Павел кивнул, и тут же выбросил профессора из головы. Подобные происшествия были в Южной Пристани нередки, светила мировой науки с завидной регулярностью пытались раскрыть тайну приморского городка, а агенты разведок всячески им в этом способствовали или препятствовали - в зависимости от гражданства и политических предпочтений пресловутых учёных. В сравнении с творящимся в порту ночью, шпионские игры были злом привычным, и горожане уже не шарахались от снующих по подворотням фигур в длинных плащах, под которыми при желании в разобранном виде можно спрятать даже аэроплан. Впрочем, профессор напомнил о себе следующим утром, когда смена Павла подходила к концу и первые лучи солнца уже освещали верхушки платанов. Он подошел к юноше и небрежно поинтересовался:
- Молодой человек, не желаете немного подработать? Мне нужен ассистент.
- А в чём будет заключаться моя помощь, и какое вы мне положите жалование?
- Мне нужен человек на посылках, который, помимо прочего, помогал бы мне во время проведения эксперимента.
Справедливо рассудив, что с позиции ассистента приглядывать за Ричардом Клейном сподручнее, да и лишние ассигнации никогда не помешают, Павел охотно согласился. Сразу по окончанию смены он поднялся на мансардный этаж и постучал в дверь занятых профессором апартаментов.
Посещать апартаменты Павлу доводилось не раз - служащие Гранд Отеля частенько подменяли друг друга, и внутреннее убранство номеров не было швейцару в диковинку. Многослойные льняные занавески были отдернуты, пропуская в номер потоки солнечного света.
На кровати был небрежно набросан нехитрый скарб профессора, на столе стояли две гостиничные чашки с горячим сортовым чаем и блюдо с баранками, а на тумбе возвышалось некое подобие перевернутой хрустальной вазы. Хрустальное чудо привлекло внимание Павла - в списке имущества отеля оно не значилось.
- Если не ошибаюсь, это скульптура - творение кого-то из кубистов? - предположил он. - Брак? Или всё-таки Пикассо?
- Ошибаетесь, молодой человек, - профессор с трубкой в руках сидел в кресле в дальнем от окна углу и время от времени вдыхал в себя табачный дым, пуская забавные кольца.
Взгляд Павла зацепился за странного кроя темный костюм, чуть мятый и провисающий с боков, но, тем не менее, изысканный. - К современной школе живописи и ваяния эта модель не имеет ни малейшего отношения. Присаживайтесь, угощайтесь чаем, баранками.
- Модель? - переспросил юноша, обнимая ладонями горячую чашку.
На его лице, по всей видимости, было столь явно нарисовано изумление, что профессор хмыкнул.
- Эта скульптура, как вы её назвали, ни что иное, как бутылка Клейна. Нет-нет-нет… Я не имею к её созданию ни малейшего отношения, она названа в честь Феликса Клейна, моего однофамильца.
- Не очень-то она и похожа на бутылку, - фыркнул Павел.
- Конечно, правильнее будет называть её "поверхность Клейна", - неожиданно согласился профессор. - Просто в немецком языке слово Fläche пишется почти так же, как и
Flasche, вот и пошла путаница. Как вы полагаете, в чем особенность этой поверхности?
- Возможно, это какой-то топологический объект, - предположил юноша.
- Бинго! - профессор положил на стол трубку и захлопал в ладоши. Потом взял модель и неожиданно швырнул её в Павла. Юноша с трудом поймал статуэтку - она чуть не выскользнула у него из пальцев. - То, что вы сейчас держите в руках, является замкнутым двумерным дифференцируемым неориентируемым многообразием. Проще говоря, односторонней поверхностью.
- Это как лента Мёбиуса?
- Мне приятно, молодой человек, что вы слышали про работы Мёбиуса и Листинга.
Возможно, вы не совсем безнадёжны.
Лицо Павла расплылось в улыбке. Профессор тем временем взял в руки чашку и с наслаждением стал прихлёбывать горячую жидкость.
- А ведь умели заваривать чай в российской глубинке, умели же…
- А эта односторонняя поверхность… - Павел сделал глоток горячего чая и закусил его мягкой баранкой, выпеченной в булочной мадам Щербы. - Чем она так примечательна?
Школьный учитель Павла пан Стименский был умнейшим человеком с точки зрения практической мудрости. К его чести, он щедро делился ей со своими учениками, вполне справедливо полагая, что мудрость не просто лучше знаний, но даже способна их заменить. Советам пана Стименского, Павел частенько следовал, потому что знаний таки не хватало. Так вот, пан Стименский любил говорить, что ежели вы увидели в учёном человеке страсть к определенной области науки, с явным интересом спросите его о сей области, и доколе не расскажет всё, что лежит на душе, он не остановится, а вы заслужите почёт и уважение.
