* * *
Реслав проснулся поздно и некоторое время лежал неподвижно, полузакрыв глаза. Вставать не хотелось. Под высокой шатровой крышей плясали в солнечных лучах мелкие пылинки - кровля была худой. "Уж не ее ли мы чинить подрядились?" - мелькнула беспокойная мысль, мелькнула и пропала, но наметанный глаз деревенского паренька уже высматривал сам собою дыры и прорехи - вот тут закрыть нужно, и тут, и вот тут... А здесь и вовсе - перестилать...
Потревоженный раздумьями, сон ушел окончательно. Реслав сел, разбрасывая сено, потянулся. Зевнул. Осмотрелся по сторонам.
Жуга исчез. Примятое сено еще хранило форму человеческого тела, но и только. "Ранняя пташка!" - одобрил Реслав и, подобрав полы длинной своей свитки, подполз к краю сеновала и потянул к себе лестницу.
Жуга отыскался во дворе. Длинный и поджарый, одетый в одни лишь выцветшие штаны, он только что вытянул из колодца ведро воды и теперь умывался до пояса, шумно фыркая и тряся головой. Брызги летели во все стороны. Взгляд Реслава скользнул по его спине, невольно задержавшись на чудовищном шраме - такой же белесый и рваный, как остальные, он косо спускался от шеи через лопатку и исчезал, немного не доходя до правого бока. Мышцы здесь срослись неровно, и спина у Жуги казалась слегка искривленной. "Эва, как приложило! - ошеломленно подумал Реслав. - Может, и ребра поломало... Чем же это?"
Сейчас, без рубашки, Жуга казался вовсе даже не худым. Мускулы его сидели как-то по-особенному плотно и ладно, жира не было вовсе - он казался гибким и ловким. Реслав, коренастый и широкоплечий, как все северяне, никогда не видел ничего подобного. Заслышав шаги, Жуга обернулся.
- А, Реслав! - рыжие его волосы топорщились, словно пакля. - Долго спишь, скажу я тебе.
- И тебе доброе утро. Куда спешить-то? - Реслав, тем не менее, почувствовал себя слегка уязвленным. Вдобавок, собственная одежда после ночевки в сене показалась ему вдруг мятой и пыльной до безобразия. Стянув свитку через голову, он остался в одних портках и пододвинул к себе ведро.
- И то верно, - согласился Жуга и огляделся. - Какая крыша-то? Эта, что ли?
- А? - Реслав покосился на хату Довбуша. Кровля и впрямь была - хуже некуда; рядом, под навесом лежала на земле большая копна свежей соломы на перестилку. - Может, и она... Фс-сс-с!
Вода оказалась очень уж холодной. На миг у Реслава перехватило дух, но затем он вошел во вкус, вымылся с головой и лишь после этого напялил свитку, предварительно ее встряхнув. В воздухе облачком заклубилась пыль, бродившие по двору куры в панике бросились врассыпную.
Жуга, отставив больную ногу и задравши голову, рассматривал из-под ладони крышу хаты. На голой его груди, на волосяной веревочке висел крестик из прозрачного желтого камня, похожий на букву "т" с ушком на верхушке. Реслав опять же видел такое впервые, но камень признал сразу - электрон. Он подошел ближе и снова не удержался - покосился на шрам. Словно почувствовав, Жуга обернулся, перехватив его взгляд.
- Кто это тебя так? - неловко спросил Реслав. - Звери?
- Люди, - угрюмо буркнул тот и, подумав, добавил непонятно: - И земля.
- А-а... - протянул Реслав.
- Эй, работнички! - послышалось за воротами. Оба обернулись.
Довбуш на телеге, влекомой серой в яблоках лошадью, привез еще целый ворох соломы, остановился посреди двора, скомандовал: "Сгружайте, я сейчас!" - и направился в дом. "Ганка! Хэй, Ганка!" - послышалось затем. "Оу!" - отозвался звонкий девичий голосок. "Еды работникам дашь, нет?" - "Несу!"
Реслав сбросил под навес очередную охапку соломы, поднял руку утереть пот со лба, да так и замер. "Эй, ты че..." - начал было Жуга и тоже смолк.
Перед ними, с глиняной миской в руках стояла Ганна.
Стройная, загорелая, с лентой в волосах, в простой домотканой юбке и вышитой рубашке, она была необыкновенно, чудо как хороша! Черная коса, небрежно переброшенная через плечо, юная грудь, так и распирающая рубашку, алые губы, а глаза... Казалось, в ней было все очарование юности в тот момент, когда в девочке просыпается женщина, и чувствовалось - еще год-полтора, и не будет краше нее никого во всей округе. Реслав почувствовал, как бьется сердце, и подумал, что еще миг - и он утонет в этих больших, широко раскрытых, васильково-синих...
- Ну, что уставились? - рассмеялась она, поставила миску наземь, снова сбегала в дом и тотчас же вернулась с двумя ложками, краюхой хлеба и большим арбузом: "Ешьте, работяги!" - сверкнула напоследок белозубой улыбкой и исчезла совсем.
- Дочь его? - спросил Жуга, глядя ей вослед.
- Н-да... - вздохнул Реслав. - Хороша Маша, да не наша... Слыхал я про довбушеву дочку, но такой красоты увидеть не чаял!
- А что так? Что она?
- Да Балаж вроде как к ней посвататься хочет по осени. Слыхал я краем уха, что и он ей люб. Вот...
