Мужчины застыли с кружками в руках, забыв напрочь, зачем их взяли. Кошка уже не выла - кошка плакала, да жалобно так, что ребенок малый. Мурашки по коже невольно пошли у мужчин, озноб обоих охватил.
- Впервой слышу, чтобы так-то рысуха жалилась. Как разбирает-то ее.
Федор не выдержал, кружку о стол грохнул и в сенки пошел. Рысь на руки взял:
- Ну, что ж ты, елы? Ребятенок прямо. Вот досталось мне с тобой нянчиться.
- Да уж, - поддакнул Семен Михайлович. - Это она к спиртному неприученная, вота и возмущается. Не по нраву, знать, запах. Знавал я такое. У мово брательника пес - Антиспирт кличут. Так тот на дух энту отраву не переносит, шибче твоей рысухи концерту дает. А здоровен! Запри его как твою, ага, двери вынесет. Было, на меня кинулся, бутылку под полой учуял и ну меня прочь толкать со двора. А сильнющ! Вота как бывает. А еще говорят: не разумно зверье-то. Э-э, враки то. Шибче иного человека соображают.
Федор вздыхал, старика слушая, и Непоседу гладил, успокаивая. Нехорошо ему было, вину чувствовал, а разобраться - за что? Мать кошки убил - так не он ее, она б его. Жизнь такая. Выпить с хорошим человеком решил - а чего нет? Что ж ему под дудку рыси теперь плясать? Не нравится ей, видишь ли, запах спирта, нежная какая, глянь ты!
Ох, встрял!
Да что ж делать теперь? Куда денешься? Не кинешь же животное.
- Терпеть придется, - протянул. Непоседа ему в локоть носом уткнулась, засопела, успокаиваясь.
- Эть, глянь! Будто поняла!
- Сдается, правду, поняла. А вот как - это уж, поди, и наука не скажет.
- Точно, точно. Богу то только и ведомо.
- Эх, Михеич, коли Богу что ведомо было, он бы руку мою придержал и спас мать для детеныша.
- У него свои задумки на кажну тварь.
- И на нас с тобой? Ерунда то. Кому мы нужны. Я может потому еще Непоседу взял, что сам без мамки жил. Не помню ее совсем, и вроде из головы выкини: кинула ж, как кутенка, тетке вон, и сбежала. От дитя собственного сбежала. Сколь лет - не вспоминает. Знать друг друга не знаем. Разобраться - ладно то? Богу надобно? Зачем так жестоко? К чему? Ведь мать, сердце болеть должно, а выходит, ничего подобного. У меня только болит, то обидой, то желанием свидеться гложет. Вот обижаюсь, а свидься - все простил бы. Пацаном вовсе тяжко было, все думал: приедет, обнимет, заберет. Как ни есть - а мать. Все ждал ее, за околицу бегал… Толку?
- К чему сердце рвать? Гони ты эти мысли, Федор, ни к чему они тебе. Есть такие бабы, что хуже аспидов. Кукушки, едино слово. Тьфу на них. А Глафира, тетка твоя покойная, царствие ей небесное, доброй женщиной была, переживательной. Завсегда помочь готовая. А тоже - не повезло.
Рысь голову подняла, замерла: что-то было в разговоре мужчин неприятное, больное.
- Степан ее сгинул, дочь непутевой оказалась, сестра, мать-то твоя, тоже - перекати поле. Один ты только ее радовал, а больше, выходило, никого у нее. И твою мать я помню - смешливая девчонка росла, озорная. И вроде правильная, а на те: в город съехала, и ни слуху, ни духу. Раз и была - тебя привезла. Помню еще, Глафира Серафиму-то уверяла, мол, Томка на месяц всего парня и оставила, тебя то есть, мол, хил шибко, окрепнуть надобно. А сказка то. Я сразу смекнул - не вертается. Подкинула кукушка птенца и ну из гнезда. Да чего сейчас-то ворошить?
- Мать она и есть мать, - с печалью сказал Федор, кошку по голове погладил. - Чтобы ни было, сколько бы лет ни минуло, а все одно, ест и обида, и жаль. Где вот она сейчас? Жива ли? Братья, сестры у меня есть? Племяшки? Почему тогда не видимся, не знаемся? Чем я виноват, почему меня откинули? Ведь родная мать откинула.
- Так то не в себе вину ищи - в ней, - бутылку взял, с опаской на рысь поглядывая. Налить в кружку Федору хотел, но кошка оскалилась, и мужчина мигом передумал - себе плеснул.
- Будем. Значит за тетку твою, покойницу, чтоб, значит, мир праху ее и царствие небесное, - и выпил, спеша, пока рысь не вмешалась.
- Фыр-р! - только и услышал от нее. И то ладно. Хуже могло быть.
Не понимал он, что рыси до него ровно, как она не понимала, почему до Федора - нет. Ведь взять - что ей человек? Одинок, бестолков, охотник и пьянь. А жаль мучает.
Фу, ты! - лапу на руку Федора положила, чтобы не вздумал за кружкой тянуться. Хочет сосед водку пить - его дело - не твое. Понял? - глянула.
Тот внимания на нее не обратил, но к водке не тянулся. Хотя чуяла рысь - хочет к Михеичу присоединиться, но держится. И не страх то, не отвращение к спиртному, а нечто ни ему, ни кошке непонятное.
Старик водку не спеша приговорил, о том, этом посудачил и откланялся, пообещав Непоседе гостинец принести в следующий раз.
