* * *
- Угар, что ли? - поморщился Северин, посмотрев на огонь. Внезапно начала болеть голова, стало тяжело в затылке, и кровь застучала в висках.
Нет, не угар - очаги в домах сикамбров устроены очень просто: выложенное камнем окружье, дым уходит сквозь широкое отверстие в крыше. Если огонь достаточно силён то дождевые капли и снежинки превращаются в пар ещё не проникнув в помещение. Причём дым от поленьев не скапливается под крышей, дом "дышит" благодаря узким прорезям в бревенчатой кладке. Каменные здания сикамбры не любили, всё строили из дерева - верили, что в древесине есть "душа" и будто бы в сосне и ели сохраняется жизнь, даже когда спиленные брёвна превратились в тёплое и удобное жилище.
Снаружи метель и мороз, а возле священного огня - что под солнцем. Домашний очаг хранит от нечисти и злых духов, защищает дом, в оранжевом пламени есть отсвет молний Доннара - старые люди рассказывают, будто именно Доннар своим огнемечущим молотом воспламенил самый первый очаг в мире людей…
Надо выйти прогуляться, вот что. Как по своим надобностям, так и просто чистым воздухом подышать. Судя по всему, на дворе изрядный морозец, придётся как следует одеться - выросший в Италии Северин плохо переносил холод и часто простужался.
Одеться - это настоящий подвиг. На солнечном берегу Средиземного моря Северин не носил ничего сложнее туники и сандалий. Если дождь - войлочный плащ. В Галлии всё по-другому.
Сначала штаны - о, варварское одеяние, которое вдобавок с непривычки может сильно натереть в нежных местах! Поверх нижних, льняных, натягиваются верхние, из тонкой коричневой кожи. Затянуть ремешком на поясе. Потом обмотать ступни и голени шерстяной тканью, надеть туфлю из воловьей кожи, закрепить ремешками. Верхняя тёплая рубаха, безрукавка, широкий пояс, плащ-сагум. Круглая меховая шапка.
Варвар-варваром. Увидела бы матушка, госпожа Корнелия Альбина - лишилась бы чувств. А если вернее, выгнала бы с глаз долой этакое уродище!
Меч оставим, ни к чему он сейчас, вполне хватит ножа. Этим ножом Северин гордился - с рукоятью из кости морского зверя и золотыми накладками, не иначе работы искусных мастеров Равенны или других италийских городов. Одна беда, лезвие попорчено: всегда готовые к разнообразным паскудствам варвары выцарапали на клинке несколько языческих рун.
Ремигий взял себе нож из военной добычи Хловиса года три назад, он так и валялся в доме епископа, пока не обрёл нового хозяина. Носить обязательно: во-первых, подарок дяди, во-вторых, каждый сикамбр посчитает человека без оружия рабом - ещё один дурацкий варварский предрассудок!
…Крепость Стэнэ, как и несколько других укреплений в Арденнах, прикрывала королевство Суасонское с востока. Назвать этот небольшой форт латинским словом urbis, город, у Северина язык не поворачивался. Куда больше подходило германское понятие "бург", обозначавшее укреплённый посёлок любой величины, будь то обнесённая тыном крошечная деревенька или Суасон, в котором постоянно жили почти восемь тысяч человек - огромное количество людей по здешним меркам.
Стэнэ могла похвастаться лишь двумя сотнями воинов дружины Гунтрамна, небольшим количеством рабов, трудившихся по хозяйству, да несколькими семействами рипурианских франков, прибившихся к дуксу сикамбров - всё надёжнее жить под покровительством приближённого самого короля!
Крепостишка на холме формой отчасти напоминала римский военный лагерь: бревенчатый частокол обносил прямоугольное пространство сто сорок на восемьдесят шагов, по углам башенки. Внутри - полтора десятка длинных домов, конюшни, амбары с припасами. Тесновато.
В случае серьёзного нападения Стэнэ не выстоит, в военном отношении крепость не представляет никакой ценности, это понятно любому, кто знаком с основами римской фортификации. Впрочем, этот бург прежде всего является символом власти Гунтрамна над окрестными землями (деревень в округе предостаточно) и сторожевым постом на границе - за лихими людьми, приходящими с востока, нужен пригляд. Если что случится, гонцы будут немедленно отправлены в Суасон, к Хловису, чтобы король успел собрать войско. В этот раз успели, хвала Иисусу…
Ночь оказалась очень холодной. Небо чистое, луна ещё не взошла, зато более чем хватает света от бесчисленных звёзд. Такого красивого ночного неба Северин не видел даже в родной Италии - широкая полоса Млечного Пути, изредка чиркающие по чёрному бархату полоски падающих звёзд и несчитанное множество ярких точек, то белоснежных, то голубых, то чуть красноватых. Снег казался светящимся, отражая звёздные лучи.
Северин покачал головой, отгоняя наваждение - небо словно пыталось поглотить всматривающегося в него человека, - и зашагал по утоптанной тропинке к нужнику: сикамбры могут быть стократно варварами, но отхожие места строят так, что дадут фору даже привыкшим к чистоте ромеям - сруб, внутри жаровня с углями, чтоб тепло было, гладко обструганные деревянные сиденья. И не поймёшь, переняли это франки у римлян или сами додумались.
