"Не служит ли это доказательством того, что я говорю!" - воскликнула я. "К несчастью, случившееся не в их пользу". - "А между тем вы защищаете их?" - спросила я. "В мои годы, дорогая, не защищают и не порицают, а только пытаются понять, - сказала она, прикоснувшись ко мне своей тонкой белой рукой. - Не разузнать ли нам подробнее, в чем дело, - предложила она, - происшествие невеселое, но может оказаться полезным для нас". - "С меня довольно и того, что я слышала", - сказала я. "Иной раз хорошо выслушать более подробный рассказ, прежде чем составить себе окончательное суждение", - ответила она и позвонила Жанне. - "Эта история с нашей соседкой заинтересовала меня, - сказала она. - Вы знаете, почему он бежал и бросил ее?" Жанна пожала своими широкими плечами. "Старая история, сударыня", - ответила она с коротким смешком. "Кто же?" - спросила хозяйка. "Жена Савари, точильщика, прекрасного мужа. Канитель тянулась несколько месяцев". - "Спасибо, Жанна". Когда Жанна вышла, хозяйка обратилась ко мне, говоря: "Каждый раз, как я слышу о дурном поступке мужчины, я заглядываю за угол - не скрывается ли там женщина. Когда я вижу плохую женщину, я слежу за ее глазами. Я вижу, что она ищет себе товарища. Природа всегда создает пары".
- Не могу отказаться от мысли, что много зла приносит человечеству вообще слишком большое восхваление женщины, - заметил философ.
- Кто же их восхваляет? - спросила студентка. - Мужчины иногда болтают нам глупости - вряд ли найдется такая простушка, чтоб поверить им, - но я вполне убеждена, что наедине они перемывают нам косточки.
- А я так думаю, что они вряд ли говорят между собой о нас так много, как мы воображаем. Но вообще неблагоразумно добиваться узнать, какой приговор вынесли тебе, - заметила старая дева, - несколько очень хороших вещей о женщине было высказано мужчинами.
- Вот тут налицо их трое; спросите их, - предложила студентка.
- Скажите по чести, когда вы говорите между собой о нас, вы когда-нибудь обмолвитесь о нашей доброте, уме, добросовестности?
- "Обмолвиться" - вряд ли подходящее слово, - заявил философ задумчиво. - Говоря положив руку на сердце, приходится сознаться, что наша собеседница до известной степени права. Каждый человек в какой-либо период своей жизни ставит на пьедестал какую-нибудь женщину. Очень молодые, неопытные люди восхищаются, может быть, не отдавая себе отчета. Для них всякая шляпка привлекательна - модистка создает ангела. А очень старые люди, как я слышал, возвращаются к иллюзиям своей молодости. Об этом я еще не в состоянии рассуждать безапелляционно. Что же касается нас, остальных, то я принужден согласиться: "обмолвиться" - неподходящее слово.
- Вот и я говорю… - начала студентка.
- Может быть, это просто в силу реакции, - сказал я. - Приличия требуют, чтобы мы в лицо выказывали женщине несколько преувеличенное уважение. Мы должны даже в ее сумасбродствах видеть лишь притягательную силу, - так решили господа поэты. Может быть, является некоторым облегчением передвинуть стрелку в обратном направлении.
- Но не факт ли, что именно лучшие люди и даже самые умные всегда относились к женщине с наибольшим уважением? - заметила старая дева. - Разве мы не судим о цивилизации народа по тому месту, которое у него занимают женщины?
- В такой же степени, в какой судим по мягкости законов, по охране, представляемой слабым. Дикари убивали бесполезных членов племени, - мы устраиваем для них больницы и приюты. Отношение мужчины к женщине показывает, насколько он сам победил свой эгоизм, как далеко он отошел от обезьяньего закона: "Сила - право".
- Прошу вас, не перетолковывайте моих слов, - взмолился философ, нервно поглядывая на нахмурившиеся бровки студентки. - Я никогда не утверждал, чтобы женщина не была равной мужчине; я убежден, что она равна. Я только утверждаю, что она стоит не выше его. Умный человек почитает женщину как друга, сотрудницу, свое дополнение. Только дурак отказывает ей в человеческих правах.
- Но разве мы не стоим выше по нашим идеалам? - настаивала на своем старая дева. - Я не говорю, чтоб мы, женщины, были совершенствами - пожалуйста, не думайте этого. Вы замечаете наши недостатки не хуже нас самих. Прочтите женщин-писательниц, начиная с Джордж Эллиот. Но ради вас самих - разве не лучше, когда мужчине есть на что поднять глаза, как на нечто высшее?..
- Между идеалом и очарованием большая разница, - отвечал философ. - Идеал всегда помогал человеку; но это принадлежит области мечтаний, самой важной для него области - области его будущего. Очарование - земного происхождения; оно в свое время поражает каждого мужчину, ослепляя его. Страна, где управляли женщины, всегда дорого платила за свое безумие.
