Мезонин оказался сильно обветшалым. Зимой в нем наверняка сквозило так, что художнику приходилось работать в пальто. Но света, должно быть, достаточно: окна были большими. Хотя, с другой стороны, настолько грязными, что неизвестно, сколько редких в наших краях солнечных лучей могло преодолеть эти многолетние напластования сажи и пыли.
На стук мой никто не отозвался, хотя из открытого окна доносился гул голосов, а дверь была не только не заперта, а даже не притворена толком.
Джентльмену не пристало входить в чужой дом без разрешения, однако, если уж я сегодня выступаю в роли сыщика, можно поступиться правилами приличия.
Двери на первых двух этажах были заколочены, зато третий оказался не просто обитаем, а битком набит людьми. Разновозрастная публика толпилась вокруг импровизированной сцены, на которой сидел на стуле задом наперед импозантный господин с необыкновенно яркими голубыми глазами и львиной гривой темных волос. Означенного господина несколько портили черные волосы, пучками торчащие из ноздрей, однако этот недостаток с лихвой искупался глубоким звучным голосом.
Тихонько пробравшись в комнату, я остановился в уголке, решив послушать.
- Нам, художникам, Богом дана способность проникать в самую суть вещей, отображать на полотне человеческое естество таким, каково оно есть! Крики невежд о приличиях - это притворство толпы, людского стада, которое приводит в ужас сама мысль, что кто-то увидит его без вычурных одежд.
Он на мгновение замолчал, обвел взглядом зачарованно внимающую ему толпу, и продолжил с усмешкой:
- Я призываю вас работать! Писать то, что чувствуете, без ложной стыдливости, без флера морали. Писать натурщиц, а не выдуманные образы, выливать на полотно все то искреннее, настоящее, что вы чувствуете при виде прекрасного женского тела.
Кое-кто из присутствующих покраснел, прилично одетый мужчина рядом со мной хмыкнул.
- Да! - повысил голос оратор. - Мы должны вернуться к истокам! К тому наивному свету, к жизни, которая лилась со старых полотен эпохи Возрождения! Нет греха в том, чтобы упиваться жизненными удовольствиями! Не прочувствовав искушение, не насладившись им в полной мере, мы можем писать только пресные портреты, угодные ханжам, уподобляясь ремесленникам. Наслаждение - вот путь истинного художника!
В следующий миг я едва не оглох от грома аплодисментов. Кажется, кто-то даже кричал "браво!". Господин на сцене величественно поднялся и раскланялся, прижимая руку к груди.
Мне пришлось подождать, пока собравшиеся вдоволь не наговорятся и не разойдутся, кто по одному, кто группками, бурно обсуждая эту любопытную лекцию. Помнится, мне доводилось слышать о чем-то подобном, и было интересно посмотреть на художников-наив, как они себя называли, так сказать, в естественной среде обитания. Если честно, впечатляло…
Наконец мы остались один на один с львиногривым господином. Очевидно, это был хозяин квартиры-студии. Он вперил в меня немигающий взгляд и вдруг двумя громадными шагами покрыл разделяющее нас расстояние.
- Какой типаж! - взревел он прежде, чем я успел сказать хоть слово, и схватил меня за плечи. Я обеспокоился - руки у него были не слишком чистыми, а пальто у меня - светлым. - О, какой типаж! Мистер, не желаете попозировать?
- Н-нет, благодарю, - решительно отказался я. - Я по другому вопросу.
- Желаете сделать заказ? - чуть умерил силу голоса художник.
- Нет-нет, речь не об этом, мистер… э-э-э…
- Просто Питер! - отмахнулся он и чуть отступил, разглядывая меня с восторгом ребенка. Я заподозрил, что скоро моя разноглазая физиономия может появиться на холсте, а мне этого вовсе не хотелось. - А вы?..
- Сирил, - зачем-то назвался я именем кузена. Наверно, просто хотел отомстить ему за все неприятности, которые он мне доставлял.
- Итак, Сирил, с чем пожаловали?
- Видите ли… - заговорил я, смущаясь. - Когда-то в детстве меня пытались обучить живописи, но из этого ничего не вышло. Теперь-то я понимаю, в чем дело: уже тогда моя натура стремилась к свободе, к самовыражению, а меня заставляли рисовать гипсовые кубы и унылейшие натюрморты! И вот я узнаю о направлении "наив"… Я перечел все, что сумел найти, а ваша сегодняшняя лекция просто перевернула… все мои представления о живописи!
- Ни слова больше! - воскликнул Питер и хлопнул меня по спине. Я с тревогой подумал, не отбил ли он мне легкие. - Я понял! Вы один из нас! Я сразу подумал, когда вас увидел: "О-о, этот парень свой, хоть и выглядит как лондонский денди!"
- Я очень… словом… я боюсь, в моем возрасте уже поздно что-либо менять, - печально вздохнул я. - Вот если бы кто-то согласился поработать со мной, поставить, так сказать, руку… ну, разумеется, потраченное время будет вознаграждено со всей возможной щедростью!
- Вы явились по адресу! - заявил Питер, и глаза его вспыхнули. Ну еще бы, на материалы, плату за жилье, на наем натурщиц, а еще на гулянки, должно быть, уходит прорва денег, а вряд ли ученики выстраиваются в очередь к этому домишке! Особенно денежные ученики. - Сирил, друг мой, вы даже не представляете, как вам повезло! Вы, должно быть, вообще везунчик, а?
