- Тридцать лет назад благодетель человечества, Конструктор гармонии и Генератор Вечных изречений оправданно жестокими средствами установил строй Электронной демократии, названный впоследствии Электронной гармонией. Условия для гармонии подготовлены научно-техническим прогрессом. Материальное производство осуществляет техносфера. Люди заняты в основном умственным трудом. Правда, невозможность обеспечить всех высшими благами цивилизации и умственная неравноценность привели к тому, что общество делится на две мирные группы. Меньшинство, пять-шесть процентов населения, это интеллектуалы. Остальные - сексуалы.
- Интеллектуалы и сексуалы! - невольно воскликнул я. - Какое странное деление!
- Ну, это не совсем официальное деление, - усмехнулся Актиний. - И далеко не четкое. Впрочем, сексуалы не обижаются, если их так называют. Напротив, они довольны. Это лаборанты, низшие научные сотрудники, программисты, наладчики электронной аппаратуры. Недлинный рабочий день, дешевая синтетическая жвачка и одежда, веселящие напитки, секс, балаганные зрелища… Чего еще надо? И мы, хранители, должны поддерживать нравственное здоровье и душевную гармонию, в частности - оберегать людей от растлевающего воздействия первобытного искусства. Ибо душевная гармония - основа гармонии общественной… Интеллектуалы - это ученые, высшие инженерно-технические работники, администраторы. Из них состоит и девятка Великих Техников - высший орган планеты. Почему Техники? Да потому, что главное, творческое продумано и сделано. Генератором. Остальное, как говорится, дело техники. Вот это техническое руководство, простое поддержание гармонии и осуществляют Великие Техники.
- Техники, ученые, администраторы… - повторил я. - Что же получается? Технократия?
- Устаревший термин. Но можешь называть и так.
- А кому принадлежат богатства планеты? - допытывался я. - Кто такие, например, администраторы?
- Те, кто пожизненно управляет промышленными комплексами.
- Может быть, они и есть владельцы этих комплексов?
- Может быть, - пожал плечами Актиний. - А какое это имеет значение? Важно то, что интеллектуальная элита обеспечивает научно-технический прогресс.
Видимо, Актиний - специалист по "душевным болезням" - не очень разбирался в болезнях социальных.
- А как душевное здоровье интеллектуалов? - спросил я, ожидая услышать взрыв сарказмов.
- О! - с ироническим воодушевлением воскликнул Актиний. - Здесь полный порядок. Во-первых, у интеллектуалов нет свободного времени, чтобы развлекаться эстетическими побрякушками. Во-вторых, их спасает от художественной заразы чрезвычайно узкая специализация и профессиональный кретинизм. Но если среди них заведется ученый с художественными наклонностями и первобытной тягой к утраченным или иным формам жизни, то это будет самый опасный человек для гармонии, почти пришелец. Поэтому мы должны изолировать художников. Первобытная природа и нешаблонные художественные произведения действуют разрушающе, дисгармонично. На почве природы и искусства произрастает страшный сорняк - индивидуальность человека. Появляются нездоровые самобытные личности…
- Нездоровые самобытные личности? Сорняк? - ошеломлено повторил я.
- Нашему машинному миру нужны стандарты, - продолжал Актиний. - Стандартными людьми можно управлять и без вождей. Только из них можно построить четко налаженный и здоровый общественный организм. А своеобразие людей приводит к разброду, анархии и - страшно подумать! - к инакомыслию!
- Теперь мне понятен смысл афоризма: "Болезней тысячи, а здоровье одно"!
- Это гениальное изречение Генератора! - с шутовским пафосом провозгласил Актиний. - Это знамя нашей эпохи! Ведь индивидуальных черт человека - действительно тысячи, и каждая болезненно отзывается на здоровом стандарте.
- Слушай, Актиний! - воскликнул я. - Почему ты возглавляешь институт общественного здоровья? Ты же сам не веришь, что приносишь этим пользу.
- Верю! - живо возразил Актиний. - Именно верю. В других институтах с художниками поступают более круто, а я стараюсь сохранить их всех, рассовать по подземельям и больницам.
- И все же ты убежден, что их надо изолировать. Почему?
- Мое правило такое: чем хуже, тем лучше.
- Что ж, - усмехнулся я. - Диалектика в этих словах есть. Но не совсем понимаю…
- Сейчас поймешь! Художники со своим неистребимым зудом создавать произведения искусства поддерживают в обществе какой-то минимальный духовный уровень. А теперь представь, что они исчезли. Образуется полный вакуум, на планету опустится бездуховный космический холод. Вот тогда люди вздрогнут и очнутся…
- А если не очнутся?
- Нет, не говори так, - в глазах Актиния мелькнул испуг. - Этого не может быть.
- Возможно, ошибаюсь, - желая утешить расстроенного Актиния, сказал я. - Еще не разобрался.
- Конечно, не разобрался.
На прощание Актиний просил раз в день появляться в институте.
- Для формальности, - добавил он. - Да и мне скучно будет без тебя. Я, может быть, впервые живого человека встретил.
Актиний ушел, а я стал осматривать комнату.
Одна стена - стереоэкран, на котором, если нажать кнопку, замелькают кадры нового секс-детектива. Эта "духовная" продукция изготовляется поточным методом не людьми, а, вероятно, самим городом-автоматом.
На другой стене - ниша для книголент. Однако никаких книг не было, кроме сочинений Генератора. Я взял первое попавшееся и нажал кнопку. Вспыхнуло и заискрилось название - "Вечные изречения". Большинство афоризмов, за исключением известного "Болезней тысячи, а здоровье - одно", для меня были непонятны. Впрочем, если вдуматься… Скажем, такое изречение: "Человек - клубок диких змей". Под дикими змеями, которых надо беспощадно вырывать, подразумевались, вероятно, индивидуальные качества… Отложил в сторону сборник изречений и взялся за другие книголенты - основные философские труды. Однако сразу же запутался в лабиринтном, мифологическом мышлении Генератора. Какая-то дикая смесь прагматизма и "философии жизни".
Махнул рукой, прилег на диван и отдыхал до вечера. А когда выступили звезды, вышел на балкон…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Город Электронного Дьявола
Итак, я вышел на балкон. Внизу, управляемый вычислительными машинами, шевелился бесконечный город. Змеились ярко освещенные эстакады и ленты, перекатывались разноцветные искры. В этом гигантском чреве копошились биллионы людей - одноликая армия стандартов. Сверху сквозь сонмище огней и паутину эстакад я пытался разглядеть их. Безуспешно - людей без остатка поглотили электронные джунгли.
Я сел в глубокое кресло-качалку и, положив голову на мягкую ворсистую спинку, стал смотать на ночное небо. На минуту охватила радость: передо мной распахнулся иной мир - бесконечный простор Вселенной. Но странно - созвездия казались еще менее знакомыми, чем прошлой ночью…
- Хранитель Гриони! - послышался голос с соседнего балкона. - Что вы один скучаете? Заходите к нам.
На соседнем, балконе за круглым уютно освещенным столом сидели хозяйка и красивая молодая женщина лет двадцати пяти.
- Моя дочь Элора, - сказала хозяйка, когда я вошел.
Я слегка поклонится и назвал себя.
- О, вы очень старомодны. - По красиво очерченным полноватым губам Элоры скользнула надменная усмешка. Вообще в ее стройной фигуре, во всем ее облике было что-то аристократически высокомерное.