- Лик, просто этот проект в стадии разработки, и пока еще…
- Дима, - холодно прервала она его. - Я все поняла. Поверь мне, я никому не скажу об этом… таинственном проекте. И давай больше не будем. Я обещаю, я подумаю. И… мне уже пора. Знаешь, время позднее, мама будет волноваться, так что - пока!
Она поднялась.
- Подожди, я провожу тебя…
- Не надо.
- Нет, я обещал.
"Да не надо мне исполнения обещаний!" - хотелось крикнуть ей. Но она посмотрела на него и развела руками - что с ним поделаешь, ему очень важно это обещание выполнить.
Лицо у Димы было несчастным, растерянным, обиженным. Лика ощутила вину - ну зачем она так, в самом деле? Он ведь прав, так и есть все. В конце концов - какая разница, где работать? Здесь, в музее - а откуда в музее иконы? И - ладно иконы, но ковчежцы-мощевики? Они - откуда? Хотя она почему-то все равно не могла сейчас представить себе, как это она, Лика, вдруг пойдет работать на крутолобого новорусского успешного антиквара - фу, нет, она даже вздрагивает, морщится от отвращения… При одной лишь мысли. Сколько бы он ей ни заплатил.
Но Димка тут точно ни при чем - он же хотел ей, Лике, помочь. Так что - зря она на него обиделась. Откуда ему было знать, что Лика так к этому предложению отнесется?
Они вышли на улицу - уже потемневшую, насупившуюся, как казалось Лике, переносившей по своей привычке собственные переживания на окружающее пространство, остановились у входа - Димка пытался отыскать перчатки, потом хлопнул по карманам - забыл…
- Подождешь меня? Я, кажется, их там оставил…
Он снова исчез в кафе - Лике ничего не оставалось, как остаться у входа, наблюдая за ним через стеклянную витрину-окно.
А раньше тут было маленькое, уютное кафе рядом с булочной, в которую ездили со всего города, потому что тут был самый свежий и вкусный хлеб, вспомнила она. И - еще тут продавали необыкновенной красоты торты… Один раз она видела огромный торт, украшенный бледно-желтыми розами, а посередине была маленькая фигурка балерины. Лика долго-долго стояла, затаив дыхание, потому что ей казалось - еще мгновение, и эта сказочная воздушная фигурка оживет. Ах, какое это было чудесное время - Лика даже помнила чудесный сдобный запах из своего детства - каждый раз, когда они с мамой ездили в детский театр или в цирк, она обязательно тащила маму сюда, чтобы - пройти мимо, втянуть в себя запах праздника, и - оставить в себе на подольше…
Булочная эта была старинная, принадлежала до революции какому-то купцу. Потом ее конфисковали, и вот теперь - булочную снова забрал какой-то частник, только вот сделал из нее бестолковую кофейню с аляповатым интерьером, теперь тут больше не пахнет Ликиным детством, и Лика сама выросла настолько, что вернуться в детство никогда не сможет. Да и города, в котором Лика росла, тоже вообще-то больше не было. И мира. И это грустно, конечно, но, как говорила мама: "Если ты ничего не можешь исправить, Лика, самое правильное будет - с этим смириться и принять как неизбежность. Даже если ты не хочешь, чтобы это происходило. Просто - так будет легче тебе самой".
И то, что сейчас ты стоишь тут, рядом с этой глупой витриной, смотришь туда - девочка со спичками, - а Димы все нет, а тебе хочется сейчас оказаться дома и не торчать тут, на темной улице, тоже - своего рода неизбежность. Глупо как… Она начала разглядывать людей там, за стеклом, люди были похожи на аквариумных рыбок, такие же беззвучные, попыталась увидеть аквариумную рыбку-Диму, пропавшего в поисках утраченных перчаток, и ей показалось, что она его видит - там, в самой глубине кафе, только никакие перчатки он не искал, а стоял и разговаривал с кем-то, забыв, что тут, на улице, его ждет Лика.
Она попыталась рассмотреть, с кем он разговаривает.
И почти разглядела серый костюм, красный шарф, но остальное размывалось, рассыпалось, не желало принимать формы - один абрис, ничего больше, тень…
Самым странным было то, что рядом с ними сидела женщина, и Лика отчетливо видела ее - даже ровный ряд искусственных зубов, когда женщина смеялась, а вот того, с кем разговаривал сейчас Дима, - она не могла рассмотреть.
Тень. Просто расплывчатая тень.
Но эта тень смотрела на нее, Лику. Пристально. И Лика чувствовала это, - немного усмехаясь, пытаясь проникнуть в Ликины мысли, понять ее получше.
Ей от взгляда тени было зябко и жутко, как будто она сама становилась такой же расплывчатой и зыбкой, она отвела взгляд, постаралась отойти от окна подальше, попыталась раствориться в темноте - а не в этой тени.