И он игриво ткнул меня пальцем под ребра.
- Н-ну… возможно, - осторожно сказал я. - То есть вы хотите сказать, что не откажетесь позаниматься со мною?
- Ну разумеется! - взревел он. Кажется, говорить тихо он не умел вовсе. - В искусстве, милый Сирил, важна не только техника, что бы там ни говорили академисты! Куда важнее состояние духа! Внутренняя раскрепощенность! Вот с чем вам придется поработать в первую очередь - я ведь вижу, как вы зажаты! Зажаты, а?
- Есть немного, - согласился я.
- Во-от! - воздел он толстый палец. - Ну да ничего, это быстро проходит… Прямо сейчас и начнем!
- Что начнем? - не понял я и на всякий случай начал отступать к двери.
- Работать, дорогой Сирил, работать над собой! Ну а заодно я посмотрю, на что вы способны и в каком направлении вам двигаться дальше… Давайте, снимайте пальто! И пиджак снимайте! Повесьте вон там на гвоздь да засучите рукава… Сейчас я вам найду мольберт… Да куда Джо его задвинул?! А, вот он! Это мой друг, - пояснил он, мечась по студии. - Он уехал ненадолго по делам. Не беспокойтесь, у нас с ним, считай, все общее, и он не обидится, если мы воспользуемся его вещами…
"И куда же уехал художник, не взяв с собой ничего из своего хозяйства? - подумал я, но спрашивать не стал. Мне было интересно, что дальше. - Ведь все это стоит недешево… Ну, допустим, если на несколько дней, то и ладно. Но и инспектор, и тот юноша сказали, что Джозефа не видно уже давно! Однако не скажешь точно, сколько именно дней прошло! Бакалейщик видел его в лавке, но как установить, исчез Джозеф сразу после этого или нет?"
Масса вопросов и ни единого ответа! Хотя… Я осторожно принюхался. Пахло скипидаром, красками, чем-то еще и… да! Здесь держалась едва уловимая тень того самого душного запаха, который появлялся после приема зелья. И Питер, кстати, буйно волосат, как и Джозеф, судя по описанию бакалейщика.
- Запашок, а? - весело спросил художник, пролетая мимо очень большой кометой. - Ничего, скоро привыкнете! По мне, так слаще запаха свежей краски и нет ничего!
- Мне тоже нравится, - сказал я вежливо. В одной рубашке с закатанными рукавами я чувствовал себя до крайности неуютно. - Питер, можно задать вам вопрос?
- Конечно!
- А вот это… - я подергал себя за короткую прядь, - отличительный знак членов общества? Я видел среди ваших гостей много людей с такими шевелюрами… Но, боюсь, мне не удастся…
Питер разразился громовым смехом.
- Да не-эт! - выдавил он наконец. - Экий вы шутник, Сирил! Просто мы ж в работе да в работе, некогда и к парикмахеру заглянуть! Вот и говорят, мол, художники распустехи, немыты-небриты…
"Ну-ну", - подумал я и вздрогнул - за моей спиной скрипнула дверь.
- Нэтти! - громко воскликнул Питер и, отодвинув меня, ввел, вернее, втащил в студию невысокую женщину в шали. - Где ты бродишь, крошка моя? Работа стоит!
Она только пожала плечами, скидывая шаль прямо на пол. Я бросился было поднимать, но художник меня остановил:
- Да бросьте, Сирил, она всегда так делает. Это Нэтти, натурщица. Давай, малышка, ты знаешь, что делать… А вы, Сирил, становитесь к мольберту, поглядим, что вы нам изобразите!
- Э-э-э… - сказал я. - Питер, видите ли, меня учили работать только акварелью. До масла по понятным причинам дело не дошло, и…
- Ничего! Я вам сейчас покажу, в чем тут штука.
И я покорился неизбежному… Правда, скоро понял, что меня ждет еще одно испытание: Нэтти успела раздеться донага и теперь возлежала на той самой сцене, с которой недавно вещал Питер. На лице ее не читалось ничего, кроме скуки: видимо, ей не впервой было обнажаться перед совершенно незнакомыми мужчинами.
Я прикрыл глаза. Нет, я все понимаю, люди искусства, но…
- Вот! Вот о чем я говорил! - взревел Питер. - Сирил, вам нужно внутренне раскрепоститься! А ну-ка, выпейте!
Он сунул мне под нос стакан с дурно пахнущим содержимым.
- Что это?!
- Чистый джин!
- Но я не пью! - попытался я отбиться, потому что не знал, во что превращусь после целого стакана этого пойла неизвестного происхождения и сомнительных достоинств.
- Ну и как прикажете с вами работать? - обиженно спросил Питер и сам отхлебнул джина. - Вам надо расслабиться! Как вы будете писать этюд, если не можете даже взглянуть на бедняжку Нэтти?
- Я… я постараюсь, - выдавил я. Ладно. Бывало и хуже. Потасканная натурщица - не самое ужасное из того, что мне доводилось видеть в жизни, а о джентльменском воспитании придется временно забыть.
- Другое дело! - Последовал очередной хлопок по спине. - Приступайте!