* * *
Возвратившись из Камбоджи, я ещё около месяца прожил в Леондинге. Здесь я дождался Шуклу, который прибыл из своего научного монастыря для того, чтобы лично и по необходимой ему методике забрать из криохранилища требуемый биологический материал.
К тому моменту я уже перевёл на счёт лаборатории, которая юридически была оформлена как негосударственная некоммерческая организация, двести тысяч евро в качестве добровольного пожертвования. Вся сумма взноса, в обмен на внесение которого, учёная троица соглашалась удовлетворить мой безумный каприз, составляла миллион.
– Это, конечно же, значительно выше себестоимости работ, – честно сообщил мне Шукла ещё в Камбодже, – но можете расценивать такое условие как монопольную цену. Кроме нас, вам никто в мире не поможет. А нам нужны средства на продолжение экспериментов.
Программа рассчитана на многие годы. Можете себе представить, сколько потребуется денег на одно только сопровождение по жизни так сказать продукции наших опытов. Они, как ни крути, живые люди. Мы не можем бросить их на произвол судьбы, тем более что наблюдение за их физическим ростом, умственным развитием и социализацией в различных условиях – неотъемлемая часть исследования. Я уже не говорю о необходимости постоянно обновлять оборудование, закупать материалы, платить персоналу… В общем, – стандартные проблемы функционирования любого научного учреждения. Только нам нельзя использовать обычные в науке источники финансирования… Все они связаны с необходимостью отчитываться о направлении изысканий и с жёстким контролем. Нас моментально прикроют под улюлюканье академических импотентов и радостные визги попов всех мастей. Ну, а денег, поступающих от нашего основного спонсора, хватает едва-едва. Это тормозит работу. А так хочется работать в полную силу! Вы меня понимаете?
Я его не понимал. Я никогда не был фанатиком по отношению к работе и уже совершенно точно не смог бы ни ради какого рода деятельности добровольно и почти безвылазно годами сидеть в дикой глуши без малого на положении осаждённого партизана.
Не понимал – да. Но в приложении к конкретной ситуации, мне нравилось, что я имею дело как раз с фанатиками. С одной стороны, людей такого сорта трудно подозревать в примитивном желании обогатиться за чей-то счёт, а с другой, – именно их научный фанатизм делал возможным сам факт реализации моей собственной безумной мечты.
Финансовый риск, строго говоря, был для меня очень значительным. Особенно с учётом того, что нашу сделку, по понятным причинам, невозможно было оформить никаким легальным договором.
Правда, основную сумму, в восемьсот тысяч евро, я должен был перечислить лаборатории только после того, как мне дадут убедиться в том, что на свет действительно появилась новая Диана.
Та самая "схема отношений", предложенная мне Шуклой ещё в Камбодже и призванная дать обеим сторонам некоторые гарантии от нечестных ходов, состояла в следующем:
Во-первых, я вношу упомянутые двести тысяч евро, которые с лихвой покрывают всю стоимость работ, включая квалифицированный забор материала, весь лабораторный цикл клонирования, оплату суррогатной матери (одной или нескольких, судя по обстоятельствам), содержание и уход за младенцем до возраста полутора лет.
Тут, конечно, риск лежал полностью на мне, но с этим приходилось смириться. Насильно в эту авантюру меня никто не тянул.
Во-вторых, по прошествии одного года после окончания вынашивания плода суррогатной матерью, мне предоставляется возможность с помощью независимого медицинского консилиума убедиться в здоровье и нормальном развитии ребёнка в соответствии с его возрастом. Врачей для консилиума я волен собрать сам. Одновременно с этим в моём присутствии от ребёнка забираются образцы биологического материала (соскоб со слизистой внутренней поверхности щеки и проба крови). Этот материал немедленно передаётся мне с тем, чтобы я мог с помощью независимой экспертизы убедиться в генетической идентичности образцов исходному материалу, находящемуся в криохранилище под Линцем. При положительном результате всех экспертиз обязательство лаборатории считается выполненным.
