Баронесса действительно продолжала мирно и безмятежно спать, покуда кастильский рыцарь быстро и сноровисто опоясался мечом, проверил, хорошо ли ходит в ножнах клинок; поудобнее передвинул по ремню длинный, острый как бритва, кинжал. Кожаный колчан или, вернее, подсумок с тяжелыми боевыми болтами - облегченных охотничьих стрел испанец не признавал и был совершенно прав - не отправился, как обычно, за спину, а пристроился на груди. Когда-то давно Родриго приспособил к тулу два поперечных ремешка, лет на девятьсот опередив остроумца, изобретшего потайную полицейскую кобуру. Теперь футляр со стрелами прочно и неподвижно мог крепиться то ли сбоку, то ли спереди - сообразно усмотрению владельца. Взяв арбалет в левую руку, рыцарь оперся правой на шершавую кору и по-кошачьи мягко спрыгнул.
Приложил ухо к земле.
Смутный, постепенно крепнувший гул не оставлял ни малейших сомнений относительно своего источника.
- Бертран...
Кастилец неторопливо подыскал взором подходящее место и прильнул к земле позади толстенного дубового корня, способного и защитить от пущенной пехотинцем стрелы, и послужить упором для собственного арбалета. Хмыкнув, Родриго подумал, что стрелять, всего скорее, примутся прямо с седел, сверху вниз, - но голос велел залечь у ствола, а советам покровителя разумнее было следовать не рассуждая.
Арбалет - великолепное, могучее оружие, но именно избыточная мощь, заставляющая пользоваться при заряжании особым воротом, делает его малополезным при ближней схватке с превосходящим численностью противником. Разок-другой можно согнуть стальные рога и вручную - коль руки способны завязывать мертвым узлом полудюймовую кочергу, - но про пятнадцать выстрелов за минуту и мечтать не приходится.
Решив полностью полагаться на случай, удачу и, разумеется, незримое присутствие неземного защитника, испанец вытащил из тула три болта со стальными остриями и прислонил их под углом к шероховатому корневищу, а четвертый тщательно пристроил в боевом желобке.
Гул конских копыт понемногу нарастал.
* * *
На собачий лад потомок молосских псов Шэгг был столь же незауряден, сколь и потомок вестготов Родриго де Монтагут - на лад человеческий. Этот зверь до смерти загонял преследуемых оленей, в одиночку дрался с разъяренным вепрем, а как-то буквально загрыз огромного крестьянского быка, неосмотрительно учинившего потраву Монсерратовским лугам. Усталости Шэгг не ведал, и отличался нюхом, изумительным даже среди лучших легавых псов. Бертран и за сундук веницейских дукатов не согласился бы уступить косматое чудовище никому на свете, а от рыцарственных покупателей отбоя не было.
Такого-то свойства ищейка мчалась перед алкавшей мести кавалькадой. Когда Томас перед выступлением в дорогу посоветовал взять на седла трех-четырех собак покрепче и спускать их по очереди, Бертран лишь злобно расхохотался:
- Твоя кляча падет, когда Шэгги еще и языка не успеет вывалить!
Примерно так и получалось. Кратких передышек, пока всадники меняли коней, вполне доставало волкодаву, мгновенно обретавшему свежие силы и вновь бежавшему на длинных, ленивых махах по уже остывавшему следу. Шэгг должным образом вывел погоню к месту, где Эрна так необычно призналась Родриго в любви, слегка оскалился, почуяв неладные воздушные токи, но цыганка не была ходячей падалью, а посему не оставила по себе следов, способных нагнать страху даже на полудикого молосса.
Преследователи поскакали дальше. Лошадям приходилось несладко. Бежавший налегке пес перелетал через поваленные стволы без остановки, уносился вперед, а Бертран, боясь потерять четвероногого проводника из виду, ругался и требовал гнать безо всякого снисхождения.
Уже глубокой ночью Шэгг неожиданно взвыл и метнулся в сторону. Де Монсеррат не понимал происходящего. Безукоризненно бравшая след собака взбунтовалась. Неукротимый зверь поджимал хвост, скулил, норовил отпрыгнуть подальше в заросли и ни за что не желал возвращаться на дорогу. Лошади, животные не менее умные, однако не столь чуткие, просто беспокоились, прядали ушами, тревожно всхрапывали.
- Ах, стервец! - рявкнул Бертран, с трудом сгребая пса в охапку и вручая ловчему. - Твоя взяла, старый хрыч! Держи на седле, да покрепче, пока не образумится. Вперед, ребята!
- Ой, не к добру, - только и пожаловался Томас прямо в ухо немного успокоившемуся Шэггу. - Ты, псинушка, видать, смышленее хозяина-то своего...
Поведение собаки внушало седому ловчему грозные предчувствия. Томас, разумеется, не мог знать, что именно здесь вырвался на главную тропу болотный вурдалак, дотоле напрямую ломившийся через Хэмфордские дебри; что именно отсюда впервые донесся до Эрны и Родриго чудовищный вой. Смрадный след был еще свежим, и обладатели острого обоняния ощутили явственный запах трясины, разложения, глубинной гнили.
- Марь где-то неподалеку, - сказал приятель Томаса Вилл.
