Митя очень обиделся, но Аня была права. Он спрятал оставшиеся оттиски в ту же папку и больше не вынимал.
Сейчас Митя был на взлете. Он надеялся и предвкушал победу.
- Ну скажи, скажи: "Ты гений!" - смеясь, попросил он жену.
- Хвастун и недоучка, - буркнула Аня. Митя счастливо захохотал, захлопнул тетрадь и вдруг, поймав Аню за руку, ловко повернулся и взвалил ее на спину. Аня визжала и свободной рукой молотила Митю по затылку. В таком виде они ввалились в горницу, где за столом сидели дети. Митя опустил жену на пол и сказал:
- Берите это сокровище, а взамен дайте мне пожрать.
Дети были счастливы. Поведение Мити означало, что кризис прошел, прошлое поражение забыто и новая работа вернула в семью радость и веселье.
Они ели картошку "в мундире". Подбрасывая ее, точно мячик, и обжигаясь, Митя отдирал от картофелины тончайшую серую кожуру, которая тут же свертывалась в легкую трубочку. Он разламывал картофелину, посыпал крупной солью и ел, восторгаясь.
Митя восторгался немного преувеличенно. Он все еще как бы извинялся за что-то, налаживая отношения со своей названой родиной. Митя словно говорил деревне, лесу, полю: "Смотрите! Я свой, свойский, ваш. Я ничем не отличаюсь от Анатолия Ивановича и даже от Витьки. - И тут же осторожно добавлял: - Нет, конечно, отличаюсь. Но только тем, что могу осмыслить свое место в мире и всю систему взаимоотношений: с деревней, с лесом, с печкой, с картошкой "в мундире". Это результат образования, и только. По крови я ваш…"
Ни у жены его Ани, ни тем более у детей таких мыслей не было и в помине. Они ели картошку, запивая ее молоком. Да и Митя так не думал, совсем нет! Но что-то такое было, какая-то едва заметная нарочитость в том, как он ломал картофелину, дул на нее, сыпал соли чуть больше, чем нужно, и запивал молоком из кринки. И это неопровержимо доказывало: Митя еще не был здесь своим, как ни старался. Он чувствовал это с досадой и готов был проклясть свой ум, столь беспощадно исследующий себя.
В избу вошел Анатолий Иванович. Он стянул с себя ватник и озабоченно заглянул в печку. Дрова уже догорели. Хозяин сделал попытку закрыть трубу, но Аня взмолилась:
- Ой, не надо! Толя, ради бога! Мы потом сами…
- Протопилась… Можно прикрыть-то. Замерзнете ночью, - сказал Анатолий Иванович.
- Лучше замерзнем, чем угорим… Садись с нами ужинать.
- Да я уж кормленый. Меня хозяйки в очередь кормят, - сказал Анатолий Иванович и ушел с подойником во двор.
За окнами послышался шум приближающегося трактора. Свет фар прорвался сквозь занавеску, пробежал по стене и остановился на белом боку печи. Мотор продолжал греметь. Митя отодвинул занавеску и увидел, что перед крыльцом, упираясь в избу светом единственной фары, стоит желтый, забрызганный грязью трактор. Он трясся и грохотал. Людей в кабине не было.
Тут в сенях послышался топот, и в избу вошли, а вернее тяжело вторглись, двое в замасленных черных ватниках и в кепках.
- Где хозяин? - спросил один, обводя избу мутными глазами.
- Доит, - коротко отвечал Митя.
Тот кивнул и уселся на табуретку рядом с печкой. Его товарищ, огромный, под притолоку, мужик, что-то прохрипел и сел прямо на пол, раскинув ноги в резиновых сапогах с отворотами. Глаза его были полуприкрыты.
Усевшись, он полез в карман брюк, откуда с большим трудом извлек мятую пачку папирос. Также не без труда он вытянул из пачки папиросу и закурил. При этом он непрерывно что-то бормотал, разговаривал сам с собой.
Митя уже начал различать определенного сорта слова и попытался отвлечь внимание детей, которые забыли об ужине и смотрели на поздних гостей.
- Малыш, ешь! - приказал Митя шепотом. - Что вы на людей уставились! - сказал он громче и с добродушной, извиняющей гостей интонацией.
Тем, однако, было наплевать на Митину интонацию.
Они терпеливо ждали. Трактор мерно тарахтел за окном.
- Папа, это кто? - испуганно прошептала Катя.
- Ну… дяди Толи приятели, - стараясь казаться спокойным, объяснил Митя. - Не знаю я! - вдруг добавил он тихо и зло.
- Что же вы на пол сели? - сказала Аня, обращаясь к огромному. - Возьмите табуретку. Митя, дай табуретку… И не курите, пожалуйста. Здесь дети спать будут.
