XVI
Старый каторжник не обманул: через три дня труд-нейшого странствования по едва проходимым болотам измученные путешественники увидели наконец постройки.
Трудно изобразить радость, охватившую Михаила Степановича при виде потемневших частоколов и подымавшихся из-за них двухэтажных изб новгородского типа.
Широкая, заросшая травой улица проходила как бы между двумя рядами крепостных стен из стоймя врытых в землю бревен; многоголосый собачий лай встретил появление чужих людей.
Татарин быстро отыскал постоялый двор, и путешественники с чувством особого удовольствия расположились наконец на отдых под настоящей кровлей.
Все были веселы и довольны как дети.
- Теперь я понимаю, что такое сибирские леса! - говорил Иван Яковлевич, расположившись за столом, на котором кипел и брызгался самовар.
- Знаете, теперь я могу сознаться: мне иногда жутко делалось от мысли: что, если бы вдруг мы заблудились? Ведь только случайность могла бы спасти нас!…
Свирид Онуфриевич переглянулся с Михаилом Степановичем.
- Д-да… - загадочно произнес охотник.
Но ни он, ни Михаил Степанович не прибавили больше ни слова: было еще не время открывать тайну.
С особенным аппетитом путешественники принялись за чаепитие, как вдруг внимание их привлек грудной голос, нараспев со страстной выразительностью говоривший что-то на непонятном гортанном языке в соседней горнице.
- Рыдает как будто, - вполголоса проговорил Михаил Степанович.
Иван Яковлевич, слушавший склонив голову, поднял руку, как бы говоря: "тише, тише", и все с глубоким вниманием молча стали продолжать слушать чтеца.
- Что такое он распевает? - спросил палеонтолог, когда стихли наконец последние полные скорби и зова красивые звуки.
- Замечательную вещь - плач Иеремии, - ответил старый ученый, с наслаждением слушавший неизвестного. - И как прекрасно он знает этот чудный, настоящий древнееврейский язык!
Дверь в соседнюю горенку отворилась и оттуда выглянуло рыжебородое и бледное веснушчатое лицо еврея. На лбу его, охваченном черным ремнем, быль подвязан квадратный ящичек с заповедями, придававший ему какой-то странный, рогатый вид.
Иван Яковлевич приветливо произнес несколько непонятных для остальных слов; еврей отшатнулся назад, затем стремительно бросился к столу с выражением неописуемой радости на лице.
- Вы еврей?! - воскликнул он, глядя горящими глазами на старого ученого.
- Нет, - улыбаясь, возразил тот, - я только знаю древнееврейский язык.
- О, вы великий ученый, господин! - почти с благоговением сказал еврей, прижимая руки к груди. - И что же господин хочет здесь? - с некоторым недоумением и любопытством добавил он.
- Мы едем в Иркутск, - ответил Иван Яковлевич, - исследовать надписи на скалах; кстати, здесь в окрестностях вы не видали ли каких-нибудь древних изображений в горах?
- Не-ет… - раздумчиво сказал еврей. - Что здесь есть? Один лес горы далеко. И что же это за надписи?
- Допотопных людей.
- От самого потопа? Еврейские?
- Нет.
Еврей покачал головой.
- Тогда других и быть не могло, господин! Прииски есть неподалеку…
- Сколько верст будет до них? - вмешался охотник.
- Совсем близко: тридцать верст всего! Только нехорошо там теперь, пусть лучше господа не ездят туда!
- А что такое? отчего?
- Полиция там… - понизив голос, ответил еврей, пытливо поглядывая на собеседников, как бы не совсем убежденный в истинности сказанной ими причины странствования. - Нагрянула вдруг! А там как раз убийство! И такой народ неприятный: паспорты сейчас спросят!
Путешественники дружно засмеялись.
- Паспорта у нас в порядке, - ответил Михаил Степанович. - А что случилось такое на прииске?
- Человека убили: самородок он нашел большой, и такой глупый: показывал его всем. Золото прятать надо, а не показывать! Ну, и ограбили и зарезали. И кто убил, знают!
- Поймали?
- Нет, убежали варнаки. Прохожие были. Ночевали с ним. Старик да молодой, двое!
- Я не ошибся! - проговорил Михаил Степанович, обращаясь к Свириду Онуфриевичу. - Вот почему и не хотели они на прииск направлять нас: боялись, что укажем, где они!
- Господа встретились с ними? - живо спросил еврей.
- Да, в лесу, Далеко отсюда!
Михаил Степанович подумал с минуту, затем снова обратился к еврею:
- Слушайте, мы хотели бы устроить маленькую торговлю с вами?
- Торговлю? - Еврей удивился и насторожился. - И чего бы я стал торговать с господами?
- У нас с собой целая уйма ненужных теперь вещей и верховые лошади. Купите у нас их?
Еврей оживился.
- Отчего же не купить? - ответил он, улыбаясь и показывая крупные белые зубы. - Купить все можно, если господа не будут дорожиться, конечно!
