Джеффри никак не мог вспомнить. А что насчет акций на бирже? Про это он тоже ничего не помнил. Когда он был мальчишкой, эти вопросы его не слишком интересовали. Так что в памяти ничего и не осталось.
Он попытался проникнуть в библиотеку, чтобы кое-что уточнить. Библиотекарь - высокий, худощавый, с очень грустным лицом - не пустил его, сообщив, что час для детей еще не наступил. Тогда Гельсион начал слоняться по улицам. И отовсюду его прогоняли высокие худощавые взрослые с очень грустными лицами. Он начал понимать, что у десятилетнего мальчика совсем немного возможностей поразить мир.
Когда наступило время ленча, Джеффри встретил у школы Джуди Филд и проводил ее до дому. Он был смущен ее шишковатыми коленками и длинными черными локонами. Кроме того, ему не понравилось, как от нее пахнет. Зато ему куда больше понравилась ее мать, которая живо напомнила Гельсиону ту Джуди, образ которой запечатлелся в его памяти. Он немного забылся в разговоре с миссис Филд и сделал одну или две вещи, которые возмутили ее. Она выставила Джеффри из дома, а потом позвонила его матери и говорила с ней дрожащим от негодования голосом.
Гельсион направился к берегу реки Гудзон и болтался возле причала для парома до тех пор, пока его не прогнали и оттуда. Тогда он направился в магазин канцелярских принадлежностей, чтобы узнать, где можно взять напрокат пишущую машинку - и из магазина его тоже выставили. Гельсион принялся искать место, где бы он мог спокойно посидеть, подумать, спланировать свои дальнейшие действия, может быть, начать вспоминать какой-нибудь рассказ, пользовавшийся успехом. Однако найти такое место, где маленький мальчик мог бы спокойно посидеть, не удалось.
Он проскользнул к себе домой в половине пятого, бросил книги у себя в комнате, стащил сигарету и собрался убежать куда-нибудь, когда увидел, что отец и мать поджидают его. Мать выглядела потрясенной. Отец был худощавым и очень грустным.
- А, - сказал Гельсион, - наверное, звонил Снайдер. Я совсем об этом забыл.
- Мистер Снайдер, - поправила мать.
- И миссис Филд, - добавил отец.
- Послушайте, - начал Гельсион. - Нам следует во всем этом разобраться. Вы можете меня послушать несколько минут? Я должен сообщить вам нечто удивительное, и нам надо спланировать нашу дальнейшую деятельность. Я…
Тут он завопил от боли. Отец схватил Джеффри за ухо и потащил из гостиной. Родители никогда не слушают, что говорят им дети. Даже в течение нескольких минут. Они их совсем не слушают.
- Пап… Только одну минутку… Пожалуйста! Я пытаюсь объяснить. На самом деле мне совсем не десять лет. Мне тридцать три. Произошел скачок во времени, понимаешь? В моем организме произошли необъяснимые и загадочные мутации…
- Черт тебя побери! Заткнись! - закричал отец.
Боль, которую причиняли ему большие руки отца, и едва сдерживаемая ярость в его голосе заставили Гельсиона замолчать. Он молча позволил отцу пройти с ним четыре квартала до школы и подняться на второй этаж в кабинет мистера Снайдера, где их уже поджидали школьный психолог и директор. Психолог был высоким худощавым мужчиной с грустным лицом.
- О, да, да, - сказал психолог. - А вот и наш маленький дегенерат. Наше Лицо со Шрамом, наш Аль Капоне, да? Пойдем, отведем его в клинику, а там уж я возьму его journal intime. Будем надеяться на лучшее. Nisi prius. Он не может быть совсем уж плохим.
Психолог взял Гельсиона за руку. Гельсион вырвал руку и сказал:
- Послушайте, вы ведь взрослый умный человек. Вы послушаете меня. У моего отца возникли эмоциональные проблемы, которые ослепляют его до…
Отец с размаху врезал ему в ухо, схватил за плечи и толкнул обратно к психологу. Гельсион разрыдался. Психолог вывел мальчика из кабинета директора, и они направились в маленький школьный изолятор. У Гельсиона началась истерика. Он весь дрожал от разочарования и ужаса.
- Неужели никто не выслушает меня? - рыдал он. - Неужели никто не попытается понять? Неужели мы все именно так обращаемся с детьми? Неужели всем детям приходится пройти через такие мучения?
- Осторожно, моя колбаска, - пробормотал психолог. Он засунул в рот Гельсиона таблетку и заставил запить ее водой.
- Вы чертовски безжалостны, - рыдал Гельсион. - Вы не пускаете нас в свой мир, но сами все время вторгаетесь в наш. Если вы нас совсем не уважаете, почему бы вам не оставить нас в покое?
