Допс в последний раз помялся, выразил лицом протест, но теперь в виде простого кокетства, потому что эта большая мысль была уже слишком очевидна для обоих.
– Сэвен, боюсь, что у нас только один остался выход.
– Вы же не хотите предложить мне…
– Только это и есть наш шанс: ты должен объяснить людям любовь через свою историю с Ши.
Сэвен вздрогнул.
– Это нечестно, доктор! Нечестно!
ВОЗВРАЩЕНИЕ Попытка соединиться
Стратег вскочил и стал носиться по дому Допса, сам на себя не похож. У него горели руки и волосы потели, он основательно расстроился. Доктор попытался оставаться спокойным, он выждал, когда пик пройдёт, а потом произнёс свою терапевтическую просьбу:
– Успокойся сейчас и расскажи, что в тебе Ши.
Мужчина обмяк, опустил голову и начал говорить тихо, как будто сам с собой.
– Я думаю о ней, она передо мной мягкая, не тело, но целиком, всё, что можно объяснить, и больше того, всё, что нельзя, – это она. Раскидываю ощущения по моментам, раздаю всплески свои, но это всё приглушение просто, потому что потом она вонзается в меня, она во мне возникает как откровение, и тут никакие этапы не существенны, никакие колкости. И тут я уже подчинён изначально, потому что отчаян, потому что благодать на меня, потому что нежность с ней только понятна.
Раньше камни были упругими, а теперь растеклись. И я это вижу всё, замечаю, но оно мне как будто неважно – всё это; во мне картинка: она стоит в квадратных сапогах посреди города, а вокруг селты церемониальные, а вокруг малолуние и самостоятельный сонм, и она руками по телу, и это моё тело. Так мы соединяемся. И я, чем-то похожий на рану, чем-то большой, чем-то маленький, стою перед ней совершенно смущённый, совершенно истинный, стою перед ней и не знаю ничего о вальсе, а хотя я жених тогда или паж.
Когда я её создал, я не знал ещё, что чем выше уровень эволюции брона, тем сложнее ему выбраться из клетки собственного сознания: он подчинён идее настолько, что способен сам стать этой идеей… И такова получилась Ши. Она уже не брон, она воплощение идеи о Ши, а значит, её как существа нет. Это несуществование самого высокого уровня. Мы не можем быть одной энергией, потому что мы разного вида. Это качели, о которых она мне рассказывала моими же мыслями (качели только расшатывают пространство)…
Я создал любовь как знание. И Ши – это было тоже знание. Я ощущал её мудрость, когда наши пальцы сплетались в ласке, и я плакал внутри, желая переписать её, мечтая врасти в неё, но было поздно. Я посадил её в свою тюрьму, придумал для нас общую тюрьму, но не общую жизнь…
… Доктор по эмоциям так внимательно слушал, что даже о фляжке своей забыл, он снова переменился и теперь сидел такой подавленный, словно наткнулся, наконец, на эмоцию, которую он не взялся бы лечить.
Постепенно он взял себя в руки и принялся за врачевание.
– Сэвен, я никогда бы не подумал, что ты так доверишься комнате смысла. Это же обычный реактив подсознания, это иллюзия всё, а решаешь ты. Ши существует. Она живет давно уже в Паредем, это не ты её создал, да у тебя и не вышло бы – вот так создать живое существо с его качествами, причудами, красотой особого вида… Ты просто стратег, ты изучаешь связи, но в этом своём призвании ты забылся и начал выпускать людей. Эти бубнильщики, Палопик, вершители – откуда они взялись? Этот Маленький Глоп кто ещё такой? Твой сосед, твой садовник или все твои знакомые в одном человеке?! Теперь ведь они живут в Паредем, потому что ты их привёл сюда через комнату смысла. Хотел как лучше, но это твоя дыра внутренняя… Через неё информация уходила, и теперь мы получили вот что.
Доктор впервые был настолько серьёзен и собран:
– Мы были готовы к тому, что ты будешь перетаскивать оттуда людей, и я не могу тебя винить, но теперь надо прекратить это. Там почти исчезла, мир человеческий и мир Паредем на грани безумия, всё спуталось, а ты мне говоришь про квадратные сапоги! Иди и расскажи людям про эти сапоги, иди и расскажи им о Ши, не надо больше гипертрофировать пороки, это даже люди умеют, попробуй вместо того показать им красоту, преданность, разницу между очевидностью и любовью. Иди и сделай это!
Сэвен не ожидал такого. Он вышел из докторского дома, выхватил ртом воздух, как повешенный, и начал медленно переваливать ноги, двигался по тропинке без направления. Он двигался по лесу, вот так немного непривычным шагом двигался, но всё же никакие обряды не заказывал, шёл себе, шёл, и всё бы почти как всегда, но тут что-то метнулось, что-то скрипнуло вовне. Что-то где-то сцепилось, что-то перевернулось, прокрутилось, проросло. И тут он встретил Ши…
Он не увидел никого, просто почувствовал, что сейчас начнётся и вправду. Вдруг в воздухе возникло такое уплотнение, вдруг задребезжали растения, как слова на стеблях, выругался в голове гром – и из-за дерева появилась женщина, целая, красивая женщина.
