Озлобленные грабители слишком много потеряли, чтобы подарить сопротивлявшимся жизнь. Это все подспудно понимали. Жилы стыли от почти реального осязания быть разрубленным шашкой или зарезанным ножом. В сознании ещё свежи кровь и хруст костей боя. Все хотели жить, впрочем, как и те, кому это заказано навеки. А они лежали рядом. Тела их закоченели. А ещё вчера они пели про КВЖД…Мы догадывались, что хунхузы послали за подмогой и боеприпасами. Жить оставалось часа два-три. Светало. В щель двери вагона вполз киргиз-призывник Разибай: "Эй, гдэ тымно, давай таскай патрона, граната! Второй Максима карапчил (утащил) мало недопёр. Памагай маленько, друга! И мой курсак (живот) сапсем прапал. Дай пожрать! Помирай скучно!" Тут парень вывалил гору патронов, добытых из второго, предпоследнего вагона. Там вырезали почти всех и сразу. Вот патроны и остались. Да и у вагона с десяток трупов валялось. Сделали ещё вылазку, собрали всё, что смогли. Тяжелее всего было снимать полушубки с окаменевших покойников. Волки рвали тела погибших, орудуя почти вплотную с нашими бойцами. Было страшно видеть, как они грызли в клочья ещё вчера живых наших товарищей. Как могли, приоделись в трофейные кожухи потеплее, разделили патроны, оружие. Надежда одна: на другой состав с охраной. Встречного почему-то не было. Так что из всего вагона за нами уцелел лишь Коля Ведмеденко. Его выбросило из вагона взрывом гранаты. А уже под вагоном переоделся в полушубок хунхуза и переполз в задний вагон. Там тоже ещё оборонялись.
Но бандиты, как видно, разогретые спиртным, решили сами добить солдат и призывников. Со свистом и дикими криками они вылетели из-под заиндевевших елей. Не ожидали всадники, что по ним ударят сразу три пулемёта, едва они окажутся у цели. Но спохватились хунхузы поздно. Задние напирали на было повернувших авангардных и уже всем скопом были политы свинцовым дождём. До полусотни всадников ускакали, как видно – насовсем. Оставшиеся безлошадные хунхузы заметались по снегу. Замолкли пулемёты и слышались лишь отдельные прицельные винтовочные выстрелы.
Офицер пограничник из замыкающего вагона с криком: "За мной, в атаку!" – вывел всех способных воевать для уничтожения врагов. Степан бежал рядом с Колькой. В руке была шашка, в другой – маузер. Кинжал сунул за голенище – так надёжней. Сошлись молча: кололи штыками, стреляли, рубили шашками. Озверевшие бандиты спьяну сами лезли под пули и на штыки. Последнее, что запомнил Стёпка – это перекошенное усатое лицо белогвардейского есаула. Парень заученно, с оттяжкой опустил шашку прямиком под кадык. Он даже услышал хруст перерубаемого хряща…И всё. В его голову угодила пуля из маузера беляка. Но, как часто тогда бывало, калибр пули был явно винтовочный и выстрел оказался слабым. Его хватило, чтобы пробить папаху и набить здоровенную шишку чуть выше виска. А всего в живых осталось ровно треть призывников и половина гвардейцев-пограничников. Их, почти пустые вагоны взял толкачом подоспевший паровоз. А уж от Харбина до Владивостока ехали с шиком в пассажирском вагоне с отоплением и проводником. Всех поили как господ чаем с сахаром и в подстаканниках. На границе китайский служащий преподнёс каждому призывнику по веточке багульника и стопке китайской водки, настоянной на женьшене. Из почти сотни ребят живыми во Владивосток прибыли менее полусотни. Остальные были варварски растерзаны не без участия "любезных" чиновников. Здесь же они проявляли чудовищное лицемерие на грани издевательства. Правда водку выпили в знак помин душ наших погибших товарищей. Пусть земля Манчжурии будет вам пухом! В 1935 году советские поезда по КВЖД уже не ездили официально. В Приморье бушевала ранняя весна.
Глава 13
Одели по робе
Шишка у Стёпки сошла на нет. Помог кусок медяшки и чайник кондуктора, вроде латунный. Нашлась и бодяга. Винтовки и пулемёты, документы убитых сдавал офицер пограничник. Какой-то начальник зачитал приказ о поощрении "Храбро отстоявших в бою революционное имущество КВЖД." Но ничего не сказал о том, что более половины из них полегли на поле боя "за имущество!". Трофейные полушубки, шашки, винтовки, карабины и кинжалы приказали сдать в арсенал. Отобрали у Дерябина и маузер, пригрозив гауптвахтой. Колю и Степана, да ещё человек пять забрал лихой морской старшина подводник с непомерно широкими плечами. Был у него и выпирающий из форменной голландки животик. Кто-то пошутил: не пузо ли у подводника? Но тот молча подошёл к наиболее рослому и так "взял его на животик", что бедолага отлетел метра на два. "Запомни, браток, у подводников всё, что выше ремня – грудь!!" Шутник извинился, вставая и отряхиваясь. Всех подстригли, пропарили в бане, осмотрел врач. Часа два обмундировывали "по робе". Брюки и роба были такими жёсткими, что стояли сами по себе. У яловых ботинок шнурки были кожаные. "Прогары разносите в учебке! Кому жмут, поменяю сейчас! Ушиваться будете в ротах!" – Объявил баталер. Одетые в робы не по размеру парни скорее напоминали огородное пугало и хохотали друг над другом. Робы скрипели как свадебные сапоги. Потом всех усадили в грузовик и повезли на пристань, где их ждал паром на остров Русский.
