Комья начавшей подмерзать земли застучали по крышке гроба.
Я жива.
Мой срок окончился, но я не исчезала. Соседи вынесли вещи и поделили их между собой. Они снесли дом - слишком старый и ветхий. Больше не годящийся для жизни: слишком долго в нем только умирали, и никто не рождался.
Я все еще была жива.
Мой долг, моя жизнь: все закончилось, когда похоронили Последнего в Роду. Но я была жива, хоть и оставалась дряхлой старухой - последней девушкой из этой семьи. Когда умирал ее брат, я плакала не от горя - от радости. Это он обрек ее на одиночество, это он сделал мою любимицу несчастной. Это он прекратил Род - вздорный, злобный старик, всю жизнь копивший деньги и так и не сумевший потратить. Вздорный, злобный, подлый. Он видел мои слезы и мою радость. Мое нежелание помочь. Но теперь его нет. Его нет, а я жива.
Холодно. Осенью всегда холодно. Дом разрушен, я сижу на могиле. Почему я жива? Почему не умираю? Мой Род прерван, мне больше не ради чего существовать. Я должна была уйти вслед за ними, унося с собой память о тех, кого хранила веками, кого встречала и оплакивала, чьи могилы сейчас окружают меня.
Старое кладбище. Надгробный камень. Очень холодный. Не стоило бы сидеть на нем такой старухе, как я. Но я сижу - день, два, три… неделю.
Не может баньши настолько пережить свой Род. Своих людей.
Моя жизнь должна была оборваться вместе с жизнью Тарка…
Воистину, годы помутили мой разум!
Нити судеб, паутина судеб. Дом моей Эйш-тан, Ткачихи, перед чьим могуществом склоняются и Князья, и низшие фейри, и Старшие, и люди. Княгини Судеб, единственной, не принадлежащей ни к одной Семье и весь год владеющей землями смертных. Я висела посреди разноцветной паутины, ожидая… чего? Решения. Решения той, чье слово для меня Закон. Если она ошиблась, моя нить оборвется сейчас. А если нет?..
- Нара. - Она лежала в своем гамаке, сплетенном из судеб, накручивала на палец одну из нитей, - то натягивая, то отпуская, - и ждала. Сколько времени она смотрела на меня, прежде чем заговорить? - Прежде ты мне нравилась больше.
- Великая. - Я с трудом опустилась на колени. - Мой Род угас, а я осталась.
Ткачиха засмеялась.
- Ты все такая же, Нара. Даже свою Эйш-тан подозреваешь в ошибке. Разве я могла пропустить твою нить?
- Нет. - Я продолжала ждать решения хранительницы баньши.
- Твой Род не угас, - раздраженно сказала она. Я никогда не решилась бы появиться на глаза Эйш-тан, если бы не крайняя необходимость. Я всегда злила ее. Я! Злила… ее?! Свою богиню и покровительницу.
- Мой Род не угас, - покорно согласилась я. Кто я, чтобы опровергать слова Княгини? - Ты покажешь мне?
- Встань, - велела Ткачиха. - Подойди ко мне.
Я подошла к гамаку, на котором покачивалась Великая и вновь опустилась на колени.
- Нет, не покажу, - шепнула она, возложив руки мне на голову. - Ты должна сама найти его. Поднимись.
Я выпрямилась, с недоумением ощущая, как легко мне было подняться с колен. Куда девался ревматизм, радикулит? Где старческая подслеповатость?
- Вот твоя нить. Смотри.
Баньши единственные, кто при виде нитей судьбы может не разгадывать сплетенные ими загадки, а видеть судьбу своими глазами. Это страшное знание, но никто из нас не смеет уклониться от долга.
Девушка. Против обычая и погоды она распустила волосы, их треплет ветер. Серый плащ на плечах. Девушка оборачивается, я вижу ее лицо. Обычное человеческое лицо, таких много в любой деревне, в любом городе.
- Это ты, - шепчет Ткачиха.
- Я? - неверяще.
Баньши. У человека не может быть таких глаз - заплаканных, несчастных, видящих судьбу своих близких, судьбу, которую нельзя изменить…
Я.
Девушка стоит в огромной очереди перед воротами какого-то города.
- Вольград, - подсказывает Ткачиха. - Там ты найдешь последнего из твоего Рода.
- Покажи мне его, Великая. - Молю, согретая надеждой. Не прерван! Жив! Мой Род жив. Значит, и я могу жить дальше… Она качает головой.
- Нет. Ты не должна его видеть. Иди, ты сразу поймешь, когда он заговорит с тобой. Иди…
Ветер. Холодный, злой ноябрьский ветер. Я кутаюсь в серый плащ, пахнущий мокрой шерстью, но это не помогает. Меня толкают в спину.
