А ведь Савушка не зря в меня это вежество вбивал: здесь это - норма, это - "правильно". Подзабыл я. Это не фигня всякая - печки по-белому строить, первый спирт на Руси выгнать… Это - с людьми жить, Соответственно - по-волчьи выть. В частности: стоять на коленях в снегу, босым, связанным, битым, перед мужиками с точенным холодным оружием. Очень похоже на мой первый день в этом мире. Но есть отличия: и мужики другие, и я - другой. А вот это - существенно.
Разница между моим первым днём с казнью на льду Волчанки, когда я глупо воспринимал происходящее как этнографически-историческое кино, и сегодняшним моим положением была огромна. И дело не в снеге на земле и людях с железом в руках вокруг. Вообще - не в пейзажах и рельефах, не в персонажах и антуражах. Главная разница - во мне! В моей голове, в моём восприятии и понимании. Я ещё дурак, но я уже - не полный дурак. Я хоть малость, но понимаю. А значит - могу думать. Хрен вам, очередные предки! Поздно! "Не дождётесь"!
Дознаватель поднял мне лицо, ухватив за подбородок, и проинформировал:
- Ты - наглый лжец и тать. Тебе вырвут язык. Потом отрубят руки и ноги, потом - голову. Потом тебя кинут на съедение диким зверям.
Последнее, по-моему, лишнее. Без головы мне это будет как-то… малоинтересно. Хотя… они же не знают, что я - атеист и посмертием не заморачиваюсь.
Как странно получается: стоит только сказать людям правду, как они немедленно объявляют тебя обманщиком. И дружно хотят членовредительствовать.
Среди стоящей вокруг меня толпы вооружённых мужчин выделялся мальчик. Тоже одетый как все, в халате, с кинжалом вместо сабли на поясе, он был чуть ярче в одежде. Пояс красного витого шнура. Широко открытые взволнованные глаза. Нормальное русское детское лицо. И он был маленьким, лет восьми-десяти. Ребёнок, которому хочется увидеть казнь. Мою казнь. Вот ему я и сказал:
- Я убил прежнего хозяина клинка. Я взял клинок по праву победителя. Меня можно казнить как пленного, как воина. Как татя - нельзя.
Дознаватель перевёл мои слова затихшей толпе. Снова начался ор. Толстяк снова лез мне пальцами в лицо. Но я увидел, как мальчик задумался и что-то спросил у главного молодого хана. Тот уже нацепил шитую золотыми павлинами меховую безрукавку и смотрелся вполне… хански.
- Как докажешь? Этот человек говорит, что такое… такой, как ты, никогда не смог бы одолеть его брата в честном бою. Ты лжец, ты украл клинок у мёртвого.
А, так это брательник того молодого дурака-насильника? Так вот во что вырастают несдержанные юноши! Этот, явно, был с детства несдержан в части "пожрать".
Кто здесь говорил о честном бое? Какой может быть честный бой с людоловами и насильниками? Что такое "честь" поганого? Разве трофейное оружие - это не то, что взято у побеждённого противника? Разве мёртвый противник - не является наиболее побеждённым? Как-то это… чересчур много вопросов.
- Резвость коня - проверяется скачкой, умелость воина - боем, истинность утверждения - доказательством.
Я подождал, пока стихнет гул общества после перевода моей очередной как-бы мудрости. "Эксперимент - критерий истины" - не я придумал. У вас, ребята, мышление теологически-мифологическое. А у меня - научно-материалистическое. У меня - всё проверяется и перепроверяется. "За базар - отвечаю".
Я свежо осознал глубинные различия в мировоззренческой философии. И пошёл ва-банк. А куда ещё ходить, если впереди: "тебя выкинут на съедение диким зверям"?! Господа тараканы! Вы убедили меня в серьёзности ваших намерений.
- Я говорю: этот толстый человек - лжёт. Он говорит: лгу я. Свидетелей нет. Только сам клинок и господь бог. Поэтому я готов биться с этим человеком вот этим клинком перед вашим и нашим богами. Пусть будет божий суд. И пусть они решат.
Всё богословие визжит и корчится. Если я христианин, то Хан Тенгри - бесовская сущность. Приглашать чертей в судьи… Если я тенгрианин, то звать в судьи сопливого распятого… Если я атеист, то вообще - полагаться на божий суд… Работаем по "батьке" Лукашенко: "Я, конечно, атеист, но я - православный атеист". Типа: помню, что Христа - Иисусом звали, но свои проблемы решаю сам.
Перевод моего отсыла к богам вызвал новую волну воплей во всё увеличивающейся толпе. Толстяк снова заорал что-то тюркски-нецензурное, но местные остряки спросили встречно:
- Чичинед? Шаред? (Струсил? Испугался?)
И он заорал ещё громче, но уже не в мой адрес.