- А Елизавета! А Виктория! - воскликнула студентка.
- Они были идеальными правительницами потому, что предоставляли управление страной способным людям. Но Франция при ее Помпадурах!.. Византия при ее Феодорах - более подходящие примеры для моей теории. Я только говорю о том, как неблагоразумно видеть во всех женщинах совершенство. Велизарий погубил и себя и свой народ тем, что считал собственную жену честной женщиной.
- Но рыцарство, без сомнения, оказало услуги человечеству, - вставил я.
- Даже в широких размерах, - согласился философ. - Оно воспользовалось человеческой страстью и обратило ее на благие цели. В свое время это имело значение. Для человека, знавшего только войну и хищничество, воспитанного в жестокости и несправедливости, женщина была единственным существом, научавшим его радости делать уступки. Женщина в те времена была ангелом по сравнению с мужчиной! Это не пустые слова. Все более мягкие проявления жизни сосредоточивались в ее руках. Мужчина проводил жизнь в войне или разгуле. Женщина ухаживала за больными, утешала горюющих, шла незапятнанная среди мира, омраченного пороками. Самая ее покорность духовенству, природная способность восхищаться церемонией - теперь факторы, суживающие ее благотворное влияние, - в то время должны были окружать ее перед его затуманенным взглядом, приученным смотреть на догмат как на душу религии, ореолом святости. Женщина была тогда служанкой. Естественно, что она старалась возбудить сострадание и нежность в мужчине. Теперь она сделалась повелительницей мира. Теперь смягчать мужчину - вовсе не ее миссия. В наше время женщина ведет войну; женщина возвеличивает грубую силу.
Теперь женщина, сама счастливая, глуха к страдальческому стону мира; она высоко ставит человека, пренебрегающего интересами своего вида ради увеличения удобств своей личной семьи, и презирает как плохого отца и мужа человека, чье чувство долга простирается за пределы его семейного очага. Вспомните упрек, сделанный леди Нельсон мужу после битвы на Ниле. "Я женился, и поэтому не могу прийти" - вот слова, которые очень многие женщины подсказывают мужьям в ответ на призыв со стороны Бога. Недавно мне пришлось говорить с одной женщиной о жестокости по отношению к котикам, с которых заживо сдирают шкуру. "Мне жаль бедных зверьков, - ответила она, - но, говорят, мех от этого приобретает более темный оттенок". Правда, ее жакет был из великолепного меха.
- Когда я издавал газету, я открыл особый отдел переписки на эту тему, - сказал я. - Мы получали массу писем - большинство заурядных, даже глупых. Но попалось одно оригинальное. Оно было написано девушкой-продавщицей в большой модной мастерской. Она далеко не разделяла взгляда, чтобы все женщины и во все времена представляли из себя совершенство. Она советовала романистам и поэтам поступить на год в большое модное дело: тут они бы получили возможность изучить женщину, так сказать, в ее натуральном виде.
- Не следует судить нас по тому, что, сознаюсь, составляет нашу главную слабость, - сказала светская дама. - Женщина, занятая только своим туалетом, перестает быть человечной - она возвращается к первобытному животному состоянию. Но, правду сказать, и портнихи могут иногда вывести из себя. Вина не вполне на одной стороне.
- Вы меня так и не убедили, что женщину ценят выше ее достоинства, - заметила студентка. - Даже и наш разговор пока не доказал ваших положений.
- Я не утверждаю, чтобы выдающиеся писатели проводили этот взгляд, но в популярной литературе он продолжает существовать. Ни один мужчина не станет оспаривать его в глаза женщине, и женщина - в ущерб себе - признала такой взгляд непреложным. Это понятие впиталось в более или менее разнообразной форме ее сознанием, исключая возможность исправления. Девушку не побуждают задать себе весьма полезный вопрос: "Выйдет ли из меня здоровый, полезный член общества? Или я подвергнусь опасности выродиться в пустую, эгоистичную, никому не нужную особу?"
Она вполне довольна собой, пока не открывает в себе наклонностей к мужским порокам, забывая, что есть и женские пороки. Женщина - балованное дитя нашего века. Никто не указывает ей на ее недостатки. Свет с его тысячью пороками льстит ей.
Каприз, ослиное упрямство именуются "милыми причудами" хорошенькой девушки. Трусость, одинаково презренная в мужчине и женщине, поощряется в ней, как очаровательное свойство.
Неспособность взять в руки дорожный мешок и пройти с ним через сквер или обогнуть угол - выставляется привлекательностью. Неестественное невежество и непроходимая глупость дают ей право считаться поэтически идеальной. Если ей случится дать пенни нищему на улице - причем обыкновенно ее выбор падает на обманщика - или поцеловать щенка в нос, - мы истощаем весь свой хвалебный лексикон, провозглашая ее святой. Я еще изумляюсь, каким образом, несмотря на все нелепости, какими женщины вскармливаются, из них выходит столько дельных.