Кофейня, в которой они решили поговорить, была местом достаточно странным и эклектичным. Казалось, хозяин просто разрывается между двумя своими пристрастиями - с одной стороны, стены были увешаны неплохими репродукциями Брейгеля и Гольбейна, в то же время присутствовали в оформлении некие нотки декаданса начала прошлого века. Лика всегда грустно улыбалась, когда слышала про век, в котором родилась, - "прошлый". Однако - что было поделать с этой юной самоуверенностью нового, только что родившегося тысячелетия? Она даже иногда переиначивала фразу: "Я полный хлам, мне двадцать пять" на: "Я полный хлам, я родилась в прошлом веке".
Располагалась кофейня в очень удачном месте - с одной стороны был музей. Рядом - буквально в двух шагах знаменитая своими нетрадиционными взглядами и одиозными выставками арт-галерея. С другой же стороны мирно и спокойно проживали традиционные художники - в доме на верхнем этаже располагались их мастерские. Чуть подальше находилось художественное училище, еще дальше - консерватория, еще дальше - музыкальное училище. Так что в этом кафе народу всегда было много, и народ в основном бывал творческо-элитарно-богемный. Может быть, поэтому владелец кофейни сделал ее такой, какими виделись ему кафе начала двадцатых годов прошлого века?
На центральной стене было сделано целое панно, на котором грустный Пьеро и неприятная, похотливо-вычурная Коломбина застыли в неестественных позах, наблюдая за Арлекином, изогнувшимся в издевательском поклоне с высокомерной ухмылкой. Там же, возле стены, грустно стоял одинокий рояль - говорят, тут бывали вечера романса, поэты читали свои стихи, и, несомненно, было что-то еще интересное для неведомого хозяина… Судя по его увлечению началом прошлого века, тут могли проходить даже музыкально-спиритические утренники. Приходят люди попить кофе или горячего шоколаду - а Коломбина вдруг улыбается, подмигивает, скверным голосом начинает распевать: "Я ехала домой". И Пьеро ей подтягивает. Лика так себе эту картину живо представила, что ей на самом деле показалось, будто эта мерзкая Коломбина на нее как-то чересчур осмысленно и пристально посмотрела. И уголки губ приподнялись слегка - обнажились зубы, больше похожие на клыки, небольшие, белые, но очень острые.
"До чего неприятное место, - подумала Лика. - Название тоже вычурное: "Декаданс". "Давай вечером умрем весело, поиграем в декаданс"…" Она вздохнула. Надо было встретиться в обычной забегаловке на углу. Может, не такое престижное место, но там на стенах не рисуют готично-гламурных уродцев. Которые к тому же так невоспитанны, что пялятся на тебя, хотя это - совершенно неприлично.
Впрочем, к чести данного заведения, кофе тут был отличный. И маленькие пирожные - восхитительные, настоящие, украшенные взбитыми сливками. К тому же все было недорого, может быть, потому в основном тут клубилась молодежь и - интеллигентно-улыбчивые старушки. Наверное, истинные приверженцы декаданса подойдут позже, поскольку ночью умирать веселее и денег за это дерут больше.
- Какое странное место, - заметила Лика.
Ей казалось, что Дима, хоть и старается выглядеть безмятежным, все-таки чем-то обеспокоен. Вот и сейчас - она словно вырвала его своим вопросом из плена собственных мыслей, он поднял глаза, посмотрел на нее - как будто соображал, кто она, откуда взялась, и - как они оба сюда попали. Но наверное, ей только казалось. Дима улыбнулся своей обычной насмешливой улыбкой и сказал, подражая голосом птице Додо из "Алисы":
- Это очень странное место!
Лика, не удержавшись, рассмеялась.
- "Ну вот и славно, хоть кто-то под луной, таящей скорби будущего, не потерял способность веселиться", - проговорил Дима, и почему-то Лике почудилось, что это не цитата, что он на самом деле так думает… - Так вот, драгоценная моя Гликерия, - начал Дмитрий, - насколько я понял, вы чрезвычайно одарены Богом и природой, и, возможно, именно ваша помощь окажется бесценной. Да и тебе, Лик, заработок ведь нужен, так? На наших ставках далеко не уедешь, дальше собственной дачи не разбежишься… А есть люди, согласные трезво оценить наши дарования. То есть - не просто оценить, но и оплатить.
Она не понимала его. Смотрела и глупо улыбалась.
- Лика, - позвал он ее тихонечко. - Я думаю, что сейчас я делаю тебе очень выгодное предложение. Человек, которому я хочу тебя порекомендовать, очень солидный, это фигура, фи-гу-ра, понимаешь? Он известен. И фирма у него солидная…
- Я уже слышала про его солидность, мне даже страшно, - остановила Лика. - То есть ты мне предлагаешь заняться подпольным, противозаконным бизнесом…
- Ли-ка! Каким противозаконным? Что ты придумываешь? Это же не черный антиквар, это известная фирма! И Борис Георгиевич человек знаменитый, да больше тебе скажу - он очень православный человек, в отличие от нас с тобой, а ты его записала в преступники! Просто он поднялся на антиквариате, мощно поднялся, кто спорит - ну, так дед его известный коллекционер… Вот я вас познакомлю, и ты сама убедишься - он замечательный человек! Лика, нам вообще повезло, что он решил открыть собственную реставрационную мастерскую! Там совсем другие перспективы!