– Ши?!
Она ничего не ответила, а вместо этого обвила его телом, как коричневая древесная змея, окутала его ощущением плотно, как фермерская сигара, и заполнила собой его не изъяны, но изгибы.
Теперь они двигались вдвоём по открытому полю, и он забыл уже о том, что происходило до этого, просто любовался неожиданностью, рассматривал Ши. У неё в волосах шуршали какие-то цветы и листья, у неё загибались ресницы в узор, на ней танцевало платье с ветром, она была природна до крайности, и Сэвена ослепляла её красота, и поражало в ней всё это: сила внутренняя, напор и ещё это плетение в голове, то, что у неё сплеталось там, – невероятные вещи. Он был восторжен, оттого что она существует. Поселившись в этой простой и спокойной мысли, стратег вёл женщину по блестящим камням, он не дотрагивался до неё, но эти балеты, присутствие нежности, ажурные сеточки вместо мечты – это жило в нём реально. Они гуляли и гуляли, не замедляя шаг, и он привык вот так быть: цельно, выраженно, с открытыми порами. Он не ждал теперь ни подвоха, ни беды.
…Ши согласилась прийти в его дом. Она сняла платье и лежала в его постели, прекрасная, она касалась его своим телом, твёрдым худым телом, она целовала ему шею, протягивая пальцами тоннели в его волосах, она как будто посвящалась ему, не делала выводов, не исчезала, не портилась, а только окутывала его собой, но это было не железное одеяло, это была нежность и соблазнение.
И мужчина как будто слышал её эротику, чувствовал её слова (у неё чувства через слова проходили, этого он не забыл), он бессознательно раскладывал поток на фрагменты, слышал, что она могла бы говорить: "Остановленная ощущением, не обмолвленная, не родная, но такая вот мягкая, мятная девочка, пропущенная сквозь четыре ада, выкрученная, вымощенная мировыми ошибками, я стою тут, без судьбы, без платья, я для тебя распущена, выращена, укладываю тело в твои ладони. Прими меня".
И он принимал её, расправлял, как рукопись, это тело, спрятанное в само себя, рассматривал её рисунки на пергаменте кожи, которые были как следы беспокойных птиц на песке. О чём-то поговорили, но теперь хотелось картинки просто, ощущения и спазма.
Дыра в груди медленно затягивалась, он чувствовал, как ткани соединяются по уголкам, смыкаются в память, которая теперь не будет болеть и корчиться, – стратег пришёл к своему абсолюту.
Он наполнил её, он остановил события и требовал к себе полного подчинения. Ши медленно опустилась на пол и смотрела, как в неё входит сверху вниз эта эра, она получала знания, плотность умеренную, получала свои эти красные губы и волосы мягкие, она ещё не знала, к чему её готовят, но делала всё, как должно, подчинялась; это был не тот случай, где можно поспорить.
Они соединились совсем, вышли из границ и соединились совсем, а потом их раскидало по разным пространствам, и они очнулись немного новые, разделённые на тела, отличные суверенитетами, планетами, целью, но всё-таки неимоверно близкие друг другу, как будто из одной мысли сотворённые. Сэвен уткнулся подбородком в ямочку над её ключицей и как будто вписался, уют смастерил. Он бы не хотел больше её интерпретировать, по качествам раскладывать, разделять на источники, причины. Он просто улёгся туда, в её маленькую ямочку около груди, и он чувствовал, как связи чинились, как возрождалась целостность.
– Любовь , – слово.
…А может, оно никогда и не ломалось?!
ФЕЕРИЯ Новая жизнь
– Кале-вале-хамернап!
БомБом напевал какую-то свою видовую песню и кружился счастливо по комнате с подносом, на котором стоял стакан корневина.
– Сегодня у вас опять особый haoma – корневин победителя. Стратег промычал что-то и натянул одеяло на грудь.
– Дай мне поспать!
– Завтракать полезно, – рачительно проговорил хамернап. – Выпейте, пожалуйста.
Сэвен неохотно вытянул руку, взял корневин и выпил одним большим глотком.
– Это же очень редкий был корневин, – расстроился БомБом. – А вы даже не распробовали.
– На что мне эти информационные изыски, я просто отдохнуть хочу, понимаешь.
– Но хозяин, вы столько мадругад уже тут лежите… Там же праздник у нас скоро начнётся, вставайте.
– Ладно, только не надо сцен.
И вскоре уже они шли по утреннему лесу. Сэвен соскучился по Паредем, теперь смотрел на неё так зачарованно. Какая она красивая со стороны, большая, и все вот эти живые домишки, дома, мосты через камни, гудящая вода… Каким он был тогда, когда только попал сюда? Не мог ни радоваться, ни доверять. Теперь они поняли друг друга, как будто стали хорошими приятелями. И этому не мешало ничего: ни его искорёженное человечием самомнение, ни эта случайная новизна (после заполнения Там связи постепенно восстановились, и это было приятно к тому же – исключить хаос из своего восприятия).