- А, кажется, ты начал понимать, - ответил психолог. - Мы - две разных породы животных, дети и взрослые. Черт возьми. Я буду говорить с тобой откровенно. Les absents ont toujours tort. Разумы никогда не встречаются. Господи. Нет ничего, кроме войны. Именно поэтому все дети вырастают, ненавидя собственное детство, а потом ищут возможность для мести. Но месть никогда не приходит. Pari mutiel. Как может быть иначе? Может ли кошка оскорбить короля?
- Это… от… отвратительно, - пролепетал Гельсион. - Таблетка быстро начинала действовать. - Мир полон мерзости. В нем масс… онфликт… оскорле-ний… не разрешить… не отом… тить… Словно кто-то… играет… с на… Глупо, а?
Чувствуя, как его окутывает тьма, Гельсион услышал веселое хихиканье психолога, но никак не мог понять, что того так развеселило.
Он взял лопату и последовал за первым шутом на кладбище. Первый шут был высоким, худощавым, очень грустным, но подвижным человеком.
- А правильно ли хоронить ее по-христиански, ежели она самовольно добивалась вечного блаженства? - спросил первый шут.
- Стало быть, правильно, - ответил Гельсион. - Ты и копай ей живей могилу. Ее показывали следователю и постановили, чтобы по-христиански.
- Статочное ли дело? Добро бы она утопилась в состоянии самозащиты.
- Состояние и постановили.
Они начали копать могилу. Первый шут обдумал ситуацию, а потом сказал:
- Состояние надо доказать. Без него не закон.
Скажем, я теперь утоплюсь с намерением. Тогда это дело троякое. Одно - я его сделал, другое - привел в исполнение, третье - совершил. С намерением она, значит, и утопилась.
- Ишь ты как, кум гробокопатель… - начал Гельсион.
- Отвяжись, - перебил его первый шут и начал занудно распространяться все на ту же тему: законно - не законно. Потом он быстро повернулся и выдал несколько профессиональных шуток. Наконец Гельсиону удалось от него отделаться, и он отправился в таверну к Иогану, чтобы немного выпить. Когда он вернулся, первый шут шутил на профессиональные темы с двумя джентльменами, которые забрели на кладбище. Один из них поднял шум из-за какого-то черепа.
Появилась похоронная процессия: гроб, брат умершей девушки, король и королева, их свита и священники. Девушку похоронили, и брат девушки начал ссориться возле могилы с одним из джентльменов. Гельсион не обратил на них никакого внимания. Он заметил девушку - с коротко подстриженными темными волосами и красивыми ногами. Он подмигнул ей. Она подмигнула ему в ответ. Гельсион стал подбираться поближе, бросая ей выразительные взгляды и получая не менее выразительные взгляды в ответ.
Потом он взял свою лопату и последовал за первым шутом на кладбище. Первый шут был высоким, худощавым, подвижным человеком с очень грустным лицом.
- А правильно ли хоронить ее по-христиански, ежели она самовольно добивалась вечного блаженства? - спросил первый шут.
- Стало быть, правильно, - ответил Гельсион. - Ты и копай ей живей могилу. Ее показывали следователю и постановили, чтобы по-христиански.
- Статочное ли дело? Добро бы она утопилась в состоянии самозащиты.
- А ты разве не спрашивал меня об этом раньше? - поинтересовался Гельсион.
- Заткнись, старина правоверный. Отвечай на вопрос.
- Я могу поклясться, что это уже происходило раньше.
- Черт возьми. Ты будешь отвечать? Господи.
- Состояние и постановили.
Они начали копать могилу. Первый шут обдумал ситуацию и начал занудно распространяться все на ту же тему: законно - не законно. Потом он быстро повернулся и выдал несколько профессиональных шуток. Наконец Гельсиону удалось от него отделаться, и он отправился в таверну к Иогану, чтобы немного выпить. Вернувшись, он увидел двоих незнакомцев возле могилы, а потом появилась похоронная процессия.
Он заметил девушку - с коротко подстриженными темными волосами и красивыми ногами. Он подмигнул ей. Она подмигнула ему в ответ. Гельсион стал подбираться поближе, бросая ей выразительные взгляды и получая не менее выразительные взгляды в ответ.
- Как вас зовут? - прошептал он.
- Джудит, - ответила девушка.
- Твое имя вытатуировано на моем теле, Джудит.
- Вы лжете, сэр.
- Я могу доказать это, мадам. Я покажу вам, где мне сделали татуировку.
- Ну, и где же?
- В таверне Иогана. Ее сделал мне матрос с корабля "Золотая Деревенщина". Вы пойдете со мной туда сегодня?
Прежде, чем она ему ответила, он взял свою лопату и последовал за первым шутом на кладбище. Первый шут был высоким, худощавым, подвижным человеком с очень грустным лицом.