- В общем, Ребров этот был из Сообщества, - сказала Татьяна. - Весьма выдающийся маг, между прочим. Операцию одну он нам обрушил, в пятьдесят третьем. Тогда все могло вообще иначе обернуться - если бы в политические игры не ввязались, точней, если бы он нас во все это не втянул. Так ведь мало того, что втянул - многих тогда просто перебили.
Слова Татьяны были на редкость туманными, и ничегошеньки не объясняли, о чем Марина и сказала.
- Просто наш город должен был стать полностью неподконтрольным Сообществу. А потом - не только Ленинград, но и вся страна. Деталей операции я и сама не знаю, была тогда… Даже не стажером, вроде тебя, а так - девочкой "подай-принеси, спасибо, можешь идти". Но этого Реброва я помню. А потом… Потом стрельба была. Кто ушел на кромку - тому повезло, Сообщество там почти бессильно. Ну, кто не ушел - тех перебили. В тот же год и в "органах" перетряска была. А у нас тогда с "органами" был и контакт, и союз. Это потом мы для них как бы существовать престали - после того, как восстановились, когда Стрешнев из подполья вышел, когда Рэкки сюда прибыл. Знаешь, так, как сейчас - оно, пожалуй, лучше. Сообщество тогда тоже проиграло. Это отдельная история. А виной всему - тот самый Ребров. Тот еще шпион. Значит, и на него управа нашлась…
- А что это за татуировка - орел без корон, пентаграмма…
- А, это, - улыбнулась Татьяна. - Он же в "Страже" давным-давно был. А до того - в одном теософском обществе. Наверняка - оттуда. Ты лучше расскажи, что за испытание тебе устроил этот самый Казарский?
- А ты и предупредить заранее не могла? - обиженно спросила Марина. - Опоил какой-то штукой, разрушающей внимание…
- А потом заставил внимание напрягать? Ну, это еще нормально. Я уж боялась, не пошлет ли он тебя брать интервью с какими-нибудь тварями с кромки…
- А что - мог?
- С него станется, - покачала головой Таня. - Знаешь, все тут вздохнули, когда ему офис выделили. Парень он, конечно, хороший, но придумать может что угодно. От его розыгрышей одно время все выли… Ладно, тебе совет - отдохни. Все равно с моргами и ГУВД сейчас без тебя разбираться будут. А уж если подтвердится - ну, получишь свои заслуженные лавры. За ужином, я думаю.
- В виде лаврового листа в супе? - поинтересовалась Марина.
- Почему бы и нет - вещь полезная…
* * *
"Где-то в СССР",
задолго до событий.
Он и сам поначалу не знал, что такое Дар, что он означает. Рос себе - вполне нормальный мальчик-отличник из вполне приличной семьи. Из атеистической, между прочим, где ни в Бога, ни в чудеса верить было не принято. Да и вообще - что это еще за штука такая - магия? Это, знаете ли, для цыганок-гадалок да темных деревенских бабок.
По крайней мере, его представления о магии этим и заканчивались.
А жилось ему скверно - как любому мальчику-отличнику из приличной семьи. Потому что такова здешняя жизнь, что мальчиков-отличников нужно обязательно сталкивать с прочими. Тогда он еще не понимал, что это - несправедливо. Нельзя нормальному человеку каждый Божий день встречаться с падлом. Раз уж падлу не сколотили гроб - пускай живет, как хочет, только пускай будет за железным занавесом, за границей на замке.
Впрочем, кроме приличной семьи, были и другие моменты. К примеру, то, что приличная семья "находилась на временно оккупированной врагом территории". И не важно, что и сам город находился на той самой территории, и что он не помнит ни оккупантов, ни оккупацию - по малолетству. Все равно - клеймо есть клеймо. Тем более, в городе было много приезжих - не с оккупированной территории.
А лет в двенадцать он неожиданно понял, что может управлять людьми. Исподволь, тихо, почти незаметно. Началось все с малого - с того, что его главные обидчики разодрались между собой. Разодрались в прах, один даже в больницу загремел. И это сбылось по его желанию.
Может, и было оно совпадением. Но дальше такие совпадения случались все чаще и чаще.
Пожалуй, кто другой на этом бы и успокоился. Тем более, что он входил в тот самый возраст, когда на девочек начинают обращать внимание - пока что просто так. К тому же, идиотскую систему раздельного обучения, наверняка придуманную тайным сексуальным маньяком и введенную (вот, заняться-то в тылу было кое-кому нечем!) как раз во время войны, уже успели отменить.