- Это из области гомотопических групп, молодой человек. Как бы это сформулировать нагляднее? Вот у вас в руках сейчас кружка и бублик. Несмотря на внешнюю несхожесть форм, они гомеоморфны. Потому что при минимальной трансформации поверхности мы из бублика можем получить кружку, а из кружки - бублик.
- А бутылка Клейна? Чему гомеоморфна она?
- Другой бутылке Клейна. Либо чему-то совершенно невообразимому, - профессор рассмеялся низким гортанным смехом. - Сделать бублик из неё не получится.
- А что получится? - спросил Паша, обескураженный неожиданным взрывом веселья профессора.
- Хотел бы я это увидеть.
***
Ещё мальчишкой Михаил Стожаров часами торчал в кузнице, наблюдая, как под тяжелым отцовским молотом шипящий металл превращается в инструмент либо холодное оружие.
Пойдя по стопам отца, он стал лучшим в городе кузнецом, а потом, с появлением разорившей конкурентов штамповочной мастерской, и единственным. Работал Михаил, в основном, с клинками. Сработать подкову - дело нехитрое, её и кузнечный пресс выдаст, а вот поди сделай на том же прессе казачью шашку, да такую, чтобы с одинаковым успехом гусиное перо и пехотный доспех разрубала.
Обычно заказов у Михаила собиралось немного. Оружие не терпит спешки, в него нужно вложить душу, только тогда оно не подведет владельца, станет ему и силой, и оберегом.
Но после того как на рейде из странной дымки возник парусный флот, и одно из тяжелых чугунных ядер снесло южную стену кузницы, надвое расколов кузнечный горн, вдруг выяснилось, что кузнец городу нужен. Cправив c помощью казаков новую кузню, Михаил всерьёз взялся за работу, споро выполняя накопившиеся заказы. Одетый в кожаный кузнечный фартук, он методичными ударами разминал заготовку, когда в кузню вошёл Пашка Смельцов, племянник старого друга Михаила - Андрея Смельцова.
- Здравствуй, дядь Мих, - прокричал Пашка, стараясь заглушить ритмичные удары кузнеца.
- Будь здоров, пострел, - Михаил отложил молот и резким движением опустил заготовку в чан с водой. Будущая шашка пронзительно зашипела. - С чем пожаловал?
- Работа для тебя есть, дядь Мих! От питерского профессора, хорошо платит.
- Ну сказывай, что за работа.
- Вот, - Пашка вынул из сумки сверток, размотал ветошь, и глазам Михаила открылась вычурная бутылка с изогнутой ручкой.
- Ежели ты помнишь, я кузнец, а не стеклодув, - сухо сообщил Михаил, скинул рукавицы, развязал фартук.
- Это модель, дядь Мих, - не смутился Пашка. - Профессор хочет, чтобы ты такую же стальную сделал. С медной, этой, как его, облёткой.
- Оплёткой, - поправил Михаил и протянул руку. - Дай погляжу.
То что Михаил сперва принял за бутылку оказалось скорее статуэткой - без дна и двухслойной. Никакой функциональности, типичный образец современного искусства, вычурного и бессмысленного.
- И на кой она ему? - переспросил Михаил, внимательно разглядывая статуэтку.
- Опыты будет ставить, - тут же отозвался Пашка. - Он же не абы кто, учёный, его академия наук сюда прислала.
- Не он первый, не он последний. Многих она сюда присылала, токма толку нима. Не по зубам питерским академикам тайны Южной Пристани, ох не по зубам.
- Ну что, дядь Мих, сделаешь?
- Не, Паш, не потяну. Дюже она хитровыверченная. К тому ж у меня две шашки и кортик своего часа ожидают. Нехорошо это, наперёд оружия, экую финтифлюшку клепать. Да и не для кузни это дело, шибко много изгибов да заворотов. Да ты не тужи, сходи к жестянщикам в штамповочную, авось они сделают.
- Был я у них, - покаянно склонил голову Пашка. - Прости, что наперёд тебя пошёл, только и сам вижу, в кузнице такую красоту не сладить, слишком работа тонкая.
- Не, хлопец, "на слабо" меня не возьмёшь! - кузнец испытующе заглянул в глаза паренька, возвращая ему статуэтку. - Меня "на слабо" брать пытались, когда ты ещё титьку у мамки сосал. Слухай, а шёл бы ты к ювелиру, Семёныч такие вещи на раз делает!
Пашка радостно подпрыгнул и хлопнул себя ладонью по лбу:
- Я балбес! Спасибо, дядь Мих, к Семёнычу и пойду.
Когда Пашка ушёл, кузнец подошёл к колодцу, вытянул из него ведро воды, зачерпнул студеную водицу широкой мозолистой ладонью и щедро плеснул на лицо. Что-то не так было с этой пашкиной статуэткой, вот только что? Тяжело вздохнув, не от усталости, а от недоброго предчувствия, Михаил вернулся к работе, твердо решив вечером навестить архивариуса.