Такого великолепия выросшие в деревнях юноши отродясь не видели. Дворцы, дома в несколько этажей, кабаки, рестораны, всякие непонятные дома с шикарными вывесками, обилие шикарных колясок… И пахло, пахло багульником, он цвёл и от этого все сопки становились розовыми. Воздух был неимоверно чист и имел привкус аптеки. Это был запах любого города у моря: йодный аромат морской капусты и просолённых кораблей. На рейде грозно заострялись форштевни боевых кораблей. У Степана захватывало дух: сбывалась его многолетняя мечта: мечта детства и юности. Лохматой головой зарослей показался остров русский. Ещё недавно он был оккупирован корейскими огородниками. Но их довольно быстро переадресовали. Вряд ли их можно отыскать и сегодня. Разве что на Камчатке у посёлка Елизово.
На приближении 2-3-х кабельтовых среди зелени вырисовывались грани бетонных сооружений. Будто мураши копошились люди. Были среди них и те, кто остался для Степана как враг.
Глава 14
Пушка
"Справа по одному бегом марш! Стой, вашу в душу мать! Назад! Приставить ногу. Вот ты, салага неотёсанный, где у тебя "право"!
– Тута вот…Ну, ежели как если, то туды ближе. А?
– На! Ух ты, зелень подкильная! Ты и кто за тобой – колонна. Те, кто плечами стоят – шеренга. Ты, слизь гальюнная, – правый в шеренге и по команде "справа по одному-марш!" должен проснуться и бежать куда надо!
– А куды, ведь скрозь "справа"? А бежать мне?
– Вот я тте по едалам вдоль салазок и справа…А? Хошь, аль сам сообразишь? Марш!!!" – Правофланговый призывник, прикрывая скулу, рванул вдоль дорожной канавы. За ним послушно остальные. Лишь замешкался курсант следующей колонны, как старшина засучил рукав. Намёк был мгновенно понят. Таким же "макаром" выполнили ещё команду: "Направляющий, приставить ногу!" Со стороны строй напоминал гнилую колесницу на квадратных колёсах. Они спотыкались, теряли ногу на счёт "раз, два, три". А коли старшой вздумывал гаркнуть; "Кру-у-гом марш!" – То тут творилась куча-мала у пивного киоска. К обеду добрались до столовой у казармы, преодолев около полукилометра. Робы намокли от пота так, что перестали скрипеть.
– Запомните, братки: море любит сильных! А сильные любят пожрать! Справа по одному на камбуз марш! На сей раз команду исполнили даже с опережением: очень хотелось есть. Селёдка, борщ, каша – "шрапнель" и компот из сухофруктов (позже он станет деликатесом).
– Всем встать! Выходить строиться! – Рявкнул "полюбившийся" нам старшина." Пойдём посмотрим пушку. Потом даю на завтра сутки на приведение в размер рабочей формы одежды. Иголки и йод выдаст баталер. Размеры в уставе и у баталера. Но Грицюк малоразговорчивый, так что иголки не ломать и дурных вопросов не задавать." Глядя на его надвинутый лоб и пудовые кулаки с ним беседовать не хотелось. Метров 300 до пушки шли так, что захотелось ещё заскочить на камбуз. Шли строем "с выкрутасами". Старшина манипулировал строем "туда-сюда-обратно", добиваясь чёткости шага: "Вы, мальцы, ещё щенки неразумные. Вот даже шагать не умеете. А я вас научу шагать с закрытыми глазами. На лодке-то завсегда ночь. А коли повыключать плафоны и аварийку, то забудешь, где у мамки сиська. Вот и смекайте. Лодки ваши на заводе строятся, а учиться будете на железе и дереве. Вёсел на всех хватит. Туды вашу тётю по утряне! Ха-ха! Ша-а-гом марш! Соколики!"
Догадливые захватили из столовки-камбуза в карманы хлеба. Дойдя до пушки все попадали на траву. Одно запомнил Степан, что пушка тяжёлая и из неё стреляют. А ночью снилась родная база на Байкале и вкусный омуль. Весь следующий день, как и пообещал ротный главстаршина Овчинников, "новосёлы" ушивали простиранную робу по своему "организму". Кто не имел практики шитья иглой по полубрезенту, те, понурив голову, шли к баталеру за йодом. На просьбу дать напёрсток, слышали: "Те здесь чё, шляпная для модисток? Кру-гом! Пшёл!!" И получал ускоряющий пинок в зад. Но йод дал сразу едва не с поллитра: "Зря не пачкайтесь. Не лазарет!" Утром "для разгрузки" чистили картошку на всю школу. Исколотые иголками пальцы опять просочились кровью. Зато ноги праздновали отдых в теперь уже почти разношенных ботинках.