- Ой, Боженьки мои!! - завыла тетка, перепугавшись. Федор удивленно на Непоседу уставился, позабыв про коробку с патронами:
- Ты чего это?
Ща, скажу! - утробно рыкнула и тягать мужчину от шкафчика. Тот ногой брыкнул, пытаясь животину стряхнуть. Куда там - мала зверюга, а хватка матери своей подстать.
Осел на лавку, удивленно таращась на кошку:
- Ты чё хочешь-то?
Сидишь и сиди. Нечего куда не просят лезть! - постановила та взглядом, выпустив штанину. И рот открыла, спасаясь от вкуса ткани: гадость какая! Ты их когда последний раз стирал?!
Тетка икнула душевно, придерживая огромную грудь ладонью. Мужчина щетину на щеке поскреб, соображая что к чему. Встал, снова к шкафу потянулся.
Нет, ну дурак что ли?! - возмутилась рысь, звонко мяукнув, и понимая, что повторить подвиг дегустации брюк не сможет, прыгнула на Федора, отправляя его к стене.
- А-аааа!!! - взвыла тетка и тюкать.
Мужчина же у стены стоять остался, щербленные временем бревна разглядывая от недоумения.
Непоседа чихнула от острого запаха Серафиминого страха, что по комнатушке как вихрь промчался, и осела у дверей: а вот приди еще, "умница", я те патронов-то отсыплю!
Ч-ха-а!!
Пфу, ты.
- Ну, ты даешь, - протянул Федор оседая на лавку. - Серафима что ли не понравилась? Ну, прямо невестка со свекровью схлестнулась. Только я при чем?
Ни при чем уже! Есть-то дашь или разговорами насытимся? - подошла, на задние лапы встала, передними ему в колени упираясь: так ты можешь болтать, я ж не против слушать, только поесть дай. Одно другому не мешает, честно, честно, - замурчала, щурясь: молоко, говорил, есть? И где оно? Где?
- Да-а, - протянул мужчина, сторожась, на рысь поглядывая. Руку несмело протянул, погладил.
Чего мне нежности твои? - возмутилась та было, но только уши прижала и забыла, чего хотела: ласковая рука-то, приятно, когда гладит.
- Мала ты еще, дитя прямо… Молоко-то будешь? - улыбнулся.
Молодец, догадался, - глаз приоткрыла.
- Ну, пошли, забияка.
Встал, из крынки в миску налил, перед рысью поставил.
Чего это? - закружила та. Запах знатный, а отчего? Как взять-то?
Нос сунула, а жидкость в ноздри попала, все очарование портя.
Издеваешься?! - уставилась на мужчину кошка, отфыркиваясь, облизнулась.
А вкусно!
И давай вокруг миски кружить, пытаясь еще попробовать да не искупаться.
Федор засмеялся:
- Глупышка!
Сам такой! - рыкнула и сообразила, как лучше молока отведать: лапами мису зажала, чтобы та не ездила да жидкость не проливала, и осторожно, не касаясь поверхности молока шерстью морды, язычком давай цеплять.
А ничего, ничего. Неудобно, жуть, конечно. Но ничего, ничего, - урчала, вылакивая молоко. Быстро оно закончилось. Непоседа разочарованно вздохнула и давай пустую посудину по полу гонять, намекая Федору: добавки дай, не жадничай.
Догадался, еще налил.
Уважаю, - зыркнула на него кошка.
Все до капли вылизала и заснула прямо головой в миске. А чего? Если еще нальет, Непоседа о том сразу узнает и добавку не пропустит.
- Не скучно мне с тобой будет, - усмехнулся мужчина. Попытался посудину отобрать и тут же по руке получил.
Не балуй! М-моеу!
- Ладно, шут с тобой, спи в миске, коль по нраву.
Вот и правильно, вот и молодец. Небось сама с усами, разберусь.
Глава 2
Запуржило.
Федор валенки чинил, а Непоседа на столе сидела, в окно глядела. Шибко зло вьюга играла, ветрище в стекло бился, сосны скрипели, где-то ставень бился и далеко, глубоко в подполе мышь шебуршала.
Ахти на нее - зевнула.
И фигуру во дворе приметила. Никак опять гостей в дом несет?
Двери схлопали и в комнату ввалился щуплый мужичок в тулупе на гиганта. Затоптался, отряхиваясь.
А то в сенях не судьба была? - недобро уставилась на него кошка, но даже позы не поменяла, только голову повернула.
- Здорово, Федор! - чинно протянул руку мужичок.
- Здорово, Семен Михайлович, - встрепенулся тот, валенок в сторону убирая. - Проходи.
- Ага, - носом шмыгнул и из-под полы здоровенную бутыль с мутной жидкостью извлек. - С гостинцем я. Спасибочки сказать.
- За что это? - удивился, но не шибко: какая разница за что пить, если есть что?
- Так ты ж патроны не дал - я не пошел. А тут пурга. Вот ушел бы и сгинул.
Верно, - чуть подобрел взгляд Непоседы.
- Так я что? - чуть растерялся Федор.
- Спаситель мой, вота как обернулось. За то и выпить с тобой хочу благодарственную.
- Ну, это… Может, так посидим? Чего повод выдумывать?
- Тоже верно! - порадовался Михеич, тулуп скинул, шапку с головы стянул и к столу. И замер - рысь, наконец, узрел:
- От - ты, кочерыжка ядрена! А мне Сима про рысь баила, да я отмахнулся - чего выдумала. А оно правда, значит?
