- Ну, пошли, что ль, - сказал Шелег и первым направился в кабак. Остальные поспешили за ним. Илеш задержался на секунду, наклонился к Влашеку.
- Слышь, ты это... вставай, - неуверенно сказал он, словно боялся, что тот уж никогда больше не встанет. Влашек оперся оземь дрожащими руками, поднялся на четвереньки, затем встал во весь рост.
И только теперь заметил, что штаны у него мокрые.
Насквозь.
* * *
Корчма была светлой, с белеными стенами и низким, но чистым потолком. В воздухе витал холодный табачный дым - многие, вернувшись, снова закурили трубки. Летали мухи. На столах тут и там стояли глиняные кружки с недопитым пивом. Жуга направился в угол у окна, сел за стол. Поселяне с легким опасением поглядывали, как он развязывает мешок. На столе появились хлеб, лук, кусок козьего сыра, короткий, с резной ореховой рукоятью нож. Видимо, деньги у прохожего паренька все таки водились, что бы он там ни говорил Влашеку. Кабатчик - добродушный лысоватый толстяк по имени Михеш, сейчас, правда, несколько мрачноватый, подошел к нему, когда о доски столешницы звякнула медная монетка.
- Будь здоров, путник, - сказал он. - Чего желаешь?
- Будь и ты, хозяин, - ответил Жуга. - Почем пиво твое?
- На менку кружку налью... - Монета не двинулась с места. - Э-э... две, - поспешил поправиться тот. Кругом заусмехались.
- Годится, - одобрил Жуга. - Принеси одну.
Менка скрылась в кошеле у Михеша, а перед пришельцем появилась глиняная кружка с шапкой пены и полушка на сдачу. Жуга пригубил, кивнул довольно: "Доброе пиво", - и принялся за еду. Ел он неторопливо, совершенно обыкновенно, и вскоре это зрелище всем наскучило. За столами возобновились прерванные разговоры, сдвинулись кружки. Кто-то засмеялся чему-то. Забрякали кости в стаканчике.
- Хлеб да соль, - послышалось рядом.
Жуга поднял взгляд.
У стола стоял такой же, как и он, парень лет двадцати, с курчавой русой бородой, одетый в длинную черную свитку. Кружку свою он уже поставил на стол и теперь усаживался сам на скамейку напротив. Жуга не стал возражать, лишь кивнул в ответ.
У его нового собеседника были веселые карие глаза, добродушное лицо и длинные волосы, некогда, впрочем, подстриженные "под горшок". Сложением он был покрупнее, чем Жуга, а вот в росте уступал заметно; говорил он, сильно окая, и вообще выглядел не здешним.
- Меня Реслав зовут, - меж тем продолжал он.
- Жуга, - кивнул Жуга.
- Откуда родом будешь?
Жуга обмакнул луковое перо в солонку, с хрустом сжевал. Запил пивом. Ничего не ответил, лишь покосился мельком на посох у стола - здесь ли. Но собеседник оказался не из обидчивых.
- Я сам-то с севера, с Онеры-реки, может, слыхал? Тоже, вот, брожу по свету. Видел я, как ты драчуна-то потянул. Ловко! Где волхвовать-то сподобился?
- Где - про то долго рассказывать, - нехотя ответил Жуга, - да и зачем тебе?
Реслав широко, по-доброму улыбнулся.
- Это можно. Ходил я в Марген, к Тотлису-магу, думал колдовской премудрости обучиться, потому как сызмальства к наукам тягу имею...
Жуга так резко вскинул голову, что мелькнул в разлете волос шрам на виске.
- К магу... - прошептал он, и уже нормальным голосом спросил: - И что у мага? Учился?
- Да в учениках у него недолго пробыл, - усмехнулся Реслав. - Как деньги кончились, уйти пришлось. Может, еще поглядел бы этот маг, оставить меня при себе, или обождать, да приятель мой - Берти Шварц, бестолочь, даром что папаша у него богатый - взорвал всю его лабораторию, ну, Тотлис и осерчал. Я в чудесах не мастак, но чему успел - научился, потому и интересуюсь - ты тоже, вижу, в этом кумекаешь.
Жуга слегка расслабился, черты лица смягчились.
- С гор я иду, - сообщил он.
- Это-то я вижу, что с гор, - кивнул Реслав. - Посошок, вон, твой на макушке стертый, там, где валашка была - топорик ваш горецкий... А вот какого ты роду-племени, в толк взять не могу. На волоха вроде не похож. Карваши, хоть и с ведовством знаются, черноволосые все, как дегтем намазаны. Вазуры одеваются не так и бороду носят, а у ладов серьга в ухе и ростом они пониже тебя... Кто ты будешь?
- У волохов я рос. - Жуга отодвинул кружку. - А что лицом с ними не схож - не моя в том вина. Как отца с матерью звали, то мне не ведомо - подкинутый я. Старик один меня вырастил - сам травознай да заговорник был, он и учил всему, что знаю... Потом пастухом был. Такое вот...
- А-а...
Реслав помолчал, заглянул в кружку, покачал на ладони тощий кошель. Вздохнул.
- Лет-то тебе сколько?
Жуга пожал плечами:
- Я не считал, другие - и подавно. А тебе?
