Да нужен мне твой кислый творог, - фыркнула, но притихла.
- Не хочешь - как хочешь, - пошел обратно в постель мужчина. Лег, с головой накрылся одеялом.
Рысь подождала пока ровно сопеть не начнет и рыкнула, призывая домового:
- Собрание!
- Чего? - выглянул - глаза сонные, шерсть торчком.
- План есть.
- А пождать?
- Еще лет двадцать, пока Федор мхом не порастет и окончательно не сопьется? Выходи, сказала!
- Ладно, не ори. Щас тапочки одену… Ой, навязали мне на голову.
Спрыгнул на пол, бухнулся ближе к теплой стенке печи.
- Докладай.
- Не умничай, начальник нашелся. Сам докладывай: желаю все знать по женскому контингенту.
- Это чего?
- Все.
Домовой затылок поскреб:
- Точнее?
- Чего точнее? Женщины есть тут?
- Ну.
- Одинокие?
- Ну.
- Гну! Женщина одна, хозяин один - дошло?
- Не-а.
- Ты с рождения на голову ослаблен, что ли? Вот отоспалась природа-то. Чему удивляться? Ясно, почему хозяйство запущено.
- Оскорбляешь опять?
- Констатирую, - носом в сторону творога повела - а вроде не очень кислым пахнет. Попробовать, что ли? - Рассказывай про всех одиночек, - к миске шагнула.
- Чё рассказывать? Живуть, хлеб жують.
- Хозяйственные? - и язычком творожную крупинку подхватила, попробовала - ничего, очень даже ничего. Есть урча принялась: скуссснооо.
Домовой на полу разлегся, головой к стене печи прислонившись, пальцы замком на животе сложив, ну и рассуждать, в потолок глядючи, культуру свою выказывая - не смотрю, как ты ешь, не вижу что крошки вокруг миски летят.
- Варвара шибко домовитая. Пантелея-то, домового ейного, я хорошо знаю. Уважат его и хозяйку евоную. Намедни клюкву в сахаре мураши жрать повадились, а он сберег, отогнал нахалов-то…
- Не отвлекайся, - облизнулась кошка, зыркнув на него упреждающе.
- Ну, Варвара, я и говорю.
- Еще?
- А? Ну, Василиса. Только неряха она.
- Не надобна, - и давай остатки творога уминать.
- Тогда Татьяна и Марьяна. Вместе живут. Обе одиноки, хозяйственны. Но опять же ж, если б не Лушенька, домовиха ихняя, шиш бы они справились. Бабы, они народ глупый…
- Это ты к чему? - повернула голову, недобро глаза прищурив.
- Да не о тебе, - руками замахал. - Ой, и норов, слова ей не скажи. Давай мирно жить?
- Давай. Остальные кандидатуры выкладывай.
- Чего?
- Женщин одиноких!
- А! Так Аврора еще и Марина, Анна и Света.
- Четыре одиночки вместе? - обалдела рысь, села от новости.
- Да нет, в разных избах. В одной - одна, в другой - трое.
- О-оо! Разбавить надо. Трое-то эти какие?
- Так - сяк. Босячки. Клопы и то от голоду повывелись. Доходяжки местные. Домовиха их змеюка, едино слово, злая. Тебе прямо под стать… эээ, в смысле окрас у вас один, - язык прикусил, сообразив, что лишнего ляпнул.
- Все?
- Все.
- Так, - забродила по комнатке Непоседа, обдумывая услышанное. - Хозяин всех знает?
- А тож!
- Кто к Федору из них хорошо относится?
- Да почитай все с уважением.
- В он к кому с ним?
- Тож ко всем. А чего ему делить? Помочь завсегда не откажет, потому и ценють.
- Хорррошшо, - разлеглась, заурчала. Сытно в животе, в сон морит. А и вести неплохи - выбор богатый, будет пригляд за Федором. - Как пурга уймется, пойду познакомлюсь, погляжу на невест. Авось и приглядим чегоу…
Зевнула и глаза закрыла: кыш. Спать буду. День хлопотный впереди.
Федор чертыхался - от холода проснулся, сунулся печь топить, а дров нет в доме - на улицу идти надо. Попил прямо из чайника, громыхнул им о железку - подставку на печи, ноги в валенки сунул и пошел.
Непоседа уши навострила, подкралась к щелочке дверей, заглянула: чего там? Как погода? Улеглась маленько пуржица. Ну и нечего прохлаждаться, а то окоченеть недолго хозяину и с голоду помереть уже ей. Творог-то давно провалился, подводит живот.
Головой дверь открыла, лениво во двор прошла: оо! Ничего, ничего, - начала вылизываться, поглядывая вокруг: но запущено хозяйство. Слишком много всего и невкусного. А дворик оттого маленький, невзрачный. Вот к чему Феде столько построек? Надо бы сверху глянуть, наметить план уборки территории.
Взвилась на крышу низенькой сараюшки, когтями зацепилась за край, не допрыгнув, и заорала: больно ногти, блин! Выпусти, деревяшка противная!
- Ой и дуся ты! - снял ее Федор, кинув дрова. - Подрасти сперва, потом мышь летучую изображай.
Шазз! - по рукам, плечу мужчины взобралась и на крышу прыгнула: интересненько.
Фыр-р, снега-то! Чхи! Фу, - лапой по сугробу, взметая снежинки. Мало фигни всякой наставили, так еще и снегом по уши укрыли!
Федя, не дело! - сообщила, глядя на него сверху.
