- В ту, что идет вокруг нас. Ту, которую помог начать ты.
Они приземлились на другой вышке, одной из пяти, стоявших настолько близко, что их соединили кабелями и мостиками. Морс все еще волновалось, и в бетонные опоры вышек били огромные волны. Гонт напряженно всматривался в окна, шарил взглядом по палубам, но нигде не видел следов человеческой деятельности. Он вспоминал слова Клаузен и Да Силвы, пытаясь отыскать причину, побудившую их лгать ему, так долго и упорно скрывать от него правду о мире, в котором он проснулся. Возможно, тут практиковалась некая форма массового развлечения: спящих вроде него будили и устраивали им эмоциональную встряску, показывая худший из возможных сценариев. Несчастных доводили до отчаяния и нервного срыва и лишь потом отдергивали серый занавес и демонстрировали - о чудо! - что жизнь в двадцать третьем веке действительно такая безоблачная и утопическая, как они надеялись. Впрочем, подобное казалось маловероятным.
И все же какая еще война потребовала уложить в спячку миллиарды людей? И почему отряд присматривающих, эти четыреста тысяч бодрствующих, настолько малочислен? Ясно, что вышки во многом автоматизированы, но тем fie менее его все же потребовалось разбудить только потому, что в Патагонском секторе кто-то умер. В таком случае почему бы сразу не разбудить больше людей, чтобы система имела резерв на случай потерь?
Когда вертолет благополучно опустился на площадку, Клаузен и Да Силва велели ему следовать за ними в недра другой вышки. Она почти не отличалась от той, где разбудили Гонта, только здесь практически не было людей, а вместо них повсюду сновали ремонтные роботы. Гонт сразу понял: эти примитивные машины лишь немного умнее автоматических мойщиков окон. Неужели того стоили годы жизни, которые он отдал мечте об искусственном интеллекте?
- Нам надо кое-что выяснить раз и навсегда, - заявил Гонт, когда они уже шагали среди гудящих механизмов внутри платформы. - Я никакой войны не начинал. Вы не на того пальцем указываете.
- Думаешь, мы перепутали твое досье? - вопросила Клаузен. - А откуда тогда мы узнали, что ты работал над мыслящими машинами?
- Значит, вы зашли не с того конца. Я не имею никакого отношения к войнам или военным.
- Мы знаем, чем ты занимался. Ты потратил много лет на создание настоящего искусственного интеллекта, способного выдержать тест Тьюринга. Мыслящей и разумной машины.
- Да, только этот путь оказался тупиковым.
- Но все же он привел к некоторым полезным побочным результатам, разве не так? - продолжила Клаузен. - Ты решил сложную проблему языка. Твои системы не просто распознавали речь, а могли понимать ее на уровне, недостижимом для любой компьютерной системы. Метафоры, сравнения, сарказм, умолчание, даже подтекст. Конечно, результат имел разнообразные сферы применения в гражданской жизни, но свои миллиарды ты заработал не на них. - Женщина бросила на него резкий взгляд.
- Я создал продукт. Я просто сделал его доступным для любого, кому он был по карману.
- Разумеется. К сожалению, твоя система оказалась идеальным инструментом для массовой слежки и ею воспользовалось каждое деспотическое правительство, оставшееся на планете. Любому тоталитарному государству просто не терпелось его заполучить. И ты совершенно не испытывал угрызений совести, продавая его, не так ли?
Из подсознания Гонта всплыл давний и хорошо отрепетированный аргумент:
- Никакой инструмент связи никогда не был мечом лишь с одним лезвием.
- И это тебя оправдывает, да? - спросила Клаузен.
Да Силва во время их разговора молчал, пока они шли по коридорам и спускались по лестницам.
- Я не прошу меня оправдывать. Но если ты думаешь, будто я начинал войны, что я несу какую-то ответственность за это… - он обвел рукой вокруг, - это убожество, то ты сильно ошибаешься.
- Ну, может, ты не один за это ответствен, - призпала Клаузен. - Однако причастен несомненно. Ты и любой из тех, кто лелеял мечту об искусственном интеллекте. Подталкивал мир к краю пропасти, не думая о последствиях. Вы и понятия не имели, какого джинна выпускаете на волю.
- Повторяю, никого мы не выпустили. У нас ничего не получилось.
Они шли через подвесной мостик, переброшенный над каким-то огромным пустым пространством внутри вышки.
- Посмотри вниз, - предложил Да Силва.
Гонту не хотелось этого делать - он никогда не дружил с высотой, и даже дренажные отверстия в мостике нервировали его, потому что казались слишком большими. Но все же он заставил себя посмотреть вниз. Четыре стены кубической камеры оказались полками, заставленными белыми ящиками размером с гроб, по тридцать рядов в высоту. Их опутывала сложная мешанина трубопроводов и не менее сложная паутина мостиков, лесенок и сервисных дорожек. Гонт увидел, как робот, жужжа моторчиками, подкатил к одному из ящиков, извлек из его торца какой-то модуль, потом двинулся дальше, к соседнему гробу.