- Да... - Жуга кивнул, улыбнулся невесело о чем-то своем. - А хороша!
- Истинный бог, хороша! - согласился Реслав.
В миске оказалось густое крошево из овощей, яиц и лука, щедро сдобренное солью и сметаной и залитое холодным квасом. Приятели быстро очистили миску до дна, умяли хлеб и разрезали арбуз. Тот оказался красным и сладким. Реслав довольно крякнул - Довбуш оказался щедр на харчи. Жуга тем временем позвал хозяина.
- Закончили трапезничать? - осведомился тот.
- Воды горячей не найдется ли? - спросил Жуга.
- Сколь тебе?
- Кружку... Нет, две.
Довбуш скрылся в избе, вернулся с дымящей крынкой.
- На. Да не мешкайте - солнце уж высоко.
- Уж постараемся, - заверил его Реслав и поволок с сеновала лестницу.
Жуга развязал мешок, разложил на доске связки сухих трав и кореньев. Заинтересованный, Реслав подошел поближе. Тут были полынь, тысячелистник, веточки можжевельника с ягодами, костенец, остролодочник, горец. Чуть в стороне лежала пижма, бедреннец-камнеломка, карагана, кора с какого-то дерева и еще много трав и корешков, названия которым Реслав не знал. Жуга отлил кипятку в миску, бросил каких-то трав, положил чистую тряпицу. В крынке тоже заварил что-то темно-коричневое, с колючим мятным запахом. Настой из крынки выпил, а тряпкой, завернув штанину, повязал колено. На все про все ушло минут десять, после чего травы снова скрылись в мешке.
- Ну, пошли, что ли...
Реслав приставил лестницу и полез на крышу.
* * *
За день сделали почти четверть всей работы. Крыли в два слоя. Реслав скидывал старую солому, киянкой подколачивал, где надо, стропила, укладывал новые вязки, тугие, золотистые, пахнущие терпкими летними травами. Босоногий рыжий Жуга суетился внизу, подгребая солому, увязывая ее в пучки и споро подавая наверх. Отсюда, с крыши его хромота была особенно заметна.
Вечером, отужинав кашей с маслом и молоком, сдали работу хозяину и залезли спать на сеновал.
Так прошло два дня. Работа двигалась помаленьку. Жуга каждое утро заваривал свои травы. Легконогая Ганка появлялась то тут, то там, успевая по хозяйству, и исчезала по вечерам - то и дело у ворот мелькал Балаж. Реслав часто глядел ей вослед, вздыхал; Ганка смеялась, ловя его взгляды, подшучивала над неуклюжестью Реслава, над рыжей шевелюрой Жуги. Как вскоре узнали друзья, Довбуш был вдовцом, и дочка вела все его домашнее хозяйство - кормила кур и скотину, смотрела за домом, готовила еду. Реслав предложил было прогуляться в корчму - попить пивка, послушать поселян, но Жуга отказался, и он тоже не пошел. Был Жуга молчалив и мрачен, и лишь по вечерам долго лежал с открытыми глазами и чему-то грустно улыбался.
Третий день выдался таким же погожим и ясным, как и прежние. С утра пораньше взялись за крышу, а к полудню в гости наведался сосед - долговязый усатый Янош-закорючка, местный сплетник.
- Здорово, Довбуш! - с порога начал он. - Новости-то слыхал?
- А что?
- Пес у Юраша сдох.
- Ну, сдох и сдох, мне-то что? - бросил беспечно Довбуш, и вдруг насторожился. - Погоди-ка, погоди... У какого Юраша? Того, что с околицы?
- У него, у него, - закивал тот, присел на лавочку, вынул трубку и закурил. - Совсем еще молодой пес был - двух лет не исполнилось.
Заинтригованный, Жуга отложил недовязанную кучу соломы, прислушался к разговору. Янош покосился на него, понизил голос.
- Отравили, может? - предположил Довбуш. - Злодий какой повадился?
- Может, и отравили, - согласился тот. - А может, и нет. А скажи-ка ты мне, друг Довбуш, работнички-то твои не озоруют? А то - гляди, мало ли что...
- Бог с тобой! - Довбуш оглянулся на Жугу с Реславом. - Добрые хлопцы, и работают споро... Не они это.
- Как знаешь. А только сказывают, не травил пса никто. Слышал, как выл он последние ночи? Леший балуется, люди говорят, как есть лешак! Не они ли накликали?
- Ты, эта... думай, что говоришь! - Довбуш перекрестился. - Тьфу на тебя. Не зря тебя, Янош, закорючкой прозвали. Ну, сдох пес - эка невидаль! А ты сразу - леший...
- Ну, сам посуди - все повадки его! Собаки с цепей рвутся, молоко киснет у коров. Крынки на заборах кто-то бьет, грядки топчет...
Теперь уже и Реслав перестал работать. Заметив это, Янош засуетился, поспешил сменить тему, и вскоре, сославшись на какие-то дела, ушел.
- Н-да... - заметил Реслав. - Неладное творится. Что скажешь, Жуга?
- Не знаю... - Тот нахмурился, поскреб пятерней босую пятку. - Что до собаки - так ведь и вправду выла. А только... Только не было Хозяина в деревне.
- А ты почем знаешь?
- Знаю... и все, - отрезал тот. - Не Хозяин то был.
- А кто ж?
Жуга промолчал, скрутил очередную вязку соломы, забросил на крышу.
- Не к добру все это, - пробормотал он. - Не к добру.