А еще лучше - начать экспериментировать на учителях: пускай-ка поработают, оценки позавышают.
Кто другой, пожалуй, и стал бы устраивать такие эксперименты - влюбил бы в себя всех одноклассниц, заставил бы математичку вместо тройки ставить "пять" неизвестно за какие успехи…
Ничего подобного не произошло. Девочки ему пока что были неинтересны, к тому же, они поддерживали мальчишек в издевательстве над ним - а вот этого простить было нельзя. Что же до учителей, то ему и в голову такого не пришло - незачем, он и так хорошо учился.
А вот исследовать свои способности, понять откуда, что и как берется - это было по-настоящему интересно. И очень хотелось их по-настоящему применить. Так применить, чтоб враги кровью умылись.
Но вот с этим ему пришлось подождать. Всего лишь два года.
Той весной взрослые были мрачнее обычного, беспокойство передалось и детям, и подросткам. Однажды их класс отпустили с уроков, поскольку у учителей было какое-то спешное собрание. Причем, судя по всему, речь шла не об оценках и не о поведении учеников - обсуждалось что-то гораздо более важное и значительное.
Он, как всегда один, отправился домой, размышляя совсем не об отмененных уроках. Как раз примерно в то время он стал видеть Сны. Именно - Сны. О войне. Всегда одни и те же, лишь с некоторыми вариантами. И ладно бы, если бы о войне, знакомой по рассказам взрослых и по учебникам истории. В конце концов, это было бы вполне понятно и объяснимо - конечно, он ничего не помнил о том времени, но ведь не помнил - не значит, что не видел.
Но нет, война была какой-то совершенно иной. И солдаты были непохожими на здешних.
К чему все это, он пока что не представлял.
Из размышлений его вывел знакомый и очень неприятный голос, принадлежавший человеку, который изводил и его, и его мать - местному управдому.
- Ну, гайки теперь закрутят по новому, - говорил управдом какому-то человеку в полувоенном пальто. - Как пить дать. А у меня, сами понимаете, контингент, на четверть вон такой, - он протянул узловатый палец в сторону мальчишки, то ли считая, что тот ничего не расслышит, то ли наоборот - рассчитывая, что расслышит, и даже очень. - Отец, видите ли, без вести на фронте пропал, - он хмыкнул - мол, понятно, какие такие бывают пропавшие без вести, наверняка попал в плен, и, чего доброго, остался за рубежом. - Сами - под немцами были. Доверяй, но проверяй…
Собеседник управдома сдержанно кивал.
Почему-то школьнику, отпущенному с уроков, захотелось подойти - и врезать как следует здоровенному управдому промеж глаз - а если он упадет, то топтать сапогами, пока эта мразь не смешается с почерневшим снегом в кроваво-серую кашу.
Конечно, управдому не сделалось бы ничего, он, пожалуй, даже не пошатнулся бы от удара.
Но хоть словом задеть его было просто нужно. Чувствовалось, как стучит в висках кровь, когда он поравнялся с управдомом, обернулся к его собеседнику - и громко сказал:
- Не надо ему верить, он - подонок!
Слова прозвучали тихо, по-взрослому, безо всякой истерики.
Управдом аж язык от возмущения на какие-то секунды проглотил, а потом разразился руганью.
- Погодите, Петр Данилович, - перебил его излияния собеседник, когда управдом сделал шаг к мальчишке. Тяжелая рука легла на плечо управдома. - Говорите, его отец пропал без вести? А вы сами, Петр Данилович, где во время войны служили?
Человек в шинели военного образца молча кивнул мальчишке - проходи, не задерживайся, здесь люди взрослые, сами во всем разберутся…
…А наутро случилось несколько событий.
Школа переменилась разительно - обязательный бюст, присутствовавший в вестибюле, обязательные портреты в классах исчезли, да так, словно и не было их вовсе. Кто-то из учителей не скрывал радости, кто-то старался спрятать злобу.
А вечером, когда к матери зашла соседка, он узнал еще об одном событии. Тот самый управдом погиб - еще вчера вечером. Возвращался домой, был пьян. Кто и за что его зарезал - так и осталось совершенно неизвестным. Вроде бы, его еще можно было спасти, если бы вовремя отвезли в больницу. Только этого не случилось - обнаружили его только утром. На серо-красном снегу.
Жертва эта стала первой. Но далеко не единственной и не последней. В тот день он понял, как именно можно убивать.
За что - он знал уже очень давно.
А через несколько недель ему открылась и еще одна часть Дара.
Он, отойдя от дома буквально на несколько шагов, оказался в совершенно ином городе…