- На случай если ты подумал, что мы пудрим тебе мозги, - все это настоящее, - сообщила Клаузен.
Анабиозные камеры для первоначальных избранных были совершенно иными. Подобно египетскому фараону, похороненному вместе с мирскими пожитками, Гонту потребовался целый склеп, набитый шкафами с самым современным оборудованием для криоконсервации и мониторинга. Согласно его контракту с фирмой, он круглосуточно находился под наблюдением нескольких живых врачей. Одно только размещение тысячи избранных требовало здания размером с большой курортный отель, примерно с такими же требованиями по энергоснабжению. По контрасту здесь Гонт увидел анабиоз в максимально эффективном промышленном масштабе. Люди в ящиках, складированные как некие изделия массового производства и обслуживаемые абсолютным минимумом живых наблюдателей. В данной камере он видел лишь около тысячи спящих, но с этого момента у Гонта не осталось никаких сомнений: подобная технология позволяет при необходимости погрузить в спячку миллиарды.
Для этого требовалось лишь достаточное количество подобных помещений, роботов и платформ. При условии, что энергии хватает, а у людей на планете нет необходимости заниматься чем-то еще, все это реально выполнимо.
Здесь никто не выращивал урожаи и не распределял пищу. Но это не имело значения, ведь почти не осталось бодрствующих, которых надо кормить. Никто не руководил сложной и переменчивой паутиной глобальной финансовой системы. Но и это не имело значения: не осталось чего-либо напоминающего экономику. Отпала необходимость в транспортной инфраструктуре, потому что никто не путешествовал. Не было нужды в связи: никого не интересовала обстановка за пределами сектора. Не было нужды ни в чем, кроме абсолютно необходимого для выживания. Воздух для дыхания. Пайки и лекарства менее чем для полумиллиона человек. Немного нефти, последние оставшиеся струйки, чтобы поднимать в воздух вертолеты.
- Идет война, - сказал Да Силва. - И началась она, в той или иной форме, еще до того, как тебя заморозили. Но это не та война, о которой ты, наверное, подумал.
- И как в нее вписываются все эти спящие люди?
- А у них нет выбора, - отрезала Клаузен. - Они должны спать. Если они не будут спать, мы все умрем.
- Мы?..
- Ты, я. Мы все, - подтвердил Да Силва. - Человечество.
Они забрали Неро и труп из лазарета, расположенного несколькими этажами ниже морозильной камеры. Труп был уже упакован - обернутая в серебристый пластик мумия на больничной каталке. Неро оказался не мужчиной, как предполагал Гонт, а высокой и гибкой женщиной с открытым и дружелюбным лицом и копной рыжих кудряшек.
- Ты ведь новичок, верно? - спросила она, салютуя кофейной кружкой.
- Наверное, - неуверенно отозвался Гонт.
- К этому надо привыкнуть, уж я-то знаю. Я только через полгода сообразила: это не худшее, что могло со мной случиться. Но и ты со временем втянешься. - Одна рука Неро была забинтована и облачена в белую перчатку, пришпиленную к одежде английской булавкой. - От души советую: не возвращайся в ящик. - Тут она взглянула на Клаузен. - Вы ведь даете ему такой шанс?
- Конечно. Таковы условия сделки.
- Знаешь, мне иногда кажется, что сделка все только осложняет, - сказала Неро. - Не проще ли просто указывать им, что надо делать, и к черту сантименты?
- Ты бы сама не очень обрадовалась, не предоставь мы тебе выбора, - заметил Да Силва. Он уже снимал куртку, готовясь остаться.
- Да, но что я тогда знала? Сейчас мне эти прошедшие шесть месяцев кажутся половиной жизни.
- Когда тебя заморозили? - спросил Гонт.
- В две тысячи девяносто втором. Я одна из первых ста миллионов.
- Гонт тебя опередил, - сообщила Клаузен. - Он был одним из избранных. Те самые избранные, первые двести тысяч.
- Ничего себе! Вот это рывочек на старте! - Неро прищурилась. - Значит, он не в курсе? Насколько мне помнится, тогда они еще не знали, во что вляпались.
- Большинство не знало, - согласилась Клаузен.
- Чего не знало? - вскинулся Гонт.
- Спячка была прикрытием, даже тогда, - пояснила Неро. - Тебе продали обманку. Никакой прорыв к бессмертию тебе не светил, сколько бы ты ни спал.
- Не понимаю. Так вы утверждаете, что все это было мошенничеством?