Иди, иди, без гостинца твоего обойдусь, - проводила его взглядом кошка. На стол запрыгнула, во двор поглядывая, на фигуру от избы удаляющуюся. А Федор со стола убрал, молока рыси налил, да тушенки банку открыл: кушай. И за валенки опять принялся. Прочь вечер.
Глава 3
Ночь холодная, пурга злая все в окна влезть норовила. Рысь ее гоняла, сон хозяина охраняя, и притомилась, у печи легла, раздумывая: чего ей человек покоя не дает? Ведь свои дела есть, свои проблемы.
Тут из-за печи старичок вышел, пузко лохматое впятив. Хлопнулся рядом с кошкой, ножки - спички вытянув и ручонки тонкие на животе сцепив, изрек горделиво:
- Новенькая, что ль? Дружить будем али как?
Домовой, - вздохнула.
- Ну, он и чаво?
- Ничаво!
- Огрызаться, да?
- Вообще, ты хуже наказание заработал.
- Это чего вдруг?! - возмутился старичок, потеряв свою горделивость.
- Почто за хозяином не смотришь? Чем занимаешься? Чего он один да неприкаян? Пьет опять же. Жены нет, детей нет. Живет на отшибе бирюком.
- Сам захотел!
- Ты недосмотрел!
- Ругаться станем? - чуть осел домовой, примирительно шерстку разгладил и в глаза - бусинки ласки напустил.
- Что ругаться? - подумав, согласилась рысь. - Лучше миром поживем да хозяину дружно поможем.
- Дело, - кивнул. За ушком почесал и на рысь покосился. - Ты это, мышей-то погонишь?
- Не-а, нужны они мне, время на них тратить. Кота позови, пускай он их гоняет.
- Ленива ты.
- Не по чину.
- А! Ну… - оглядел шикарный окрас и согласился. - Королевна, ага. Надолго к нам задуло?
- Пока никуда не спешу.
- Некуда.
- Не твое дело.
- Как же: в моем доме, небось, устроилась.
- В твоем да не твоем. Ты мне зубы не заговаривай, говори план: как хозяину помочь.
- А нету плану.
- Фу, ты! И кой прок от тебя?
- А от тебя? Разлеглась тут, права качает!
- А ну, ша!! - рыкнула, приподнимаясь. Домовой уши прижал, голову в плечики вжал и вдвое меньше размером стал:
- Ладно-ть, - ручонками замахал. - Не серчай. Я по планам слаб, чего скрывать. Ты свой предложи. А то чуть - шипеть. Больно нервная ты.
- Не раздражай. Я еще погляжу, как ты с обязанностями справляешься!
- Ай, что деиться! Вы гляньте - погляньте! - запричитал домовой, вскочив. - Какая-то кошка пришлая мне права качать вздумала! А ну по усам! А ну взашей со двора-то!
- Цить! Ща-ас сам двинеш-шшся!! - уши прижала, готовая на него прыгнуть.
- Все - молчу! - руки выставил, тон до минимума снизив.
- То-то, - облизнулась. - Значится так: мышей гнать соседского Ваську заставь, с ихним домовым сговорись или еще что придумай - твое дело. А мое отныне - судьбу хозяйскую устроить. О том радеть буду. Ясно?
- Да ясно, ясно, - вздохнул. - И чего Феденька злюку таку приветил? Вот жили ж спокойно, нет, надобно было что ни попадя в дом приволочь!
- Оскорбил, что ли? Ты, шишка лохматая, много на себя не бери, а то живо со двора спроважу! И хватит мне тута разглагольствовать! Ишь, разленился, разбарствовался! Почто в доме скупо да холодно? Почто тоска да одиночество сеть сплели?! Кто за то в ответе?! Ты, лохматушка пузатая! Довел дом до точки, а еще туда же, господаря изображать! А ну, геть трудиться!
- Тьфу! Познакомились! - ворча потащился прочь домовой.
- И пауков выведи! - рыкнула ему в спину. - Гляди: прослежу!
- Нет, что деиться?! - всплеснул тот ручонками, мигом паутины из углов комнаты выметая. - Всяка тварь пришлая мной командовать будет!… Еже ли б не Федя, сроду не слушал тебя!
- Ай, не лги. Сам притомился в разоре-то жить.
Домовой вздохнул, нехотя признавая:
- Твоя правда. Да что я один-то?
- Вот и не один уже. Значит, справимся.
- Ага. Только веры у меня тебе нет. Хитры вы, кошкины дети.
- Не хитрее народца дивьего.
- Гляди ты, чё знаем! - передернул плечиками и пальцами щелкнул в сторону огня в печи - тот шибче заиграл, теплее стало чуть, уютнее.
- Во-во, работай, - зевнула рысь, укладываясь. - И я поработаю, - глаза закрыла.
- Спать будешь, лень пушистая?
- Думать, - замурчала.
- Чем же это? - съехидничал уже из-за печки.
- А не твое дело.
- Ох, характер у тебя. Век тебе жениха не сыскать!
- Нужен он мне больно! У тебя болит, тебе и печалиться!
Домовой в сердцах заслонкой грохнул и затих. А толк с кошкой сцепляться? Ей слово - она десять, ей пальчиком пригрози - она все двадцать когтей выставит, да еще зубки о тебя поточит. Не-е, дураков нет связываться.
Под утро, как мышь на голову свалилась идея. Вскочила Непоседа и ну, в заслонку биться, орать:
- Выходи! Хватит спать, лентяй! Выходи, говорю, дело есть!
- Ну, что ж ты орешь? - вздохнул проснувшийся Федор. Встал и, ежась, в сенки пошел, вернулся с творогом. - На, ешь и поспать дай.