- Кончай пугать, всё равно я резать не дам, не стану рисковать: ведь от обрезания до кастрации - один взмах… Придется ехать и покупать национальность.
- А где этим торгуют?
- В Махачкале. Там есть один тихий кооператив, который плодит евреев.
Назавтра он улетел. Вернулся через неделю и прибежал к Алику похвастаться своим новым паспортом.
- Смотри: я уже не Георгий Семёнович, а Георгий Соломонович!
- Пошёл вон, жидовская морда! - крикнул Алик, и Жора счастливо рассмеялся.
Через месяц он получил вызов, ушёл с работы, подал документы в ОВИР и стал готовиться к отъезду.
Отъезжающие были похожи на гончих псов: Где дают?.. Что дают?.. Когда?.. По сколько?.. И выстраивались очереди, и шла перепись, и отмечались по утра и вечерам. У каждой семьи за прожитую жизнь было что-то накоплено, плюс деньги, полученные за распродажу имущества: машины, холодильника, телевизора, табуреток… У одних - набегали тысячи рублей, у других - сотни, но всех их надо было во что-то "вложить", ибо обменивали гроши. Поэтому скупали всё подряд: упакованную мебель, которую отправляли не распаковывая, металлическую посуду, хохлому, ковры… Прошёл слух, что за границей ценится советская оптика - все ринулись скупать фотоаппараты, бинокли и даже подзорные трубы.
Следующим этапом была отправка багажа. На товарной станции стояли бесконечные очереди, чтобы получить талоны с датой отправки. Потом очереди за контейнерами, за деревянными ящиками и картонными коробками для упаковки вещей… Очереди за билетами на поезд или самолёт, очереди на обмен валюты… Когда одного из эмигрантов спросили, какое его самое яркое воспоминание о покинутой Родине, он ответил: "Затылок впереди стоящего человека".
- Завтра иду сдавать паспорт. - сообщил Жора. И добавил. - За это я должен заплатить пятьсот или шестьсот рублей. Как вам это нравится?
- Всё правильно, - резюмировал Алик. - Государство знает истинную цену наших паспортов, поэтому, чтобы оно согласилось их забрать, надо ему доплачивать.
Жора не хотел "идти за стадом", стоять в очередях и заниматься громоздким багажом. Все свои деньги он решил вложить в какую-нибудь найценейшую картину или икону. Поехал в аэропорт и стал наблюдать за проходящими таможенный досмотр. Очень огорчился, увидев, как все вещи просматривают, прощупывают, просвечивают. А на каждую картину, икону, статуэтку и даже на серебряную ложечку требовалась специальная справка из министерства Культуры о том, что это - не изделие старины, не государственная ценность. Он наблюдал, как одна семья возвращала провожающим её родственникам не пропущенные вещи: портрет в раме, бронзовую собачку и несколько расписных тарелок. Затем они прокатили сквозь электронный контроль инвалидную коляску, в которой дремал старый, дряхлый дедушка. Коляску потребовали возвратить, а дедушку пропустили, хотя он-то и был самой дорогостоящей стариной, но ценности для государства уже не представлял.
- Надо везти бриллиант, его легче спрятать, - сделал вывод Жора. - И ехать поездом - там нет просвечивающих устройств.
Он стал встречаться с какими-то "деловыми авторитетами", вёл зашифрованные переговоры по телефону, где бриллиант называли Васей, а каждую тысячу долларов - морковкой: одна тысяча - одна морковка, пять тысяч - пять морковок. Если даже кто-то эти разговоры прослушивал, то он был уверен, что это Васе дают советы, как варить суп.
Наконец, вложив все свои оставшиеся деньги, Жора добыл самый популярный в Америке бриллиант - якутский… Но как эту драгоценную покупку провезти сквозь таможню?.. Жора думал днём, думал ночью и, наконец, придумал. Закрывшись в комнате, он долго изучал электросхему своего портативного телевизора "Юность". Затем снял заднюю стенку, что-то раздвинул внутри, что-то расковырял и в образовавшуюся щель затолкал свой бриллиант, зашпаклевал его и запаял. Затем, с замиранием сердца, включил - телевизор, как показалось Жоре, работал ещё лучше, чем прежде. Счастливый и гордый собой, Жора не спал до утра, обдумывая возможности, которые перед ним откроются "там" после продажи бриллианта.
Алик Розин, один из новых героев этой повести, родился в семье злокачественного коммуниста. Его отец, Ефрем, был постоянным парторгом во всех организациях, куда его направляла партия: и на угольной шахте в Донбассе, куда он пошёл по призыву, и в Университете, где потом учился, и во всех редакциях газет, в которых служил, и в обществе "Знания", где к концу жизни заведовал лекторским отделом… Добровольцем пошёл на войну, все четыре года был редактором фронтовых газет, попадал в окружение, получил три ранения, дошёл до звания майора и вернулся с кучей всевозможных орденов и медалей. Все эти награды он прикрепил к своему дважды перелицованному выходному пиджаку, который надевал только в день рождения и в день Победы. Всё остальное время орденоносный пиджак томился в целлофановом мешке. Ефрем не разрешал его прятать в шкаф - мешок с пиджаком самостоятельно висел на гвозде, вбитом в стенку, и являлся главным украшением комнаты.