- Не спи на ходу! Или двигайся, или уступай очередь!
Я безропотно шагнула вперед. Огромная очередь сдвинулась на целую телегу, это дало людям возможность подойти на три шага вперед. Мой черед подойдет не скоро, хорошо, если до вечера в городе окажусь.
Внезапное озарение заставило застыть на месте и получить еще один тычок.
Меня видят люди!!!
Ткачиха подарила мне тело из плоти и крови. Смертное тело.
О, нет… что же мне предстоит, если пришлось пойти на такое?!
Тиан
Ушел Листопад, прогорели Осенние Костры, на смену им пришли ледяные ливни и стылый, почти зимний ветер. Зима уже стояла на пороге, заглядывала в окна, грозила людям. Уже недолго осталось до того, как Мать-Стужа ступит на землю, оденет голые ветви в белую снежную шубу.
Скорее бы…
Уж лучше зима, чем такая осень.
- Следующий! - рявкаю. Напарник смылся в таверну - греться. А я вот… стою… мерзну… Куцая форменная куртка не спасает от ноябрьских холодов. Хочется попрыгать, чтобы согреться, но не положено. Не хватало еще выглядеть дураком перед… этими…
Хмурюсь, кладу ладонь на торчащую из-за пояса рукоять меча - короткого, тоже форменного, дерьмовенького, не годящегося для боя. Им, как однажды продемонстрировал мой сослуживец, даже колбасу ровно не настрогать.
Купчишка. Трясется, словно осиновый лист. Усатый. Мордатый. Ненавижу!
- Какова цель визита? - рычу, он не отвечает - сует две золотые монеты. Я отмахиваюсь.
Принципиальный, мать мою так! Благородный! Честный! Взяток не беру, девок из ближайшей таверны к себе не таскаю, морды по пьяни никому не бью. Ну просто ангел Единого. Мать бы мною гордилась.
А что толку?
Живу в крысятнике, денег даже на еду не хватает, когда девку в последний раз щупал уже и не помню. Зато честный.
- Следующий!
Крестьянка с двумя детишками. Погостить к родственникам. Пропускаю. Беру три медные монетки и, не глядя, опускаю их в прорезь ящика.
Вот что мне с этой честности, а? У сослуживцев всех жены, дети - карапузы толстощекие. Дома всегда ужин ждет, форма чистая, а ночи жаркие.
Пальцы уже посинели, холод струйками пробирался под широкие рукава и обвивал руки, полз все выше.
Одно утешает: последний день стою.
Перевели меня. В Костряки.
Возвращался я вчера со смены, решил в таверну зайти, кружечку пропустить, благо жалование вчера выдали, да еще и премию накинули в честь дня Основания Вольграда. Иду, гляжу, мальчишка какой-то Линю тащит - девчонку из таверны. Она-то кухаркой там, да подавальщицей - не продажная. А он тащит. Линя кричит, отбивается… Ну я-то и вмешался. Девчонка она хорошая, редко когда не клала в суп лишний кусочек мяса, а кружку до краев приносила, да не пену одну.
Вмешался… на свою голову. Парень-то зыркнул на меня и процедил, дескать он - маг дипломированный, что хочет, то и творит. Маг-то маг, а кулаком в зубы - и свалился. Линя в слезы, я - в холодный пот. Это сейчас я себя героем чувствую, а вот маг очухается - и не останется от меня и горстки пыли. Эти гады что хотят творят - никто им слова поперек не скажет. Люди простые для них - что трава под ногами.
Утром меня к сотнику вызвали. Нажаловался. Ур-р-род.
Нет, обвинить-то меня не в чем было. Не убил же, а зубы маг себе новые отрастит.
Но маг этот сыном Мастера Ветра, члена Совета, оказался. Щенок. Не стал сам разбираться, побежал, папочке нажаловался. А уж меня-то быстро вычислили, я ж в форме был…
Вот теперь поеду… В Пограничье. В Костряки. К фейкам и их отродьям на корм.
Идиот.
- Следующий!
Рассматриваю посиневшие пальцы. Потом поднимаю глаза…
Она смотрит на меня и чему-то улыбается. Худая, нескладная, закутанная в грязно-серый шерстяной плащ, слишком легкий по такой погоде. Из-под плаща виднеется подол зеленого, тонкого платья. Волосы распущенные треплет ветер. И цвета они странного, никогда не встречал: словно грозовые тучи, иссиня-черные, отливающие металлом. А карие глаза с зеленоватыми крапинками - припухшие, покрасневшие - то ли от ветра, то ли от слез.
Девушка из моих снов.