- Чёго орать теперь? Сама залезла. Куда вот понесло тебя? Мне не снять тебя, слышишь?
Зачем меня снимать? Ты штуку эту убери - обзор портит, понастроил, понимаешь!
- Слазь, а?
Рысуха передернулась и пошла по краю, к концу крыши. Вот здесь хороший обзор, - уселась, начала, щурясь, деревеньку оглядывать. Бело кругом, только пятна труб торчат, серым дымом стеклянный от мороза воздух раскрашивая, да черные пятна домов, крыши которых словно одеялом прикрыты. Н-да, долгонько же до кандидатур пробираться.
Лиственницы зазвенели от ветра и кошка уставилась на лес за околицей - родным повеяло, вольным. Рвануть бы туда через сугробы и крыши, полететь за зайцем, за… стоп, а что это мыши тут делают? Прямо под снегом у сраюшки Федора копошатся. Нет, ну совсем обнаглели!
"А ну, я вас!" - рыкнула и прыгнула. Вошла в сугроб как в воду, тут же и накрыло. Заблажила, перепугавшись: "Тону! Тону, мать вашу, климатическую службу! Хозяин, спасай!"
- Куда же ты дурашка? - засмеялся Федор, увидев мордочку рыси всю в снегу, и попытки Непоседы вырваться из мокрого капкана. Она подпрыгивала, проваливалась, утробно мявкала и шипела, фыркала и почти плакала. - От ты ж, Боже ж ты мой! - вздохнул, вытаскивая кошку. Прижал к себе дрожащее тельце. - Ну? Перепугалась?
Та фыркала и отряхивалась, косясь на хозяина ополоумевшими глазами.
- Эх ты, водолазка неудавшаяся, - улыбнулся, поглаживая вздыбленную мокрую шерстку. - Так дело пойдет, помочи на тебя одеть придется или ошейник. На поводке водить, чтоб где нипопадя не лазила. А с другой стороны, не пускай тебя на волю-то, лес вобрат не примет. Со мной плохо тебе будет. Промышлять пойду, в поселок двинусь - ты одна в доме за хозяйку останешься, с ума ведь сойдешь от тоски. Не запирай, так неизвестно, что случится. Уйдешь - сгинешь. Вот ведь как получается - что так, что этак, одно - худо.
Голос мужчины выдавал грусть и неприкаянность, тоску по теплу, простому общению. Непоседа замурчала, начала тереться о руку: не бойся, не один ты, я с тобой.
Федор нехотя опустил ее на пол, подталкивая в комнату:
- Грейся давай, я дров принесу, печь затоплю, наконец.
Глава 4
Хорошо у печи, вообще хорошо. Шерстка вылизана, живот полный, места на досках половых много, жар от печи приятный идет, морит. За окном тихо, в доме спокойно. Федя за столом сидит возле пустой посуды и в окно, подперев щеку ладонью, смотрит.
Все хорошо, а все равно что-то не так.
Непоседа встала, стряхнула сонное оцепенение, сладко потянувшись. Прошлась по комнате, о ноги человека потерлась - ноль внимания. Задумался? О чем?
Села напротив, глаза щуря - тоскует. Оно понятно, она как лес увидела, тоже самое почувствовала - тянет на родную сторонку, ой, тянет. Да рано. Как Федора кинешь?
Надо его отвлечь - решила. Она хорошо отвлеклась, в снег бухнувшись. Ой, противный! Быр-рр! - передернулась. Пошла кружить по дому в поисках занятия для себя и мужчины.
"Чего ищешь?" - вылез из-за сундука домовой.
"Игрушку", - и прищурила рысий глаз: подойдет этот лохматый шарик для развлечения или нет?
"Ты чего?" - глаза округлил дед, заподозрив неладное. Рысь уши прижала, к прыжку изготовилась.
"Э! Мы так не договаривались!" - возмутился, отпрянув.
"Стоять" - его приморозило.
Кошка смерила расстояние до него взглядом, вытянулась стрелой и, оттолкнувшись задними лапами, сделала прыжок. Домовой оказался меж ее передних лап и заверещал:
"Отедь, зверюга скаженная!!" И деру. Рысь за ним. Он на сундук и Непоседа туда же, рассчитывая прыжок так, чтобы не повредить домовому, но и не дать ему уйти. На встречные предметы она внимания не обращала, скакала по стенам, повисла на шторах - весело, даже кисточки на ушах торчком от радости. Но в одном прыжке не рассчитала, врезалась головой в дверцу серванта и оглохла на секунду, отпрянула, получив открывшейся доской по мордочке.
"Так тебе", - злорадно возвестил домовой, скрываясь в соседней комнате.
Рысь туда и чуть Федора с ног не сшибла. Он отшатнулся, а у Непоседы шерсть дыбом встала - не признала хозяина - штуки с шерстью на его ногах увидела, страшные, сильным соперником пахнущие.
- Шшшши!! - оскалилась пятясь.
"Сапоги эти, дура, унтами кличут!" - выглянув из-за дверного косяка, с ехидным превосходством сообщил домовой.
"Сапоги?" - села, голову вверх задрала и на спину бухнулась, распластавшись по полу и прижав уши: "сгинь, кошмар!" На нее смотрело чудище с меховой головой, огромное, неуклюжее, страшное.
- Я уйду, ты не балуй тут, - сообщило голосом Федора. - К ночи буду, надеюсь, дом не разнесешь за это время. Молока я тебе там налил, сметаны оставил. Ну, хозяйствуй.
И потопало прочь.