- Мне-то? Девятнадцатый идет... Ты, я слыхал, подработать хотел?
- Было дело.
- А что ты делать умеешь? Грамоту, цифирь знаешь?
- Какой же пастух счета не знает! Только, наверное, ни к чему это здесь. Что умею? Ну... Пасти могу, само собой. Белить-красить тоже. Дрова рубить могу, сено косить... Изгородь ставить...
- А крышу?
- Что?
- Крышу крыть можешь? Меня тут один хуторянин зазывал - хату у него наново перекрыть нужно. Я бы взялся, да одному вот несподручно. Видишь, вон он сидит, усатый.
Жуга печально покачал головой:
- На крыше не смогу. - Он похлопал ладонью по ноге. - Боюсь: не дай бог грохнусь, колено век не заживет.
Реслав посмотрел с пониманием, кивнул.
- Где калечил-то? - спросил он. Жуга закряхтел, но ничего не ответил. - Ну, ладно, на крышу я сам полезу. Снизу-то подмогнешь?
- Надо думать... А платят сколько?
- Сейчас прознаем... - Реслав повернулся к соседнему столу. - Довбуш! Эй, Довбуш!
Через полчаса оба уже шагали вслед за Довбушем на недалекие выселки, подрядившись работать за харчи, ночлег и десять менок на брата - хозяин клюнул на дешевизну.
Стемнело. Высыпали звезды, яркие, мерцающие в теплом воздухе. Реслав старался не спешить, приноравливаясь к спутникам. Жуга, казалось, видел в темноте что твоя кошка, в то время как хуторянин поминутно спотыкался и поругивался втихомолку. Довбуш был полноват, пыхтел, отдувался - немудрено, что сам не мог починить крышу.
- Эй, чудодей, как там тебя... Жуга! - окликнул он. - Посветил бы - луны-то нет сегодня... А, пропасть... - Нога его попала в очередную колдобину. Жуга задумался на секунду.
- Альто-эйя, - негромко сказал он. Макушка его посоха осветилась синеватыми сполохами. "Эва!" - ахнул позади хуторянин. Жуга повел пальцами, попытался сделать свет поярче, но добился лишь того, что тот вообще погас.
- Ах, незадача... - Реслав остановился. - Теперь не повторишь. Ну-тко, я попробую... - Он забормотал что-то вроде: "Это сюда... надыть на конец, значит... От... Ага..." - затем скомандовал: "Эт'Северерес!" - и замер в ожидании результата.
Перед лицом его заплясал в воздухе на тоненьких своих крылышках ночной светлячок. Реслав крякнул смущенно. Довбуш хохотнул.
Появилась вторая светящаяся точка. Через миг к двум добавилась третья, пятая, десятая. Вскоре перед Реславом клубилось, плясало в воздухе целое светящееся облачко. "Хватит! Довольно!" - замахал он руками, но облако продолжало расти. "От черт!" - ругался теперь уже Реслав, отмахиваясь от мошкары, и лишь когда все трое добрались до хаты Довбуша, махнул рукой: "Сгинь!" - и светлячки рассеялись в ночи.
- Ну, это...
- Да, дела, - крякнул хозяин. - Вы тут со своими наговорами не очень-то, не очень! И мне спокойнее будет, и вам охоты озоровать меньше.
Для ночлега Довбуш выделил обоим сеновал. Реслав долго ворочался, бормотал что-то, шлепал комаров. Окна хаты давно уже погасли. Где-то далеко стонала ночная пичуга.
- Жуга, - позвал Реслав. - Эй, Жуга! Или спишь?
- М-мм... чего?
- Я все спросить хотел - если у тебя в мешке всякая там дребедень, что ж ты на задиралу того так осерчал?
- Травы у меня там, - сонно ответил Жуга, - колено лечить, да и вообще. Я и забоялся - ну как этот дундук со злости все повыбрасывает, денег не нашедши... Можно, конечно, еще потом насобирать, но ведь год на это уйдет... А зачем ты два "ре" в наговор поставил?
Реслав смущенно заворочался.
- Это когда "Северерес"? Ну, эт-та... навроде эха, значит. Эх, забыл, как по-научному. Ранез... Ноза... Чтоб сильнее было, в общем. Ах, леший! - он даже сел, с шорохом разметав сено. - Так вот отчего светляков не остановить было!
Жуга помолчал.
- Мудрено, - наконец сказал он. - А цвет?
- Желтый... Как глина.
- Мудрено, - задумчиво повторил Жуга.
Реслав вдруг захихикал, толкнул приятеля локтем.
- Слышь, Жуга, а как ты битюга этого заставил... ну, это... в штаны, а? Как, а?
- Не заставлял я, - засопел тот. - Сам он... - И тоже засмеялся. Смех его был тихим, словно бы шуршащим, но искренним. Отсмеявшись, оба зарылись поглубже в сено и погрузились в сон.
В раскрытых дверях сарая показался неясный сгорбленный силуэт, постоял секунду-другую, прислушиваясь к доносившемуся сверху сопению спящих, и исчез бесшумно, будто и не был вовсе - только ветерком повеяло. Где-то в деревне - еле слышно было отсюда - забрехал пес, и все стихло.
Ночь вступила в свои права.