РАЗГОВОР С ДОКТОРОМ Толкование
Надо было действовать решительно, использовать все шансы, услышать все советы, и Сэвен пошёл к доктору по эмоциям, потому что никто больше не мог так красноречиво дурачиться, наводя на отличные рассуждения.
Фарул Допс сидел на обитаемом стуле и с деловым видом теребил кусочек халата или подлинного фрака – гладкой тканой оболочки, необходимой брону для чёткого ощущения своих форм. Доктор бросил на стратега нейтральный взгляд, подвигал очки по носу вверх-вниз и только потом стал говорить.
– Ты переживаешь маары на себе? – спросил он не спеша, как будто они были в психологическом кабинете.
– Да, сначала были навязчивые мысли, потом я стал на себе переживать, – исповедовался стратег, поправляя haoma компресс на лбу, который он только что соорудил из тиковой коры.
– Этого не должно происходить, говори ещё, – попросил Допс.
– Доктор, я испытал не один маар, но до сих пор не понятно до конца, как разговаривать с комнатой. Она как будто не понимает меня. Выдаёт какие-то куски ситуаций, из которых никакой морали не выжмешь, не то что выводы.
– С полу белковыми тяжело, у них там свои законы…
– Я чувствую, что мы не ошиблись с моим предназначением, я проверял через маары, мне просто что-то мешает или чего-то недостаёт..
– Ты стратег – запечатанный в разум. Ты пришёл в старой форме, чтобы проникнуть в новый организм, исследовать точки зрения нового всеобщего сознания, протащить их сюда и внести изменения. И только, когда всё изменится, само изменение пропадёт. Пока же у тебя всё наоборот – видимость изменения, но оно не работает.
– А почему так? Я же стараюсь, делаю всё…
– Ты переходная стадия, и ты интересен в этом смысле, потому что ты на границе человека и брона. Это тяжёлая данность, но гораздо хуже, если бы ты сюда не пришёл. Многие стратеги остаются там, творят разные вещи с приблизительным смыслом. В таком случае они – разрушители. И они мощнее, чем судьба или большие массы людей.
– А почему их не зовут?
– Их зовут. И они всегда знают, что их зовут. Но так как способности они путают с силой, так как они считают себя сильными личностями, которым необходимо воплотиться там до конца, то часто не приходят. В тебе тоже немного этой надменности осталось, вот комната и чувствует, наверное…
– Нет же, нет, я пришёл и хочу помочь. Про то, что формы не хватает, я согласен, но мне кажется, тут что-то ещё. Не может так быть, чтобы я разучился строить стратегии и видеть общее…
– Значит, совсем нет выводов?
– Очень мало, и все не те.
Допс отпил из фляжки, которая как обычно висела у него поясе, покрутил на пальце пучок волос на виске (что ему не очень-то и удалось), а затем деловым тоном сказал:
– Ничего не выводится, говоришь… А может, ты на драбинаты так реагируешь?!
– Драбинаты?
– Это древесные испарения, информационные миражи. Они иногда вторгаются в идеи, но броны уже давно научились определять их и выгонять из мысли.
– Но мне как понять, они это или нет?!
– А знаешь что, ты сходи к чудикам и посмотри, как они живут, у них там почти все драбинаты перерабатывают и выдают их за свои идеи, такой паразитизм…
– Как мне туда?
– По дороге к озеру будет чаща с западной стороны, найди в ней заросшую лавку. Там сидит чудик, они дежурят после каждой мадругады, мужчины, женщины – на кого попадёшь. Если заблудишься, спроси у кого-нибудь, где чудик сидит, тебе покажут.
– Хорошо.
Стратег встал и собрался выходить из дома.
Доктор тоже начал возиться с халатом, чтобы подняться, при этом бубнел:
– Так что бери, бери, Сэвен. На, бери…
– Доктор, но вы ничего мне не даёте, – остановился стратег. Фарул Допс так резко прекратил свою маленькую суету и посмотрел на Сэвена прямо ему в глаза.
– В толк бери!
Допс похлопал стратега по плечу и запыхтел по старинке.
– Ладно, иди, я просто пытаюсь тебя растормошить… На чудика посмотришь и прямиком к озеру, не тяни. Чувствую я, что скоро это выйдет из тебя, то, что мешает. Главное, не испугайся.
– Я постараюсь. Спасибо, доктор.
Доктор по эмоциям продолжил пыхтеть, а Сэвен пошёл по Паредем, встречая на пути древесные фигурные листья, красочные, как обёртки от конфет, фрукты, гиперлянды, выставку дикой монеты (камешки). Он шёл, а дорога вертелась, а вокруг была живость древесная, и ему непривычно было идти лесом в переносном смысле, но он шёл, развлекая себя пейзажными зарисовками.
