- Как про кого, государыня? Да про Алексея Григорьевича нашего, графа Бобринского. Сколько лет в России не был, Петербурга не видел.
- И не увидит.
- Чтой-то, государыня, не поняла я вас. Как не увидит?
- Нечего этому вертопраху в столице делать. Неизвестно еще каких фортелей от него дождаться можно.
- Так вы его и видеть…
- Не собираюсь. По заграницам таскаться ему хватит. Набедокурил уже свыше всякой меры. Пускай на родине под присмотром поживет, только от столицы и от дворца подальше.
- О Господи, так ведь молодость. Не всякое же лыко в строку ставится. Свое отшумел, так и за дело приняться может.
- Ишь ты у нас какая разумница, Королева Лото! Все рассчитала, все продумала.
- Так ведь даже мне, государыня, как-никак родная кровь.
- Седьмая вода на киселе. Ты у нас, Анна Степановна, как наседка: лишь бы побольше цыплят под крылья собрать. А что среди тех цыплят всякие там кукушата да совята окажутся, тебе и горя мало. Ты уж прямо скажи, как там у тебя еще две дочки орловские растут да процветают? Чего поделывают наши барышни Алексеевы?
- Грех жаловаться, государыня.
- А я твоих жалоб и слушать не собираюсь. Ты бы лучше припомнила, чего мне появление на свет твоего графа стоило.
- Как не знать, государыня! Еще Василий Шкурин дом свой подпалил, чтобы покойный государь на пожар своим обычаем умчался, а родительница за то время опростаться бы успела. Подумаешь - страшно становится.
- Тебе страх, а графу твоему хоть бы что. Без понятия сынок Григория Григорьевича, совсем без понятия. Когда ему двадцать лет исполнилось, решила я ему все обстоятельства объяснить - до той поры он сыном Шкурина считался. Сказала, что мать его, угнетаемая разными неприязнями и неприятелями, спасая себя и старшего сына, принуждена была его рождение скрыть.
- А как же иначе!
- Вот именно - как иначе! Любому здравомыслящему человеку понятно. Где там! Вскинулся. Попрекать стал. Григория Григорьевича честить принялся. Пригрозить пришлось: не уймется - пусть на себя пеняет, а пока в Лейпциг с сыновьями Шкурина учиться едет. Набычился, слова единого не вымолвил. Говорю - в сторону смотрит.
- Так это он от огорчения, что рядом с такой матушкой жить не довелось. Кому бы обидно не стало.
- И тут все объяснила, и тут оправдала! Не бросили же его! Село славное ему дала. В Тульской губернии. Бобрики. А к нему город Богородск. На прожитие и пропитание. Князем Сицким назвала. Потом передумали - в Графы Бобринские перевели.
- Село, что и говорить, богатейшее.
- Ты-то откуда знаешь?
- Братец Григорий Григорьевич сказывал.
- А что же братец-то твой из своих богатств несметных ничего сынку единственному не выделил? Об одной своей Катеньке чахоточной думал? Тебе графа видеть надо, а ему и нужды нет.
- Говорил, как бы вы, государыня, не разгневались.
- А просил он меня об этом?
- Потому и не просил, государыня. Неудовольствия вашего боялся.
- Хватит чушь нести. Амурами твой кузен занимался, вот что. А граф твой, двенадцати лет из-за границы вернувшись, у Бецкого стал жить, не помнишь, что ли?
- Помню, государыня, как не помнить. Я все годы к Ивану Ивановичу забегала по воскресным дням - Алексей Григорьевич тогда в Кадетском корпусе учился. Славно учился. Пожалован был в Конную гвардию поручиком. И с увольнением на два года для поездки в чужие края. Так еще этой поездке радовался.
- Как не радоваться! Вместо учебы да дисциплины вертопрахством заниматься. Полковник Бушуев его тогда с тремя товарищами через Киев и Варшаву в Вену препроводил, а жаловаться прямо с Варшавы начал.
- Не иначе строгости несусветные развел, молодому-то человеку тошно стало. А он, гляди, сразу жаловаться.
- Замолчи, Анна Степановна, потому и жаловался, что я строго-настрого приказала ничего не таить. За таким путешественником, известно, все иностранные дворы приглядывают. Хочешь знать, что твой граф делал? Вот я тут из-за его возвращения письма старые достала, прочесть тебе могу: "Нет случая, где бы он не оказал самолюбия неумеренного, нет разговора между сотоварищами, где бы он не желал взять верх над ними. Он столь надменен и столь щекотлив, что все приемлет он с оскорблением. Из главных слабостей есть в нем еще беспечность и нерадение видеть или узнать что ни есть полезное. Его ничто не трогает, ничто не заманивает". Каково, Анна Степановна?
- Государыня, двадцать лет - какие его годы!