Он говорил так убедительно и горячо, что Лика почти сдалась. "Может быть, ты и прав, - хотела уже сказать она. - Может быть. Я не знаю, почему я сейчас против твоего предложения. Я должна подумать".
- Но ты знаешь, откуда у него иконы? Вся эта его коллекция, на которой он поднялся, как ты выражаешься? Может быть, это иконы краденые? Из храмов?
Дима усмехнулся, взял сигарету, затянулся.
- Кажется, тут нельзя курить, - нахмурилась Лика. - Сейчас будет скандал.
- Не будет. Это кафе моего… знакомого. А по поводу икон, неправедно приобретенных… Лика, а ты сейчас в музее реставрируешь образ Архангела Михаила, да? А ты знаешь, откуда в музее появился этот образ?
- Нет, - призналась Лика. - Но это музей. Тут же все принадлежит…
- Народу, ага, - перебил он и зло рассмеялся. - Поэтому все лежит в запасниках. Заметь, что богатства у нас так много, что даже не все успеваем учесть. Зато в храмах старинных икон ты найдешь мало. В основном - современная мазня, иной раз даже не соблюдающая канонов. Лика, ты сама говорила, что глаза у музейных икон пустые, больные, потому что им молиться надо, а они у нас - спрятаны от того самого народа! И ты думаешь, они все вот так к нам из экспедиций попадают? Нет, милая… Вот та икона с выцарапанными глазами - это, например, нам на реставрацию мужик из Сербии привез. Он ее из храма, разрушенного албанцами, "спас", проще говоря - украл он ее! И назад возвращать не собирается! Продаст потом тому же самому коллекционеру, антиквару, и - все дела! Да и сама музейная коллекция - присмотрись внимательнее, откуда там все это? Или ты не знаешь, что она создавалась в те самые первые годы советской власти, когда эти иконы, ковчеги-мощевики, кресты наперсные, кресты-мощевики… Лика, милая, как ты думаешь, откуда это все?
Она молчала. Она не знала, что ему ответить. По сути он был прав. Лика и сама часто думала, что в том, что икона находится в музее, есть что-то неправильное, нечестное, но разве там, у антиквара, который превращает это в бизнес, - не хуже?
- Дорогая моя Лика, я тебе сейчас процитирую совсем не собственную мысль, а ты подумай над этими словами, ладно?
Он наклонился к ней совсем близко и, глядя в глаза, сказал, четко проговаривая каждое слово:
- "Помещение и удержание иконы в музее - это кощунственное деяние, когда у священного отнимается его сакральный статус. И более того - здесь священное уничтожается и унижается под предлогом того, что в музее ему будет лучше - уютнее и теплее". Это не мои слова, Лика. Поверь мне, нет особенной разницы между тем же музеем и коллекцией антиквара. Впрочем, я бы сказал, есть. У антиквара условия содержания икон лучше, чем в нашем хранилище. Так что - думай, Лика. Пока время есть…
- Сколько? - спросила Лика.
- Неделю, - развел он руками. - Он собирается сделать свой музей. Так что - не такой он плохой, как видишь. Не лишен благородства.
"Если б был не лишен, отдал бы в храмы эти иконы", - усмехнулась она про себя.
- Хорошо, я подумаю, - кивнула тихо.
"Может быть, Дима действительно - прав. "Священное уничтожается и унижается". Я ведь и сама это чувствую. Так - в самом деле, какая разница, где это происходит?"
Краски вечера потускнели. Словно кто-то их смазал. Осталась только горечь - странная такая, как будто тебя обманули. А еще она первый раз посмотрела на Диму без симпатии. Как-то он сейчас стал ей неприятен. Она даже заметила, что, когда он улыбается, у него один уголок губ поднимается вверх, а второй опускается вниз и улыбка получается пренебрежительная. "Странное место, тут все кажется хуже, как будто невидимый художник наносит нарочно мазки, придающие нормальным человеческим лицам уродливые черты. Призванный разрушить красоту… Где я слышала эти слова? Откуда они? Призванный. Откуда? Из ада. Все просто. И Дима виноват лишь в том, что привел меня сюда. А у меня сейчас - какое лицо? Да в принципе - не в нем дело. Как бы до души этот мазила не дотронулся своей бездарной кистью…"
Но если в голову пришли такие мысли, значит, дотронулся.
Нет, она это опять придумывает. Она подняла глаза - Дима смотрел на нее, слегка улыбаясь. "Точно мысли мои подслушал", - пришло ей в голову. И повторила:
- За неделю я что-нибудь решу.
Он кивнул:
- Подумай… И… Знаешь, я так думаю, что о моем предложении лучше пока ни с кем не говорить. То есть - не обсуждать это, понимаешь?
- Вообще-то я и не собиралась, - сказала Лика и почувствовала себя совсем плохо. Еще и обидел ее непонятно за что… Что за тайны мадридского двора?
Дима понял, что она обижена, и постарался исправить положение: