- Ох! Как страшно, как страшно! - дамы запричитали в голос. - Не иначе как чей-то могучий дух не может успокоиться после смерти. Кого это господин Канэиэ так обидел, что за покойник так свирепствует? Ох, если считать обиженных господином Канэиэ - не хватит пальцев на руках у всех здешних дам, вместе взятых! Но вот кто способен распознать злого духа? Сэймэй, конечно же, Сэймэй! Не он ли утихомирил растревоженный дух Фудзивара-но Наканари? А что призрак принца Савары перестал терзать столицу - также его рук дело!
- А правда ли, - спросила дама Оно, - что Хиромаса водит с Сэймэем дружбу?
О, тут-то все забыли о молодом невеже, и принялись наперебой пересказывать самые занимательные истории - о том, как демон украл из дворца чудесную бива, а Сэймей при помощи Хиромасы вернул ее обратно, и о девице, от которой Сэймэй отвадил ухажера-выдру, и о том, как Сэймэй по просьбе господина Великого Министра Кудзё убил жабу простым ивовым листком, а там заговорили о других таинственных происшествиях, и в конце концов все сошлись на том, что надобно соблюдать осторожность и в ночное время дома не покидать - да и в дневное остерегаться ездить без охраны.
- А кстати… - тут глаза дамы Суэ сощурились, - говорили, что чья-то повозка, запряженная белым быком с красной спиной, все утро стояла у Ниси О-мия, где начальник городской стражи упражнялся в стрельбе из лука.
- Кажется, у дамы Хэй бык белый, с красной спиной, - проговорила дама Киё. - А впрочем, мало ли таких быков в столице.
Дама Хэй, дочь капитана Правой Внешней стражи Тайра-но Корэнака, зарумянившись под слоем белил, опустила голову и ничего не сказала.
* * *
Минамото-но Хиромаса - таково было всеобщее мнение - обладал безупречным вкусом не только к священной музыке, но и ко всему остальному. В небольшой комнатке, отведенной ему во дворце Дзёнэйдэн, все было устроено так, чтобы радовать глаз - и слух, если хозяину приходила охота поиграть на бива или на флейте.
Прозвище "Господин Осени" подходило пожилому чиновнику как нельзя лучше - и не только потому, что в его ведомстве находились Осенние Палаты. Смолоду Хиромаса, как говорят, был невзрачен - лицу недоставало нежной округлости, чертам тонкости, волосам мягкости и длины. Если бы не остроумие да не божественная игра на флейте - пожалуй, ничем не мог бы он пленить сердце красавицы. Однако будучи из тех мужчин, кого лета только красят, в свои пятьдесят он стал более видным кавалером, нежели многие юноши, не говоря уж о ровесниках, чьи миловидные лица с годами расплылись, округлые щеки обвисли, а длинные волосы изрядно поредели. Хиромасу же луны и дни лишь шлифовали, как бронзовую статую. Лицо Хиромаса брил гладко, бородки или усов на китайский лад не отпуская, пудрой не пользовался и бровей не чернил - и оттого не казался ни моложе, ни старше своих пятидесяти лет. Виски его плотно прихватил иней, а брови только слегка тронул - но глаза, большие и внимательные, не подернулись мутью годов, и говорили, что не одна дама, завидев блеск в этих глазах, оставляла ночью сёдзи в своей комнате приоткрытыми. И то: алые листья клёна цветущей вишне красотой разве уступят?
Руки бывшего начальника Левой Стражи выдавали крепкую дружбу с мечом и луком, а под складками просторного сокутай угадывалась фигура стройная, как у двадцатилетнего Райко. И нес себя господин Хиромаса так изящно и легко, как Райко никогда не удавалось двигаться в придворных одеждах. В другое время Райко смутился бы этим сравнением, теперь же смущаться не стал - не до того. В глазах еще стояли разметанные в пыли шелка убитой девицы, в ушах звенели презрительные слова, что бросал ему господин тюнагон Фудзивара Канэиэ, из дома которого были убитые прислужницы. Много при дворе людей, положением выше тюнагона - но господин Канэиэ изволит быть родом из северных Фудзивара, он сводный брат императрицы-матери государя Рэйдзэй, он член Великого Государева Совета - а потому начальник городской стражи должен в его присутствии сидеть, склонившись, головы не поднимая - даже если бы на его совести не было двух нераскрытых убийств. Потому что при дворе даже кошки изволят состоять в пятом ранге, а сам Райко - в шестом.
Хранитель покоев велел подать сладкого сакэ и к нему - рисовых пирожков с острой начинкой. Райко не знал, отчего господин Минамото - случайно, по его словам, - услышав гневные речи тюнагона, проникся сочувствием к такой мелкой птахе, как он - однако был рад, как говорится, и за паутинку ухватиться.
Говорили поначалу о пустяках, Хиромаса расспрашивал о делах в восточных провинциях, о здоровье отца и братьев - но видно было, что только ради приличия. И лишь после того, как обсудили всех предков Райко, вплоть до сиятельной особы Шестого принца, Хиромаса соизволил перейти к делу.
- Положение ваше, надо признать, весьма скверное, и даже не потому что чуть ли не беса подозревать приходится, а потому, что за всем этим чувствуется рука человека, сидящего высоко.
Тут один слуга внес на лаковом подносе закуску и сакэ, а другой - жаровню с пылающими углями. Господин Хиромаса примолк, ожидая, пока оба, исполнив свою службу, выйдут из покоев. Райко приметил, что по правую руку от них - веранда, выходящая в сад, а по левую - освещенные комнаты, так что если бы кто-то начал подкрадываться, чтобы послушать разговор - тень его непременно упала бы на сёдзи. А господин Хиромаса, увидев, что Райко это приметил, улыбнулся.
- А в таких случаях, - продолжал господин Хиромаса, - будет ли найден преступник, нет ли - вы все одно наживете могущественного врага. Если демона не отыщете - будет против вас враждовать господин Канэиэ. Если отыщете - кто знает, чью злобу возбудите… Бедственное ваше положение возбудило в моем сердце жалость.
- Признательность сего жалкого человека никакими словами выражена быть не может, - глубоко поклонился Райко.
- А вы выпейте сакэ - язык-то понемногу и развяжется, слова отыщутся…
Подавая пример, Хиромаса первым взял в руки чашку из китайского фарфора - голубого, хэнаньской работы. Райко теперь неловко было отказываться, хотя он собирался. Юноша взял чашку, согрел руки, пригубил.
- А доводилось ли господину Хиромасе когда-либо сталкиваться с духами и нечистью? - Райко посмотрел в опустевшую чашечку.
- Нет, не доводилось. Хотя россказней я слыхал немало. Горожане, простой народ, готовы видеть под каждым кустом кицунэ, а в каждой луже - каппу. Ночные грабители, бывает, раскрашивают лица и выдают себя за они, чем нагоняют страху на людей. А впрочем, их нравы вам известны. Да и кугэ суеверны не меньше простолюдинов. Не иначе как до вас дошли слухи о том, что свою бива я выиграл в состязании у демона, что тревожил людей возле ворот Расёмон?
Райко, улыбнувшись, кивнул. Сакэ согрело ему руки и внутренности в этот холодный и полный горестей день.
- Он не был демоном, - вздохнул Хиромаса. - Просто грабителем. Но на бива и впрямь играл искусно, а инструмент оказался дивный, китайской монастырской работы…
Господин Хиромаса вдруг задумался, сдвинув брови. Райко показалось, что он смотрит куда-то сквозь мир вещей, словно бы видит незримое для других.
- Да, так вот что вам стоит сделать, - медленно проговорил Хиромаса, возвращая взгляд к лицу собеседника. - Подите-ка вы к Абэ-но Сэймэю.
Абэ-но Сэймэй! Кто в Столице не знает этого имени? Дама Суэ, вспомнив дни своей молодости (ах, и ее сердце при звуках флейты Хиромасы билось чаще!), со всеми подробностями рассказала бы, как молодого и чуть ли не безродного (отец-то из Абэ, да мать, поговаривали - кицунэ, лиса-оборотень!) колдуна-гадальщика представил ко двору молодой Минамото-но Хиромаса, в то время капитан Правой Стражи Дворца. Тёмная там история была, тёмная и странная, один человек в ссылку на остров Цукуси пошел, иные в отдаленных провинциях чины получили - подробностей и не узнать теперь, известно лишь только, что царственная тётка Хиромасы, супруга сокрывшегося государя Мураками, очень после того дела благоволила племяннику и Сэймэю. И когда именно её сын под именем государя Рэйдзэй изволил занять престол, благоволение сие усилилось. Однако Хиромаса почетное назначение в Осенние Покои принял, а вот Сэймэй предложение стать главой Палаты гадальщиков со всей вежливостью отклонил - и продолжал себе жить уединенно на улице Цутимикадо в окружении слуг-сикигами, которых он нарекал именами разнообразных насекомых.