Митя посмотрел на жену с удивлением. Аня ничуть не испугалась гостей и не придала им значения. Ей даже в голову не пришло выбирать способ поведения. Вот еще! Она как пила молоко, так и продолжала его пить, а табуретку предложила просто из вежливости.
Огромный мужик послушно погасил папиросу большим пальцем и взгромоздился на поставленную Митей табуретку.
- Откуда будете? - вдруг спросил он.
- Из Ленинграда, - сказала Аня.
- А мы из Кайлов. Кайловские мы, - охотно вступил в разговор другой - маленький, с маленьким носом и слезящимися глазками.
- Ой, мы там жили! - обрадовалась Аня. Разговор был прерван появлением хозяина. Митя уловил легкую растерянность на лице Анатолия Ивановича при виде гостей. А те, обступив его с двух сторон, что-то загудели. Анатолий Иванович развел руками, потом вздохнул и полез в шкафчик над столом, где находилась посуда. Он виновато улыбнулся Мите и объяснил:
- Добавить, вишь, надо… Знают, что у меня есть.
Анатолий Иванович был непьющим. Это Богиновы знали еще по прошлому приезду, потому что факт был удивительный. Не то чтобы хозяин совсем в рот не брал, но не видел особого смысла. Потому и сохранялись в доме то недопитая водка, то нераспечатанное вино, что в других домах было делом немыслимым.
Анатолий Иванович достал из шкафчика начатую бутылку водки с пробочкой из газетной бумаги.
- Всего ничего, - сказал он, показывая бутылку.
- Давай… давай, - загудели гости.
- Сейчас я закуску организую, - сказала Аня. - Садитесь к столу, не стесняйтесь.
Она быстренько расчистила место на столе, появились откуда-то огурцы, квашеная капуста. Гости вдруг оробели, смущенно заулыбались и, подталкивая друг друга, подошли к столу. Дети глядели на них с любопытством, а Митя все еще ощущал некоторую неприязнь и досаду. Он не мог простить себе первоначального испуга и сидел отчужденно, наблюдая, как Аня запросто обращается с гостями.
Все кое-как, неловко уселись, и Анатолий Иванович разлил водку по стаканам.
- Я не хочу, - сказал Митя.
- Выпей! - тихо приказала Аня, бросив на Митю быстрый взгляд.
- Ну, со здоровьицем! - провозгласил Анатолий Иванович.
- Будьте здоровы. Вы уж не сердитесь, что мы вот… - сказал маленький. Его приятель угрюмо улыбнулся.
Все выпили, включая Аню. К удивлению Мити, она легко и естественно опрокинула почти половину стакана, весело понюхала соленый огурец и с хрустом откусила. Митя не мог припомнить, видел ли он когда-нибудь, чтобы жена пила водку. Гости взяли по картофелине, начали есть. Разговор возобновился, причем, показавшиеся поначалу весьма пьяными, гости будто бы даже протрезвели. Митя смотрел на их толстые короткие пальцы с въевшимися в них машинным маслом и землей и для сравнения украдкой разглядывал свои руки, по-настоящему приспособленные лишь к держанию авторучки.
Тепло толкнуло в голову, и никаких выводов из наблюдений Митя не сделал.
Разговаривал маленький, и разговаривал почему-то с Аней.
- Говорите, в Кайлах жили? Когда ж это? Не узнаю вроде…
- Семь лет назад, - сказала Аня.
- Тебя самого еще там не было, в Кайлах-то, - сказал Анатолий Иванович, а маленький удивленно поморгал и согласился охотно:
- И верно, не было! Я ж там три, нет, уж четыре года как живу… А у кого, говорите, стояли? Ну жили у кого?
- У Василия Петровича, - сказала Аня.
- У Люськи! Вот так да! - обрадовался маленький. - Царство небесное деду! - спохватившись, скороговоркой произнес он и снова оживился: - Это ж баба моя! Люська! Ну!
- Так вы, значит, Федя! Слыхали… - сказала Аня. - Мне Люся писала, что замуж вышла.
- Вышла! Ишь ты! - покрутил головой маленький и пояснил: - Нерасписанные мы с нею.
- Я к ней завтра зайду. Пока устраивались, не успела. Днем-то она дома? - спросила Аня.
- Днем дома. Она дояркой нынче. На ферме утром и вечером.
- А Савватеевы как? - спросила Аня. - Петька большой уже?
- В армии он… У них весною еще один народился. Пятый.
И они дружно рассмеялись этому событию, происшедшему в семье Савватеевых.
"Савватеевы… Петька… - думал Митя. - Откуда Аня все это помнит?" Ну да - теперь и он вспомнил, - были такие в Кайлах, Савватеевы, с четырьмя мальчишками. И верно, старшего звали Петькой. Тогда он был в шестом классе. Странно даже, что Митя, вспоминая свою названую родину, всякие кустики и тропинки, ни разу не вспомнил о Савватеевых, об их сопливых мальчишках. Да разве только о Савватеевых?