На обратном пути Северина окликнули - в Арденнах неспокойно, Гунтрамн выставил двойную стражу. Алеманов хоть и побили, но отдельные отряды германцев, горя жаждой мести, могут рыскать по окрестным лесам из одной варварской страсти разрушения выискивая маленькие посёлки - дома спалить, забрать еду, мужчин вырезать, с женщинами позабавиться… Бр-р… Уж чего-чего, а жестокости варварам не занимать, причём они даже само понятие "жестокость" не воспринимают: случись Хловису напасть на самих алеманов, франки творили бы то же самое - повелось так спокон веку, и точка.
- Не ходил бы один, - проворчал дружинный, опознав родственника христианского годьи и друга короля. - Недобрая ночь.
- Почему вдруг?
- Не чувствуешь? - Бородатый сикамбр повёл носом, будто лисица на охоте. - Ветра нет. Совсем.
"Опять, - усмехнулся про себя Северин. - Они видят недобрые знамения на каждом шагу. У стола ножка подломилась - к голоду. Роса в день Солнцеворота слишком быстро высохла - к засухе. Впрочем…"
Епископальный картулярий на мгновение замер и, следуя совету епископа "присматриваться тщательнее", внезапно понял - бородач с копьём прав. Никакого движения воздуха, если не считать появляющихся при дыхании клочьев пара.
Ремигий как-то рассказывал, что чувства у варваров обострены до предела, они способны заметить то, на что цивилизованный римлянин никогда не обратит внимания. Северин, как и следовало ожидать, тогда пропустил эту фразу мимо ушей, а теперь вдруг вспомнил.
Природа беспокойна, это признак жизни. Когда ты находишься в лесу, всегда слышен шорох павшей хвои, пощёлкивание сухих веток, где-то стрекочет незаметная пичуга, даже самый лёгкий ветерок порождает шум в кронах деревьев. А сейчас - абсолютная тишина. Не слышно ничего, кроме сопения угрюмого франка и лёгкого скрипа утоптанного снега под подошвами. Скверная тишина, опасная.
- Колдовство? - невольно понизив голос до шёпота, спросил Северин.
- Мне-то откуда знать, - буркнул в ответ сикамбр. - Люди говорят, будто лес замирает, когда чует нежить. Духов, ночами выползающих из болот и бурелома. Ubilsaiwala…
- Что за ubilsaiwala такая? Расскажи.
- Да ну тебя, ромей, - шикнул бородатый и отмахнул правой рукой охранный знак. - Не поминай лишний раз, накличешь. Топай в дом да огонь поярче раздуй. Мало ли пригодится…
Настаивать Северин не решился, франк выглядел слишком уж настороженно.
Нежить, говорите? Защита от неё проста и действенна - молитва да святой крест. Однако по возвращении Северин предпочёл развести в очаге настоящее пожарище, едва не половинный запас поленьев извёл. Епископ пока не возвращался.
Откровенно говоря, боязно. Северин не мог понять, что именно его так напугало - слова безграмотного франка или собственные ощущения: прислушиваясь, картулярий не слышал ничего, кроме угрожающей тишины. И угроза была явной, реальной, такой, что в животе нехорошо сводило. Успокаивало лишь громкое потрескивание ярко пылающих дров и тепло, волнами исходящее от огня.
"Всё в порядке, - убеждал себя Северин. - Мы в крепости, тут полно воинов, здесь сам король, вроде бы обладающий какими-то магическими способностями, и епископ кафолической церкви, которому дарована власть от Всевышнего. Ничего не случится!"
Посидев некоторое время возле очага, картулярий забрался на высокую лавку и выглянул в отдушину под самым потолком. Ничего особенного - поднимается над холмами ущербная луна, чернеют ели на склонах, перевалило за полночь.
- Пойду к Хловису, - громко сказал сам себе Северин. Очень не хотелось оставаться в одиночестве. - Не выгонят. Знаю я, какой там серьёзный разговор - пиво хлещут!
Отчасти племянник епископа был прав - Ремигий полагал, будто чревоугодие есмь грех далеко не самый погибельный, и разделял трапезы с риксом франков, едва появлялась возможность. Хловис по пьяному делу становился добрым и тщательнее внимал поучениям епископа, хотя наутро забывал половину сказанного, а к полудню - и половину оставшейся половины.
Вот беда - опять возиться с обмотками и ремешками, но босиком же на снег не выйдешь? Зиму следует запретить особым императорским эдиктом! Навсегда!
Северин вздрогнул, когда со стороны конюшни донёсся неприятный звук - злое повизгивание лошади. Породистые скакуны из Иберии или Аравии в стране Хловиса были исключительной редкостью, такую роскошь мог позволить себе только король или кто-нибудь из очень богатых дуксов. Франки использовали невысоких, но очень выносливых мохнатых лошадок, непонятно почему именуемых "гуннскими", хотя у гуннов кони крупные и длинноногие.