- Правда, - подтвердил Федор, водружая на стол с краю, чтобы питомицу свою не беспокоить, кружки да тарелки с огурцами солеными и хлебом.
И все? А молоко? - уставилась на него кошка.
- Сима-то сказывала, дикая она шибко, - с острасткой кося на зверя, поерзал мужчина. Федор плечами пожал: кому как. И бутыль откупорил, разлил муть по кружкам.
У Непоседы враз шерсть дыбком встала, кисточки на ушах растопырились: пить, значит, удумали?! Гадость эту пахучую?! А молока мне нет?! Ла-адно!
Мужчины только кружки взяли, как кошка лапой бутыль на пол скинула. Та рухнула и обдала Непоседу противным запахом да резким звоном.
- Вот мать честна! - крякнул Михеич, с тоской глядя на разлитое спиртное. - Нет, ну кому скажи!
Федор залпом содержимое кружки в рот закинул и на Непоседу уставился:
- Сдается мне, Михеич, что не котенка я в дом привел, - протянул.
- Да уж, что творит, что творит, - сокрушаясь по потерянному, поддакнул мужчина, выпил, что досталось, и в огурец вгрызся.
Непоседа прищурилась на него и лениво со стола спрыгнула. Лапами передернула, гордо прошагав мимо стекол и лужи со специфическим запахом. На постели растянулась, на мужчин поглядывая.
- О, взгляд! Ни дать, ни взять - женка ревнивая!
- Кошка, что с нее взять?
- А не скажи. У любого зверя, как у человека, свой характер есть.
Федор задумчиво на питомицу уставился:
- А ведь не я патроны тетке не дал - она мне их ей достать не дала, - кивнул на кошку.
- Да что ты?! - старик с сомнением губы пожевал, изучая зверя, потом на хозяина и рукой махнул. - Чепуха.
- Может быть, - протянул Федя. Подумал и в другую комнату пошел.
Рысь насторожилась: зачем это? Чего придумал? - за ним на разведку потопала. За занавес нырнула и узрела схрон в сундуке, которому век, не меньше. Добрый был сундук, дубовый, пах морилкой и насекомыми, а этот запах любые другие насмерть убивал. Потому, дом исследуя, Непоседа к нему особого внимания не проявила. А зря. Битком он бутылками набит был.
Ты что это, пить удумал? - закружила вокруг мужчины, уши предостерегающе прижимая, скалиться начала.
Федор замер с бутылкой, моргнул и словно мамане родной повинился:
- Одну ж всего, чего ты?
Ага. Потом вторую, следом все остальные. Там и в поселок сбегать не поленишься за добавкой. Делов-то: десять километров. А что пурга - ровно. Оно ж трезвому - опасно, а пьяному и в берлогу к медведю в покер перекинуться - легко, - рыкнула.
- Отстань! - разозлился Федор, почувствовав как холодком по коже страх перед детенышем неразумным пробежал. И кому скажи - не зверя боится, того, что он творит. Ведь ни дать - ни взять - человек. - Чего пристала? - спросил осипло. - За мать мстишь, что ли? Так винился уже: выбора у меня не было, пойми ты, зверюга глупая. Я ж тебя в дом принес, не оставил. Сгинула бы. Совесть-то имей…
И дошло с кем разговаривает, кому и что объясняет. Вздохнул, крышкой сундука хлопнул, к Михеичу пошел.
Не дошел - рысь под ноги кинулась, сшибая мужчину. Рухнул, бутылку выронил. Покатилась та к ногам гостя, что огурцом чуть не подавился от ужаса. Еще бы, второй раз на его глазах спиртное губят. И кто - кошка какая-то!
Рысь к бутылке, лапой прочь за порог гнать, а Михеич тяп ту и к груди прижал, защищая от погибели:
- Не балуй!
Ты мне? - осела, обалдев, рысь.
Федор поднялся, сграбастал кошку и в сенки отнес, запер двери в комнаты: охладись.
Перенести подобное унижение она не могла: закрутило ее от обиды. Заметалась по сенкам, встречные предметы переворачивая, и давай доски дверные когтями драть да орать - жаловаться и упрекать:
Как же ты можешь? Что тебе дрянь эта? Сопьешься, дурак, жизнь под откос пустишь! Ты ж человек - умнее зверя должен быть! Плохо тебе - сразу за бутылку. Это дело? Слабак! А мне что прикажешь? Мне за что схватиться? Ты вон в доме своем, при руках, при ногах, с головой да речью, а у меня лапы неуклюжие, не речь - ор, и дома нет, и друзей, и вообще, кто я - не ведаю. Думаешь легко так жить?! Я ж ничего не могу, ничего.
Несправедливо!!
И обида до слез: чего я о тебе радею? Что ты сдался мне? Ну и пей, ну и губи себя! А я здесь останусь, с голоду помру, с холоду, мыши загрызут… Боюсь я темноты в замкнутом пространстве - слышишь ты, у меня эта, как ее, клаустрофобия!
Совесть-то есть?! Всего лишил, теперь жизни лишаешь?!
Если б я знала: зачем я, если б знала, кто меня в это тело вдел, если б говорить могла - я б как ты жизнь под хвост-то не пускала. За что ты так со мной? За что с собой?
Что ж ты делаешь, человек?!!
- Эк, заходится-то, - сказал отчего-то шепотом Михеич.