянт", прикрепленный к лацкану серого - несомненно, руками Салли Гуммигут. Морщинистое лицо больного исказилось в улыбке. Он рассыпался в благодарностях и поплелся прочь из кабинета.
- Тяжесть в ногах? - спросил я.
- Ему осталось выполнить меньше полупроцента гражданского долга перед уходом на покой, - пояснил отец, заполняя историю болезни, - и, похоже, он заслужил, чтобы уход состоялся чуть пораньше.
- Но это ведь на самом деле не разрешается.
Отец пожал плечами.
- Так. Но Гуммигуты эксплуатируют своих серых до полусмерти. И если в моих силах дать им небольшую передышку, я делаю это.
- Ты даешь больничный каждому, у кого насморк?
- Нет. Завтра у меня появится 196–34–44. Вспышка насморка прекратится мгновенно.
И отец рассказал, что Робин Охристый был цветоподборщиком сразу в двух местах. Соответственно, он держал еще один небольшой колориум с двумя сотнями цветных карт - в Ржавом Холме.
- Следующий! - наконец вызвал он.
Вошла молоденькая синяя, прижимавшая к кисти окровавленное полотенце. В бесцветном городе кровь казалась необыкновенно яркой.
- Привет! - весело сказала она. - Кажется, я отрезала себе палец.
- Даже два, - заметил отец, обследуя рану. - Надо быть осторожнее.
Но неуклюжесть синих меня совсем не интересовала. Я думал о второй практике Робина Охристого. Название "Ржавый Холм" крепко врезалось в мою память - ведь там жил лжепурпурный.
- Ты собираешься в Ржавый Холм? - спросил я, заинтригованный внезапно открывшейся возможностью.
- Да, - ответил отец, беря в руки очень тонкую нить, а затем иглу.
- А Охристый не мог выкрасть образцы и оттуда тоже?
- Де Мальва полагает, что нет, - сказал он, водружая лечебные очки на нос синей и показывая ей 100–83–71 из своего походного саквояжа, чтобы остановить кровотечение. - Охристый говорил, что в Ржавом Холме ему страшно. Так или иначе, Карлос Фанданго собирается отвезти меня туда завтра рано утром. - Он повернулся к синей, которая с отсутствующим видом глазела в окно. - Надо пришить обратно.
- Мизинец мне не нужен, - возразила та, - и за дверью еще много народу.
- Подождут.
- Отец, - сказал я, - можно мне тоже поехать в Ржавый Холм?
- Даже не заикайся, - тут же отозвался он. - Совет очень не хотел выдавать разрешение на поездку - даже мне. Все же они решили, что, если насморк продолжит косить рабочую силу, жизнь в городе остановится. Фанданго повезет меня, но ему строго воспрещено въезжать в сам Ржавый Холм.
- Плесень уничтожила там всех, и всего лишь четыре года назад, - вставила синяя, которая с интересом слушала нашу беседу. - По правилам никто не должен показываться там еще шестнадцать лет.
- Тоже отличный довод, - согласился отец. - Позови медсестру, Эдди. Мне нужна вторая пара рук, если я хочу до ужина принять еще кого-нибудь.
Я нажал на кнопку вызова. Появилась медсестра, кивнула мне в знак приветствия, укоризненно произнесла "э-э-э" при взгляде на руку синей и ловко вдела нитку в иголку.