В-третьих, мною перечисляются на соответствующий счёт в качестве добровольного пожертвования восемьсот тысяч евро.
В-четвёртых, по зачислении оговорённой суммы на счёт лаборатории мне передаётся ребёнок, полученный методом клонирования из предоставленного мною исходного материала. Легализация ребёнка является моей ответственностью.
* * *
Один год, два месяца и три дня прошло с того момента, как Ратнам Шукла убыл в Камбоджу, увозя с собою портативный криоконтейнер с биологическим материалом, полученным по моему требованию из-под опеки Эберхорста.
Перед тем как отправиться в аэропорт, он предупредил меня:
– Раньше года никаких ключевых известий от нас не ждите. Ничего более определённого, чем: "Опыт идёт", – мы вам ответить в любом случае не сможем. Тут классическими девятью месяцами не обойдёшься. Лабораторный период, включая тщательнейшее исследование исходного материала – это само собой. Затем достаточно длительное формирование плода "in vitro". Качественный материал далеко не всегда получается с первого раза. Никаких гарантий того, что развитие полученного плода пойдёт совершенно нормально и после помещения его в матку. Возможно прекращение опыта по причине обнаружения патологии на ранних стадиях вынашивания. Бывают случаи преждевременного прерывания беременности из-за индивидуальных особенностей организма суррогатной матери… В общем, наберитесь терпения.
Я уехал "терпеть" из Леондинга в Далмацию, в какой-то крохотный хорватский городок, название которого теперь уже забыл. Его, возможно, даже средневековые строения, покрытые древней черепицей, теснились, набегая друг на друга на узкой полке, у подошвы невысоких гор, поросших дружно наклонёнными к тёплому морю соснами. Всего несколько донельзя узких улиц, вымощенных отполированными, цвета слоновой кости, каменными плитами, своими прихотливыми извивами умудрились образовать очаровательный лабиринт. В мудрёных переплетениях можно было найти и площадь размером с кухню в небольшой квартире, и глухие тупики, упиравшиеся в настоящую скалу, и игрушечный католический храм, и море, сверкавшее солнечными блёстками в вертикальной амбразуре, образованной стенами уличного ущелья…
Окна дома, в котором я снял себе недорогие апартаменты, предоставляли включённый в стоимость найма вид на пронзительной синевы пролив, отделявший от материка живописный горб какого-то острова. На его тёмном боку можно было различить тонкую ниточку дороги, взбегавшую к миниатюрному перевалу и еле заметные светлые пятнышки домиков у прибрежной черты.
Здесь даже в высокий сезон было нешумно. Жемчужины античных и средневековых памятников Сплита и Дубровника находились в стороне, а излишне каменистые пляжи, представлявшие из себя, скорее, крупную каменную осыпь, не пользовались спросом у любителей с комфортом поваляться на солнце. Меня это всё вполне устраивало. Несмотря на то, что отчётливое нежелание общаться с людьми к тому времени уже ушло из моей души, но и былая коммуникабельность вернуться не спешила.
Я просто сидел и ждал. В том смысле, что постоянно находился в одном месте, никуда не выезжая. Временами читал что-то такое, ничем меня не поразившее и поэтому не запомнившееся. Ну, разумеется, прогуливался по окрестностям. Часами мог пялиться на живописный пролив, по которому туда-сюда ползали роскошные круизные суда, разгоняя по сторонам разную плавучую прогулочную и рыболовецкую мелочь. Сидел в кофейне на микроскопической набережной, снова созерцая всё ту же морскую воду и всё тот же горб недалёкого острова. Кстати, в один из дней, сидя в этой самой кофейне, я неожиданно вспомнил, что мне как раз стукнуло тридцать три года, и по этому случаю выпил лишнюю порцию ликёра.
Самым главным моим действием в каждое новое утро моей жизни была проверка ящика электронной почты.
И вот дождался.
"Господин Бюлов! – значилось в сообщении. – Опыт удался вполне. Можете приехать для предварительного ознакомления с результатом. Ратнам". Это означало, что девочка появилась на свет без проблем и осложнений.