- Рр-разговоры! - злобно процедил барон. - Шевелись!
Примерно через двадцать минут посреди тропы возникла темная глыба, оказавшаяся павшим палафреном. Поскольку пес решительно противился любым попыткам спустить его наземь, латник Хэмфри сошел с лошади и самолично разобрался в следах.
- Натоптано, ваша милость, преизрядно, - доложил он, разгибаясь и подходя к де Монсеррату, - но, сдается мне, пташки вот сюда нырнули...
Хэмфри числился меж хлафордстонских охотников самым удачливым и умелым.
- Уверен? - зловеще уточнил Бертран.
- Уверен, - слегка дрогнувшим голосом отвечал Хэмфри.
- Боевого коня загнали насмерть, - пробормотал де Монсеррат. - Надо полагать, второй тоже был при последнем издыхании. Двоих разом нести не мог, уж это как пить дать... Что бы ты сделал на их месте, ловчий?
- Убрался бы прочь с дороги, немножко следы запутал - эдакой заячьей скидкой, - а потом заночевал, где поспокойнее; а лошадку стреножил и пастись отпустил. Деваться-то все едино им некуда, ваша милость. Пешим ходом далече не ушлепаешь...
- Заводных лошадей оставляем здесь, - распорядился Бертран. - Вилл за караульного, остальные - направо и вперед!
После короткой неразберихи пятеро всадников поочередно втянулись в темный древесный коридор, подвигаясь медленным шагом. Оставшийся в одиночестве латник Вилл рассеянно проверил, надежно ли привязаны к стволам и сучьям вверенные его попечению кони, присел на поросший травою бугорок, снял с пояса флягу, отхлебнул и приготовился к долгому и скучному ожиданию.
Лес по-прежнему безмолвствовал.
* * *
- К этому ты и стремился? - медленно спросил де Ришло.
- Да. И к этому тоже. Принцип домино: за одним неизбежно потянется другое... А поскольку выяснилось, что вся затея крепко связана с Каббалой, то, будучи верующим сыном Израиля, пришлось углубиться и в эзотерические доктрины собственного народа.
Герцог кивнул.
- Не сомневаюсь, ты нашел их весьма любопытными.
- Да. Пришлось, конечно же, попотеть, - но, прочитав тысячу-другую страниц популярной литературы, приобретаешь зачаточное знакомство с предметом и можно вгрызаться в самый гранит. Я по мере сил пробивался сквозь Сефер Ха Зохэр, Сефер Йетиру; пробовал пощипывать Мидрашим... И впереди забрезжил некий свет.
- И подобно многим, - подхватил де Ришло, - кто обладает изрядным жизненным опытом и достаточным образованием, ты пришел к выводу: западные ученые движутся лишь в одну сторону, растеряв и утратив знания, накопленные тысячами предшествовавших поколений.
- Правильно, - улыбнулся Аарон. - Всегда, всю жизнь я оставался полным и совершенным скептиком, плававшим и плескавшимся на поверхности окружающего бытия. Но стоило только чуток нырнуть - и обнаружилась такая масса неопровержимых свидетельств, что не приходилось долее сомневаться в существовании загадочных, скрытых сил, руководящих миром на тот или иной лад.
- Понятно... Когда же, и как вторгся в твою жизнь господин Моката?
Саймон снова вздрогнул. Плотнее закутался в снятую с автомобильного сиденья накидку.
- В Париже, - выдавил он. - В доме банкира, с которым приходилось иметь дело едва ли не каждый Божий день.
- Кастельно! - вскрикнул герцог. - Человек с полуотрубленным ухом! Вот кого я видел ночью, пытался припомнить - и не сумел...
Собеседник покорно закивал.
- Да, у Кастельно. Толком уже и не упомню, как мы завели разговор о Каббале. Поскольку в то время я по уши увяз в оккультных науках, - сами судите: почва оказалась для Мокаты благодатной. Он сразу же объявил, что располагает очень обширной библиотекой по этой части, готов принять меня в любое время, ссудить какой угодно книгой, даже редкой или особо ценной... Разумеется, я отправился к Мокате. Слово за слово, тот сообщил, что в следующую ночь собирается ставить магический опыт, и весьма любезно осведомился, не пожелаю ли я присутствовать.
- Ааа-а... Ну, mon ami, это самый заурядный гамбит, вроде цыганского "погоди, молодой, красивый, слово скажу"... Эй, что с тобою?
- Ничего...
На Саймона жутко было глядеть. Он разом обмяк, осунулся, побледнел. Плечи ссутулились под плотной тканью накидки, точно внезапный и нелегкий груз опустился на них, пригибая к земле. Миновало несколько мгновений, Аарон зажмурился, помотал головой и медленно всплыл из каких-то лишь ему ведомых глубин.
На всякий случай де Ришло сделал мысленную заметку.
- Эксперимент оказался вполне безобиден. Моката произнес пару заклинаний, воззвал к четырем стихиям - Огню, Воздуху, Воде и Земле, - а потом велел смотреть в зеркало. Старое зеркало, венецианской работы, слегка тронутое по краям черными точками и пятнами, но в остальном совершенно обычное. Слежу. В стекле начинает сгущаться дымка, потом клубится туман, а после - все проясняется, но моего отражения нет!