Этот лес, он был мало похож на те леса, что Сэвен видел на большой земле. Почти все деревья тут то цвели, то плодоносили, и в другом состоянии их очень сложно было застать. Плодов для еды они, конечно, не давали, но вместо них на ветках можно было обнаружить самые разные штуки: от хамернапьих носков (хамернапам всё-таки удалось довести дерево до такого состояния, что носки на нём вырастали сами) до маленьких ветвистых копий родителя. Были и такие деревья, на которых появлялись разноцветные, как будто плетёные шарики, где потом спали крохотные древесные птицы. Ещё на некоторых романтичных лиственных вызревали подсвечники, в которые хамернапы любили складывать тёплый дневной свет: солнечные зайчики, свечи из смолы и все устойчивые отражения мира (кроме прочего, хаус-эльфы знали и хранили секрет сохранения всяческих отражений).
Помимо удивительных деревьев, здесь ещё можно было встретить гибиндры – это были такие отсеки в пространстве, в которые можно было что-нибудь положить, а потом найти в другом месте в тот самый момент, когда оно пригодится. Гибиндры иногда меняли вещи, придавали им новые свойства, и в этом смысле они очень нравились вечно ищущим вдохновения бронам. Да и стратегу было интересно иногда в это поиграть. Однажды, например, он положил в гибиндр голову, и ничего не произошло сразу, но потом как-то он стоял около озера, смотрел в воду и нашёл себя, не в прямом смысле, но нашёл себя довольно привлекательным – так вот неожиданно сработал этот прибор-неприбор, но природное чудо.
…В какой-то момент лес расплотнел, и тогда именно перед Сэвеном выросла вдруг ситуативная лавка, то есть тут не написано было нигде, какая это лавка, но он как-то сразу подумал, что это именно ситуативная лавка, хотя раньше таких никогда нигде не видел.
ЧУДИКИ Два рта на лице
Он подошёл сбоку на правом носке и левом мыске, изучил обстоятельно манускрипт трещин, выбрал отверстие пошире и осторожно внедрил в него свой глаз. Там внутри предметов не наблюдалось никаких, стены росли, и это весь интерьер, хотя ещё кое-что было. Внутри сидела девушка с рыжими волосами, и она была красивая очень, если не замечать того, что у неё было два рта, то есть рот один, но он так голографически разъединялся на два, что можно было ошибиться вначале. "Основной рот" пока молчал, а вот из поверхностного текла какая-то речь, Сэвен стал старательно прислушиваться, и вот что он смог разобрать:
– Гуталиновый торт не привезли, чёрного дня не будет, но тут такое дело: в белых волосах, на тонкой ноге стоит карманная девочка, которая предлагает о себе позаботиться, в душу себя положить и накидать туда же ценностей, образования, манер. Такого она просит.
Девушка села более удобно, как будто настраиваясь на что-то, ожидая комментарий, но его не последовало ниоткуда. Она продолжала:
– Стоячие воды и пушистые пунши, спокойные планы, стрелки, мемориальные павшие белки в космосе и вне. Привыкшие складывают оригами из сигарет, остальные, как я, – спора без ножки, смотрят на стекло в окне и видят в нём разводы от атмосферных явлений. Большой корпоратив гибели мира.
Оглянулась, как будто испуганно почувствовала что-то, но потом вернулась к себе, прошлая поза, продолжает:
– А внутри стены липкие потусторонние мужчины переползают снизу вверх прямо к моему языку, пытаясь выманить из меня кусочек лёгкости. Выходит лёгкость или жизненная сила. Гуляю по улице, как два в одном. Любовь пришла – и отёки тела.
Голос усиливался:
– Ещё это есть – интерпретация прошлого. Шаманы везут костры в тёплые страны. Рождается чудик как чудо. Эпоха граней, тонкая, еле осознанная. Спасаются навеванием, надеванием касок, платьев, слёз, историй, чужих страхов и своих своеобразий образных – поиск мотивов. Резюме: пачками в Вифлеем ломятся.
Опять она покрутила головой по сторонам, немного подождала – но никакого ответа. Дальше говорила:
На заборе тонком разбросаны банты, завязаны в сети узорчатые. Шерстяные кошки лежат в них, как в гамаках, – звери. Кошатница Глама мастерит узлы. Узловые кошки декорируют заборы, заборы не возражают. Глама – новый пророк.
Она говорит, а у неё уже руки наперекосяк, волосы копошатся, дрожит голень – вошла в какую-то роль и не вышла, это для неё привычный как будто процесс, но всё же она искажена теперь немного. Из накладного рта продолжает лететь с удвоенной силой:
– Громкий день начинается, ткани врываются в тела, и в медленной пробке стоят облака. Звуки как они есть, цвета – без искажений. И странно, что падают ангелы. Хотя здесь что ангелы, что снег…
Девушка положила руки на лицо и начала выкручивать один из ртов, который хуже было видно, потому что он за поверхностным спрятан; рот крутился, лицо перекраивалось, но у неё получалось ещё кричать через что-то:
– Ну почему ты молчишь? Чего тебе надо ещё?..
От этих манипуляций второй рот вскоре как будто починился, из него пошёл какой-то хрип сначала, потом слова более внятные полезли, в итоге вот что он вещал: