Боль захлестнула ее. Она никогда не проявляла слабости, поэтому ее привыкли считать холодной и сильной. Никто не мог заподозрить, что она…
О, черт!
Она боится оставаться одна. Боится отпускать от себя Павлика и Душку. Ее Душку, ее точную копию, пока еще не отдающую себе отчет в том, что она такое.
Страх за Душку постоянно жил в ее сердце, и она еще раз задала Кириллу вопрос, который возникал постоянно:
- Кирилл, когда вы окрестите детей?
Он вскинул на нее недоуменный взгляд:
- Что?
- Когда детей окрестите? - повторила мать. - Особенно Душку… Ты ведь прекрасно осознаешь, что без этого может случиться большая беда.
- Анна не хочет, - устало отмахнулся он. - Мне-то все равно, но у Анны личная неприязнь к Господу Богу. Она не может простить Ему Мишку.
- Ему? - удивилась мать и неожиданно расхохоталась. - А что, твоя жена стоит выше Бога, что Он ни с того ни с сего стал вдруг нуждаться в ее высоком прощении? К тому же, насколько я знаю, Его там не было. Вряд ли Господу придет в голову прикинуться крутолобым пацаном.
- Он мог бы предотвратить это…
- А если Он пытался предотвратить что-то другое? Еще более страшное?
Она наклонилась так, что теперь Кирилл почти не видел ее круглых глаз.
- Если Богу был нужен наш мальчик? Такое ты никогда не предполагал?
- Оставим это, - попросил Кирилл. - Я не верю в Бога. И вообще не склонен к метафизике. Увы…
Она откинулась назад и теперь смотрела на него тем взглядом, которого Кирилл не любил и потому боялся.
Взглядом, с помощью которого она проникает в твою душу, пытаясь понять.
- Когда, наконец, ты перестанешь врать себе и другим? - произнесла она наконец бесконечно усталым голосом. - Поистине часть бедствий постигает нас из-за нашей самоуверенности, но куда больше несчастий случается от неуверенности в себе. Впрочем, суть две стороны одной медали.
* * *
Анна в очередной раз дочитала письмо в заветном конверте. Втайне от всех, поскольку предчувствие НОВОЙ ЖИЗНИ не нуждалось в публичности. Кто-нибудь запросто мог сглазить.
- Ага, мы получили любовное послание!
Она резко обернулась. Голос Кирилла прозвучал так неожиданно над ее ухом, что она вздрогнула.
- Ты меня напугал!
- Вот уж не надеялся! Моя бесстрашная жена чего-то боится?
- Не "чего-то", а кого-то!
- Неужто ты живешь по Библии? "Жена да убоится мужа своего"… Будем считать, наконец-то ты меня убоялась!
- Не надейся, - усмехнулась она. - Был у Ведьмы?
Он с трудом сдержался. Сколько можно так называть его мать?
- У мамы, - поправил он с неожиданной суровостью. - Она ждет нас вечером с детьми.
- Конечно, - кисло улыбнулась Анна. - Старой леди хочется на прощание обнять внуков. Мы же уезжаем на край земли. Откуда не летают самолеты, не ходят поезда и даже машиной не выберешься… Она по-прежнему напускает на себя вид "незаслуженно обиженной и брошенной старости"?
Взгляд ее был исполнен такой ненависти, что Кирилл предпочел бы в этот момент смотреть совершенно в другую сторону, чтоб не разлюбить ее. Иногда он сам удивлялся запасу своей любви - слишком часто Аннины глаза суживались так, как если бы ей хотелось испепелить своим взглядом весь мир.
- Аня! - попросил он. - Не надо… Мама старый и одинокий человек. Душка - смысл ее существования. Отдушина. Даже кличку эту придумала ей она. Душа, душенька, душка…
- И все забыли, что у девчонки, кроме собачьей клички, есть замечательное имя Дарья! - возмутилась Анна.
- Ей нравится, - пожал плечами Кирилл. - Дашек много, Душка - одна.
- Ох уж это наше стремление быть единственными в своем роде! - с сарказмом рассмеялась Анна. - Мы такие оригиналы, бог мой! Девчонка уже сейчас пылинки с бабки сдувает, а однажды я заметила вот что…
Она замолчала, и Кириллу вдруг очень захотелось разгладить злую морщинку на ее лбу.
- Я зашла, а они сидят и молчат. Смотрят друг на друга, совершенно не реагируя на меня. Если твоя мамаша хочет внушить моей дочери этот кретинизм с телепатией…
- Это не телепатия! - мягко поправил Кирилл. - Это - другое!
- Плевать, - оборвала Анна. - Меня тошнит от ваших метафизических бредней! Как это ни назови, эффект один и тот же - мне не нужна оторванная от реальности дочь, мнящая себя богоизбранной! И потом, она так ругается при детях! Что это за выражения она себе позволяет?
- Она художник, а им свойственна эксцентричность, - попытался защитить мать Кирилл.
- О боже! Значит, если я не удостоена такой чести, мне нельзя выражаться как лабазник, а ей можно?
- Ты врач. У тебя в жизни другие функции, - улыбнулся он. - Так же как у меня. Давай закончим, ладно? Не порть ей вечер - может статься, она увидит детей в последний раз… Не забывай - мать очень старый и больной человек.
- Хорошо, - устало согласилась Анна. - Я буду паинькой. Сделаю вид, что мне безумно интересно слушать ее бредни. Что я тронута ее дешевыми подарками. Все это ради тебя. Чего еще она хочет?
- Чтобы мы окрестили Павлика и Душку.
Анна насупилась. Морщинка прорезала ее лоб.
- Ни-ког-да, - процедила она сквозь зубы.
- Анна!
- Никогда! Я этого не позволю! Мишка крестился - и через неделю… через неделю…
Они уже подошли к дому. К их чертовому дому, где прекрасно просматривалась та самая площадка у школы. Именно там несколько подонков убивали Мишку и Аранту.
Анна невольно сжала руку Кирилла. Он взглянул на нее. Она зажмурилась, как ребенок, пытающийся спрятаться от собственного страха и кошмара воспоминаний.
"Если бы это видела мать, она бы уже не сомневалась в правильности нашего решения, - с тоской подумал он. - Разве мы сможем жить тут, рядом с нелепой Мишкиной смертью?"
Ласково сжав ладонь жены, он притянул ее к себе.
- Скоро все это кончится, - прошептал он, тихо касаясь губами ее щеки. - Вот увидишь, у нас все будет хорошо…
Она вырвалась и взглянула на него с неожиданной злостью.
- Никогда, слышишь, никогда не говори этой фразы!
Выпалив это, она быстро пошла в подъезд. Он ничего не мог понять и, пожав плечами, поплелся за ней.
* * *
Душка подняла с пола книгу. "Ну вот, - поймала себя на том, что, как маленький Павлик, готова разреветься, - у каждого своя примочка…"
Прижав книгу к себе, как прижимают ребенка, с горечью убедилась, что при падении "Хроники Нарнии" все-таки пострадали. Совсем чуть-чуть - только немного оторвалась обложка, и при желании ее запросто можно подклеить, но девочка ощутила физическую боль.
Бережно разгладив помявшиеся страницы, она положила бедняжку на стол и посмотрела на брата.
Он играл.
Смешно надув губы, целился в кого-то невидимого, но очень страшного - судя по мрачной решимости его взгляда. Уж наверняка противнику его не позавидуешь!
Душка не смогла удержаться от смеха.
- Что? - обернулся мальчик.
- Так. Ты похож на неподкупного шерифа!
- Очень хорошо, я и есть неподкупный шериф!
- А мне казалось, ты восьмилетний глупый ребенок, - поддразнила его девочка.
Малыш обиделся:
- Я вовсе не такой! И ты прекрасно это знаешь!
- Как любит говорить бабушка, я знаю только то, что ничего не знаю…
- Это говорит не бабушка, - услышала Душка за спиной голос матери, в котором смутно угадывалось плохо скрытое раздражение. - Это говорил древний философ. Бабушка лишь повторяла его слова.
"Почему ее так бесит моя мать? - думал Кирилл, смотря на покрасневшее лицо жены. - Даже простое упоминание способно вызвать в ней совершенно непонятную ярость!"
- Но я не разговаривала с древними философами, - достаточно спокойно ответила Душка. - Я-то в основном говорю с бабушкой!
- Не дерзи, пожалуйста. - Губы Анны сжались в тонкую полоску. - Я просила вас убраться…
- Мы же убрались!
Душка была готова взорваться от несправедливости материнских претензий.
- Ты что, не видишь?
- Пока я вижу только одно. Вы играете. Читаете. Живете как в раю, а я…
Она осеклась.
Что это нашло на нее?
Павлик смотрел на мать расширившимися от страха глазенками, готовый в любой момент расплакаться. Душка была воплощением молчаливого протеста против несправедливости…
В комнате царила идеальная чистота!
Что на нее нашло?
Анна устало провела рукой по лбу.
- Простите. Сама не знаю, что со мной творится… Кажется, расшатались нервы.
Она быстро, почти бегом, удалилась в спальню, где, сев на кровать, огромным усилием попыталась сдержать начинавшуюся дрожь. Подобные приступы случались с ней после Мишкиной гибели все чаще и чаще. Но не до такой степени, когда ей…
Она перевела дух.
Произнести это даже в уме она не решалась.
- Произнеси…
Женщина вздрогнула.
Голос послышался так явно, что Анна оглянулась в испуге.
- А что, собственно, в этом такого?
Он звучал насмешливо. Как будто некто невидимый, спрятавшись от Анниных глаз, издевался над ней.
- Убить своих детей. А что? Разве сотни людей в самых разных точках вашего мира не убивают детей? Разве не лучше убить своего ребенка самой, чем позволить это сделать другому существу?
- Нет, - прошептала Анна. - Я просто переутомилась - ничего другого… Я не схожу с ума, просто такова степень моей депрессии… Это пройдет, когда я…