Хан с мальчиком переглянулись и хан кивнул. Меня сразу же развязали, подняли на ноги, сунули в руки чашку чего-то горячего, кинули к ногам сапоги и положили рядом шашечку. Народ, явно пришёл в азарт. Гладиаторские бои - обще-хомосапиенское развлечение. Все суетились, откуда-то притащили лавку, накрыли её тёмной, вышитой тканью, хану притащили шубу и высокую шапку с меховой опушкой…
Я потихоньку разминал кисти рук и пытался понять - как бы выбраться из того… всего, во что я вляпался. Народ начал собираться вокруг вытоптанной площадке в центре становища. Хан с мальчишкой и ещё несколько вятших, уселись на лавку по-татарски. Я старательно замотал портянки, всунул битые ноги в замёрзшие уже сапоги - ничего, держат. И стал раздеваться. Наголо до пояса. Уточню: в отличие от более любимого мною фасона предбоевого состояния - до пояса сверху.
Народ сперва не понял, потом - зашумел. И вопросительно затих. Когда все увидели на моей груди под рубахой костяной человеческий палец рядом с серебряным крестом. Э, ребята, вы же ещё не знаете, что у меня и крест не простой - противозачаточный. Когда я затянул на голове выпрошенную у "стоматолога" бандану, попрыгал и взял в левую руку шашку в ножнах, показывая, что готов к бою, градус невъезжания публики дошёл до кипения.
- Как ты будешь биться?! Без одежды, без доспехов?! Вот же твоя кольчуга!
- Мой доспех - моя правда. Зачем мне железные колечки, когда за меня бог? Это пусть вон тот толстый лгун - железо таскает.
Перевод для публики, разнообразные реплики в адрес моего противника. Метафоры и аллегории из животного мира на тюркском. Что-то типа по Горькому:
"Глупый пингвин робко прячет
Тело жирное в утёсах".
Только не птица, а что-то менее экзотическое. Антарктиду здесь ещё не открыли, про пингвинов - аналогично…
Толстяк издал новый фонтан слюней и ругательств и стал рвать с себя одежду. Мда… Адонис, Аполлон, Адонай… Но не с таким же бледно-жёлтым, торчащим вперёд, колышущимся шматом сала в районе пояса!
Жаль, что ты, дядя, пугачёвцам не попался. Пушкин пишет, что безусловно исконно-посконные яицкие казаки вытапливали сало из безусловно православного живого российского пленного дворянина - коменданта одной из крепостей. Вытопленное из офицера сало применялось в лечебных целях - для смазывания казачковых потёртостей. Такая… наше-народная липосакция. Со смертельным исходом.
Толстяк рвал на себе одежду и доспехи, несколько болельщиков из его команды пытались одновременно ему помочь, помешать, переубедить и всё - прокомментировать. Как я понимаю - дядины родственники и боевые сподвижники. Остальные зрители подсказывали - что именно надо с дяди снять. И зачем он это туда одел.
Говорят, мужской стриптиз приводит женщин в экстаз. Женщин здесь не было - а вот экстаза…
Я постепенно, почти незаметно для окружающих, приводил в порядок своё тело. Последовательное напряжение-расслабление групп мышц. Короткие, непродолжительные и долгие, разогревающие. Согрелись ступни ног в сапогах, отошли от скрюченного состояния кисти и пальцы рук. Появилась чувствительность в локтях. У-ух какая! Чувствительность… Напрячь-отпустит, напрячь ме-е-едленно. Рвануть-держать. Согрелись плечи, спина. Очень хорошо. Чуть покрутить торсом. Чуть-чуть - полную разминку мне сделать не позволят. А жаль - растянуть бы мне мышцы по-правильному…
Я поймал взгляд мальчишки. Сначала он смотрел на меня с жалостью, как на дурачка. Но мои потуги не прошли для него незамеченными. Недоумение на его мордашке сменилось удивлением и… радостью? Он толкнул соседа-хана в бок и что-то сказал. Тот отмахнулся. Но малыш не отставал. Характерный жест - они ударили по рукам. Ставки на мою жизнь? Ну, и во сколько они оценили лучшую голову среднего Средневековья?
Ставки были, явно, не в мою пользу. Уж очень контрастную пару мы составляли с моим противником. Он - большой, могучий, толстый, дородный, "добрый". Взрослый "муж". И плюгавенькая мелочь в моём лице. Раза в три легче, на две головы ниже. Тощий, полуголый, испуганный, лысый, мелкий. Недоросль. Но я ведь помню "Мексиканца" Джека Лондона. Надо уметь бить, надо уметь держать удар. А какое у вас расстояние между габаритными огнями… Мы же не гебедедизмом занимаемся. "Мексиканца" я здесь повторять не буду. Мы не на ринге - первый же пропущенный мною удар будет и последним. Выносливость здесь мне не поможет. А что, разве нет других выходов из лабиринта?
Мой визави, наконец-то, общими усилиями был доведён до предбоевого состояния. Малахай на голове соответствовал моей бандане. Пояс с длинной кавалерийской саблей, непрерывно съезжающий под нависающую гору колеблющегося при каждом движении брюха, штаны, сапоги.
- Встаньте напротив друг друга. Ты трус? - Подойди ближе. Побежишь - умрёшь. Когда хан хлопнет в ладоши, вы вытащите своё оружие и докажите - у кого правда. Кто начнёт до хлопка - виновен. Он умрёт. Кто выйдет с утоптанного места - умрёт. Кто проиграет - умрёт. Понятно? Готовы?