На лбу выступили холодные капельки пота, Лике стало жарко, она даже набрала снега в ладони, прикоснулась к обжигающему холоду. "Что это, - спросила она себя, - что со мной? Я же большая девочка, я уже давно не придумывала самой себе страшилки, что со мной сейчас? Как тогда, в подвале, когда я прикоснулась к иконе…" Все кружилось у нее перед глазами, где-то смеялась женщина, ей показалось, что она сейчас упадет, а смех был таким громким, что хотелось закрыть уши ладонями, исчезнуть отсюда…
- Что с вами? Вам плохо?
Она замотала головой - уходите, пожалуйста, не трогайте меня, это сейчас пройдет, - хотела сказать она.
- Подождите, я сейчас вызову "скорую"…
- Нет, - смогла прошептать она одними губами. - Не надо. Со мной такое случается, это ерунда.
- Ну, тогда прислонитесь вот тут, к стене…
Она послушалась его, все еще не открывая глаз, позволила ему отвести себя куда-то - только чтобы не было видно витрины этого проклятого кафе, этой тени за стеклом.
Когда она открыла глаза, она не сразу узнала его - просто лицо показалось знакомым, она даже нахмурилась - откуда она его знает, где видела…
- Вы в порядке? - спросил он.
Лика заметила, что у него удивительно грустные и одинокие глаза. А еще в его глазах живет что-то тяжелое. Или - ей сейчас все кажется таким? Ожидание? Смирение перед неизбежной бедой?
Он вздрогнул, посмотрел на нее внимательнее.
- Да, спасибо, - сказала Лика. - У меня иногда начинается…
Она оборвала себя на полуслове, поправилась:
- Начинает кружиться голова. Наверное, это оттого, что я мало бываю на свежем воздухе и дышу красками.
- Я тоже мало бываю на свежем воздухе, - неожиданно улыбнулся он. - И тоже дышу красками…
Ей понравилась его улыбка, она была легкой, искренней, и она вспомнила, где его видела. Ну конечно. Она входила в музей, а он - выходил оттуда.
Она хотела даже напомнить ему, что они уже встречались, но он оглянулся и вдруг очень быстро, как будто испугавшись чего-то, проговорил:
- Простите, мне пора…
И ушел. Так быстро, что она даже не успела его поблагодарить - даже крикнуть ему "Спасибо!" не успела… Только пожала плечами недоуменно.
- Прости, - услышала она за спиной. - Я задержался… А… ты почему здесь? И с кем ты разговаривала? Мы же договаривались, что ты подождешь меня у дверей, я волновался, когда тебя там не оказалось…
Дима говорил все это, а сам напряженно всматривался в темноту, точно пытался разглядеть там кого-то.
- А ты… - начал он неуверенно. - Ты тут была одна?
- Одна, - почему-то сказала она. - А с кем я тут могла быть? Просто там мне стало нехорошо. Я ушла сюда - здесь тихо и спокойно.
- Значит, мне показалось… Что ты разговаривала с кем-то… Понимаешь, я ищу одного человека. И никак не могу найти, у него телефон не отвечает, и дверь он не открывает, и… Ладно, это мои проблемы. Вот мне и мерещится в каждом прохожем он, потому что мне очень нужно с ним поговорить, объяснить ему… Но - зачем я говорю тебе это?
- Не знаю, - честно призналась Лика. - Наверное, тебя это очень беспокоит.
- Да, мне в самом деле очень нужно с ним поговорить, - сказал он в пространство, даже не ей, а ускользнувшему, растворившемуся в темноте силуэту. - Очень нужно…
Дед позволил себе умереть, когда Саша закончил художественное училище.
Началось все в день Сашиного рождения. Дед подарил ему видеокамеру, и Саша был совершенно счастлив. Он снимал всех, особенно деда. На следующий день было решено отправиться в гости к дяде Мише, и первый раз за много месяцев дед, до этого и слышать не хотевший о таких дальних поездках, неожиданно согласился.
Дело было летом, а то лето было удивительным - нежарким, ласковым, теплым. Было решено поехать к дяде Мише вдвоем, на этот раз без художника - у него в ту пору были собственные проблемы, но - об этом позже…
Последнее время дед стал задумчивым, Саше иногда казалось, что он настолько погружается в собственные мысли и ощущения, что почти не слышит его. А еще однажды он застал деда плачущим. Дед сидел, обхватив голову руками, перед ним стояла "черная Мадонна", как Саша называл странную икону, и плакал. Саша был готов поклясться в этом. Он позвал его испуганно, дед вздрогнул, но взял себя в руки и, когда обернулся на Сашин зов, уже улыбался. И был спокоен.
Они старались не говорить об этом - дед был мужественным человеком и предпочитал прятать от внука свои переживания.
Они долго ехали, потом - шли по лесу, Саше казалось, что дед повеселел. Он даже смеялся и счастливо вдыхал полной грудью запахи только родившейся, дерзко верящей в бессмертие зелени.
- Как хорошо-то, Саша, - сказал он. - Какое место…