- Чего же ты тогда с Мамонова столько требовала, а? Каждое лыко в строку ставила. А вот граф твой в Вене распущенность чрезвычайную оказал, а в Париже полковник Бушуев и вовсе сопровождать его отказался, когда граф не пожелал моего приказа послушать и в Россию вернуться. Денег, проходимцу, дала, не пожалела. Все в карты спустил. Каких глупостей не делал. Только когда до конца обнищал, о России задумался.
- Истинный блудный сын, государыня, и вы его приняли…
- Приказала жить в Ревеле и на глаза мне не являться. Как и отцу его в свое время.
Малый двор. Великий князь Павел Петрович, И. П. Кутайсов, Мария Федоровна.
- Что за голоса в коридоре, Кутайсов?
- Великая княгиня, ваше высочество.
- Мария Федоровна? С какой радости? Что случилось?
- Со мной, ваше величество, великая княгиня делиться не изволила, но вся в нервическом припадке, лицо пятнами пошло.
- То же мне новость! Надоело! Скажи, в обед поговорим. Занят.
- Боюсь, ваше величество, на этот раз не выйдет. Я только тем и отговорился, что туалет ваш завершить должен, а так…
- Думаешь, не успокоится?
- Полагаю, что нет.
- Тогда зови в кабинет. Я сейчас туда перейду.
- Ваше величество, Кутайсов, как всегда…
- Надеюсь, вы пришли не для того чтобы, как обычно, критиковать нужных мне людей.
- Но он не хотел меня к вам допускать, и это было так оскорбительно!
- Уверен, Кутайсов действовал с должным уважением к великой княгине, но был связан моим наистрожайшим приказом никого ко мне не впускать. Вы нарушили этот приказ. Я жду кратких и убедительных объяснений.
- Речь идет о новом… флигель-адъютанте.
- Вы хотите сказать, любовнике императрицы.
- Нет-нет, я не допускаю подобной возможности, хотя…
- Хотя знаете, что дело обстоит именно так. Так что же новый любовник императрицы?
- Ваше величество, мне трудно справиться с растерянностью и…
- Негодованием. Вполне разделяю его, Мария Федоровна. Но наше с вами возмущение ничего не может изменить.
- Это правда. Но возраст…
- Разве история не знала примеров сладострастных старух? К сожалению, нам с вами довелось встретиться с одним из самых отвратительных примеров. Вы что-нибудь слышали о качествах этого безусловно юного человека?
- Я не собираю сплетен, ваше высочество.
- А я не выношу их слушать. В вашем исполнении.
- Вы несправедливы, ваше высочество. Боже, как вы несправедливы! Если бы вы проявляли к вашей супруге хоть каплю того внимания, которое вы так щедро дарите фрейлине Нелидовой, нам обоим было бы значительно легче и, кто знает, мы могли бы выработать общую тактику поведения в отношении императрицы.
- Военный союз с женщиной! Это по меньшей мере нелепая идея.
- Но ведь, ваше высочество, вы ничего не противопоставляете линии императрицы. Она совершенно отстраняет вас от руководства государством сейчас, а в будущем.
- В будущем думает о передаче престола любимому внуку. Так или иначе вы сохраните за собой титул императрицы - если не супруги, то матери императора, что само по себе совсем не плохо.
- Я умоляю вас, ваше высочество. Это все Нелидова - она настраивает вас против семьи и не оставляет времени для общения с нами.
- Ваше высочество, я не раз повторял вам: перестаньте апеллировать к имени фрейлины Нелидовой. Она есть и останется моим другом. И вашим. Потому что печется об интересах нашей семьи.
- Нашей семьи!
- Надеюсь, вы не вправе обвинять меня в пренебрежении к семье. Иначе, по всей вероятности, она не была бы столь многочисленной.
- Это грубо, ваше высочество!
- Грубо? Я, во-первых, солдат и люблю говорить по существу. Дети говорят о том, что наша семейная жизнь течет совершенно нормально.
- Дети обожают вас, ваше высочество.
- И старший из них готовится занять законное место отца на престоле.
- Не говорите так, ваше высочество, это все замыслы императрицы!
Петербург. Кабинет императрицы. Екатерина II, А. В. Храповицкий.
- Есть донесения с театра военных действий, Храповицкий?
- Есть, ваше величество.
- И что же? Ты не торопишься мне их сообщить? Они плохи?
- Нет, государыня, они не плохи, но вы последнее время так были заняты, что я и сегодня не осмелился вас отвлекать до поры до времени.
- Ты прав. Я действительно была занята, но теперь, кажется, этот период уже позади, так что я тебя слушаю. Главное - осада Измаила. Судя по твоим паузам, он не взят.
- Ваша проницательность, ваше величество, лишает меня дара речи.
- Значит, не взят. Что же там происходит?
- Вы помните, ваше величество, к его стенам подступил 29 августа Репнин.
- И безо всякого толку.
- Спустя три месяца, уже в конце ноября, крепость одновременно атаковали Де Рибас и Головатый.
- С тем же успехом.
- Осаду пришлось снять…
- И отступить.
- Но причина была очень веской: недостаток осадной артиллерии.