Михаил Степанович в сопровождении охотника и еврея отправился на двор, откуда скоро стали доноситься громкие возгласы последнего и урезонивания Свирида Онуф-риевича и слуг, показывавших лошадей и вещи.
Часа через два по довольно широкой дороге, разрезавшей густую чащу лиственного леса, вихрем, по-сибирски неслись три тройки, унося путешественников и кладь их к селу Тинскому, лежащему на главном тракте из Москвы в Иркутск.
В Тинском путешественники расстались с татарином.
Щедро вознагражденный за труды, бывший проводник вышел проводить их на дорогу и долго стоял, глядя вслед удалявшимся бричкам. Через несколько времени и он покатил, но в другую сторону, к Красноярску, принятый за недорогую плату обратным ямщиком.
XVII
Почти через неделю ученые завидели со взгорка главы церквей и крыши домов столицы Сибири - Иркутска.
- Громадный город! - заметил Иван Яковлевич, вооружившись двойными очками и рассматривая котловину, в которой лежит город.
Охваченный широкой лентой воды, Иркутск стоить на полуострове; позади него, влево и вправо, тянется волнистая линия гор, покрытых лесами.
- Это так только кажется, что он очень велик! - возразил ехавший с ним Михаил Степанович. - Мы слишком отвыкли от городов в лесу.
Сытые крепкие кони вихрем помчались под гору.
- Однако, потише, потише! - восклицал Иван Яковлевич, то и дело подскакивая в тележке и уцепившись изо всей силы руками за край ее.
Ямщик, молодой малый, только ухмылялся в русую бородку, и скоро каменная мостовая загремела под колесами перекладных. По обеим сторонам замелькали деревянные дома, прохожие, изредка попадались церкви - каменные или бревенчатые, и наконец путешественники остановились у длинного одноэтажного здания с верстовым полосатым столбом у крыльца.
- Была езда! - проговорил палеонтолог, вылезая из накренившейся под ступнею его тележки и потирая бока, и спину, порядочно пострадавшие от толчков во время бешеной скачки.
- Хорошо! Люблю лихую езду! - восклицал спутник его Свирид Онуфриевич, давая на чай ямщику. - Т. е. черт меня побери - летишь, и дух мрет! Молодцы! умеют ездить!
Ямщики кланялись и улыбались.
Пробыть в Иркутске путешественники решили целые сутки: Михаил Степанович, как заведующий хозяйственной частью экспедиции, должен был сделать огромное количество разных закупок для предстоявшего странствования в пустынных горах.
День прошел незаметно - в прогулках по городу и поисках достопримечательностей, к сожалению, отсутствующих в этом сравнительно молодом и далеко не благоустроенном городе.
Зато быстрая и могучая Ангара приводила всех в восхищение. Чистота воды в ней такова, что на глубине четырех и более саженей можно различать на дне камни и оттенки цветов их. Но жители Иркутска скорее боятся, чем любят свою вечно холодную, кристальную реку-загадку. Она единственная река, вытекающая из озера-моря, лежащего на шестьдесят пять сажень выше, чем город, всего в шестидесяти пяти верстах от него. Все реки разливаются весной.
- Ангара поздней осенью; замерзает она только в декабре и замерзает снизу, со дна, и лед, подымаясь на поверхность, выносит камни, рыб и затонувшие предметы; замерзает она далеко не вся: там, где встают острия подводных скал, вода кипит и ревет и в жесточайшие морозы, взметывая на воздух снопы брызг, мгновенно превращающихся в серебро и брилианты из снега и льдин.
В семь часов утра следующего дня почтовые кони мчали путешественников уже мимо Вознесенского монастыря, где почивают мощи известного сибирского святителя Иннокентия.
Монастырь расположен на самом берегу Ангары, в пяти верстах от Иркутска, и город из него виден как на ладони.
- Увы, все хорошо только издалека! - философски заметил Павел Андреевич, глядя на Иркутск.
Дорога свернула прочь от извилин реки и пошла, прямая как стрела, через веселые лиственные леса по взгорьям.
Версты и станции летели мимо незаметно.
Около полудня Михаил Степанович поднялся вдруг в бричке и, ухватясь одной рукой за плечо ямщика, другую вытянул вперед.
- Смотрите, Байкал! - восторженно проговорил он Ивану Яковлевичу. - Байкал, господа! - крикнул он затем, повернувшись к ехавшим позади.
Впереди, словно в широких воротах из убранных зеленью громадных скал, блеснула красавица Ангара. Дальше голубела бесконечность; в чуть лиловом тумане с правой стороны выдвигались неясные и прихотливые как грезы очертания далеких гор.
- Это же сказка, сказка… - повторял Иван Яковлевич, любуясь замечательной картиной.
Михаил Степанович радовался и нервничал, будто перед свиданьем с давно оставленными близкими людьми.