Спустя два года после возвращения с фронта Ефрем получил однокомнатную квартиру в доме "Коммунист", где жили известные журналисты, писатели и средняя руководящая партийная прослойка. В то время, когда народ ютился в коммунальных квартирах и бараках, такая жилплощадь была великим благом, тем более что, ещё живя в коммуналке. Ефрем женился на молоденькой учительнице, обаятельной хохотушке Тане, которую все звали - Танюра. Она была активной комсомолкой, но сразу после женитьбы Ефрем потребовал, чтобы жена немедленно вступила в партию и родила ему сына. Танюра выполнила оба его требования, и через год в доме появился ещё один партбилет и большеглазый, горластый ребёнок - это и был Алик.
В то тяжёлое послевоенное время семья нуждалась во всём, но Ефрем убеждал жену, что это временные трудности на пути к коммунизму, а пока - надо, не щадя себя, помогать партии, и регулярно, на половину своих мизерных окладов, они покупали облигации Государственных займов. В комнате стоял шкаф, на полу лежал матрац, а на стене пиджак в целлофане - это и была вся мебель. Стола не было, ели на двух составленных табуретках, в основном, картошку, варенную, печённую или пюре. Но настал день, и Ефрема "прикрепили" к партийным пайкам, которыми партия подкармливала своих верноподданных. После первого похода в "распределитель", гордый Ефрем, вернувшись домой, вынул из пакета и протянул каждому члену семьи по белому кубику сахара-рафинада. Счастливый Алик немедленно его разгрыз и с надеждой спросил у отца:
- А коммунизм - это один кусочек сахара или два?
В доме не было не только мебели - не хватало одежды, подушек, наволочек, полотенец… Маленького Алика после купания в тазике, заворачивали в единственную простыню, на которой они все спали. После этого Танюра поспешно сушила её на батарее, чтобы она высохла до вечера. Если простыня не успевала просохнуть, Алика промокали газетами, после чего у него на животике отпечатывались фельетоны, а на попке - передовицы. Это дало Алику повод, спустя годы, ругаясь с отцом, кричать: "Мне с детства вся ваша пропаганда была до жопы!"
Ефрем пытался воспитывать сына в духе марксизма-ленинизма, но Алик яростно сопротивлялся. С малых лет он возненавидел Ленина. Дело в том, что во время майских и октябрьских праздников, на фасад их дома вешали огромное полотно с изображением вождя. Их окно получалось завешенным, в комнате становилось темно - Ленин закрывал солнце. Алик не мог видеть улицу, поэтому он проделал в Ленине дырку, там, где был зрачок, и смотрел на мир сквозь Ленина. После этой глазной операции вождь мирового пролетариата окосел, но на их счастье, они жили на пятом этаже, и снизу этого никто не заметил.
Алик с детства не был подарком для родителей. Его необузданный нрав и острый язык вызывали постоянные скандалы во всех школах, где он учился. Однажды, во время урока астрономии, на вопрос учителя "Кто спутник Венеры?", Алик ответил: "Триппер". Класс грохнул, вызвали родителей, и Ефрем в очередной раз вынужден был перевести сына в другую школу, но и здесь Алик не давал отцу передышки.
Когда классу задали сочинение на тему "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью", Алик написал о своём соседе-капитане милиции, который днём учил дворовых пацанов, как надо правильно жить, а по ночам напивался и материл жену и детей. И название сочинения он перефразировал: "Мы рождены, чтоб сказку сделать быдлу". Молодой учитель литературы оказался нормальным парнем: он скрыл "крамолу" от дирекции, но отдал её Ефрему. Прочитав это сочинение, Ефрем порвал его на клочки и устроил сыну такой разнос, после которого Алик сутки ночевал у одноклассника, а у Танюры был сердечный приступ.
Ефрем постоянно пытался воспитывать в сыне патриотические чувства. Как-то проезжая в автобусе мимо танка, стоящего на пьедестале, он с гордостью пояснил:
- Такие памятники - по всей стране. Но это не просто памятники - эти танки боеспособны, только заправить горючим и вперёд. Представляешь, сколько у нас неучтённой боевой силы!
- А памятники Ленину? - издеваясь, подхватил Алик. - Если их снять с пьедесталов и пустить на врагов? Это же миллионы пуленепробиваемых бойцов!
Аликрос с удивительным для того времени полным отсутствием страха и с каждым годом в нём формировался и крепчал внутренний протест против процветающего вокруг социдиотизма…
- Почему нас и студентов посылают собирать урожай вместо колхозников?.. Пусть тогда колхозники приезжают и сдают вместо нас экзамены!.. - кричал он на открытом родительском собрании, к ужасу своего классного руководителя.