Селену держали отдельно, разместив так, чтобы она видела всех своих кровниц. Потом отсортировали - больных, страшненьких и пожилых порубили тут же, на месте. Изуродованные останки сбросили в озеро, находящееся тут же в пещере Вода забурлила, пряча кровь и плоть в своих глубинах. Связанная, с заткнутым какой-то грязной тряпицей ртом Селена могла только смотреть, хотя глаза отказывались видеть, их все время застилали слезы. Селена моргала, заставляя себя видеть и запоминать, пока не понимая, что случилось. Все разъяснилось, когда она увидела входящего фон Реймера, закованного в блестящие доспехи, позвякивающего своими великолепными серебряными шпорами, с накинутым на одно плечо багровым плащом. Фон Реймер подошел поближе, оглядел свою пленницу с ног до головы, велел развязать и вытащить кляп. Когда он начал говорить, Селена поняла, что перед ней больной человек, решивший погубить всех женщин клана, только потому, что она, одна из них, ему отказала. Он обрек целый клан на вымирание ради своей прихоти и сейчас кичился перед ней своим преступлением, нисколько не сожалея о содеянном. Погладил по щеке, ласково улыбнулся:
- Видишь теперь мое могущество? Я могу стереть всех твоих кровников с лица Мира. Вот сейчас тебе бы одуматься, и мы с тобой пойдем к весовщикам, чтобы они тебя переписали в нашу касту, и будем жить в любви и согласии. Да, дорогая? Если ты откажешься - все они завтра же окажутся вне закона, точнее уже сегодня. На продаже твоих кровниц можно неплохо заработать, - теперь улыбка стала глумливой.
У Селены хватило сил и времени рвануться навстречу, выхватив в прыжке кинжал у стоящего рядом воина, но на этом ее везение закончилось, руки были вновь плотно схвачены. Поэтому она смогла лишь смачно плюнуть в эту ухмыляющуюся ненавистную рожу. Советник побледнел от нанесенного оскорбления, разорвал на ней одежду и прошипел сквозь стиснутые от бешеной злобы зубы:
- Но нет, гордая Селена не может принадлежать мне!!! Ты, тупая тварь, ты могла быть могущественней Примы. Ты позволила себе отказать мне. Мне - будущему Магистру! Не переживай, я и это предвидел, дорогая. Сейчас и прямо здесь ты будешь принадлежать мне - безо всяких глупых формальностей, а потом вся солдатня, которая захочет, пройдет через тебя. Потом тобой снова займусь я. Я не брезглив и не жаден, я готов разделись со своими воинами любимую. Проверю, насколько ты удовлетворена и, если тебе будет мало, я закончу то, что начал. И ты будешь смотреть, как твоих кровниц уводят в рабство не куда-нибудь, а в самое сердце Диких земель, они никогда не увидят Мира. Я думаю, что тебе понравится быть утехой моим храбрецам, и ты будешь их подстилкой, пока не наскучишь, и они не скормят тебя каким-нибудь зверям. Хотя нет, я тебя тоже продам. Дикарям ты придешься по вкусу, если, конечно же, выживешь. Как кусок мясца тоже пойдешь - они иногда любят девиц поджаренными с диким лучком-с.
Забыв о Кодексе, зверея от злобы и вожделения, Торнвальд с глухим рычаньем сорвал одежду со своей бессильной жертвы и, подбив ладонью под коленями, повалил ее на мягкий сероватый пещерный песок. Закрыл припухшие от ударов губы поцелуем-укусом, после которого из уголка потекла кровь. Селена боролась, что было сил, но Торнвальд был гораздо сильнее, и приказал своим солдатам держать ее. Через несколько минут все было кончено, и для изголодавшихся по женскому телу солдат началась потеха. Если бы сейчас она оказалась в хронилищах, она бы благословляла Хрона за спасение. Селена лишь молила Семерку дать ей силы выжить - потому что она теперь твердо знала, чего хочет больше всего в жизни - она хотела крови Торнвальда фон Реймера, будущего Магистра, рыцаря серебряные шпоры, хотела кровавой мести за свой погубленный народ, за свою погубленную жизнь. И она точно знала, что его предложение узаконить их отношения, и вернуть все на круги своя, было лишь уловкой. В случае ее согласия, нашлась бы причина, по которой клан астрономов все равно остался бы обреченным. Мстительность фон Реймера не знала границ.
Селена снова и снова приказывала себе смотреть и запоминать, запоминать все и всех, не теряя сознания. Силы были уже на исходе, и сознание подергивалось зыбкой пеленой беспамятства, но момент, когда подошел странный темный человек с пылающими багровым огнем глазами, врезался в память. Он подошел, посмотрел, скучающе так, как взрослые смотрят на забавы малышей, подозвал фон Реймера, спросил, доволен ли он. Так же скучающе выслушал заискивающие и подобострастные уверения в абсолютной преданности, о вечном неоплатном долге, усмехнулся, когда речь зашла об ушах рыцаря и его солдат, на владение которыми этот темный может рассчитывать. Солдаты не осмеливались поднимать на него глаза, прятали взор, бледнея от страха. Хрон посетил это "увеселение", но в хронилища ее не забрал. После этой мысли у Селены все-таки случился провал в памяти. Очнувшись, она поняла, что экзекуция закончилась, ее кровницы уже были проданы и вывезены из пещеры. Лежала на прохладном песке, не в силах пошевелиться, разбитая и опозоренная. Пока снова не подошел фон Реймер, присел на корточки:
- Ну что, красавица моя, я смотрю, тебе так понравилось, что ты не в силах меня благодарить? Теперь ты не будешь мне сниться и дразнить своей неприступностью.
Вставай, да пошевеливайся, вот этот добрый господин согласен забрать тебя, солдатскую подстилку, в свой дом, для уборки отхожих мест, - захохотал несчастной девушке прямо в лицо, брызжа слюнями, потрепал по щеке и ушел, дав команду отправляться.
После этого Селена потеряла сознание уже надолго. Очнулась в крытой повозке, которая, мягко покачиваясь, везла ее в неизвестность. Все тело саднило, болела каждая косточка. Купивший ее кочевник из Диких земель оказался человеком неплохим - он приставил к ней знахарку, которая залечила телесные раны и не бередила ран душевных. Селена много раз за эти дни оказывалась в пограничье между жизнью и смертью, боролась только ради отмщения. Зная, что она единственная, кто знает все. Вскоре прибыли к кочевьям. Многие из купленных рабынь не добрались до кочевий. Те, которых сопровождали солдаты, затерялись где-то в песках. Выжившие не прожили долго, огорчив кочевников смертью - плачено полновесной монетой, а отработали рабыни всего ничего. Сначала какая-то неизвестная болезнь прикончила всех девочек до четырнадцати лет, причем дети кочевников даже не кашлянули во время этого мора. Потом слегли те, которым было за пятьдесят, и больше не поднялись. Знахарка, знакомая Селене по совместной поездке, сказала, что эти умерли от тоски. Остальные умирали постепенно - не сумев приспособиться к жаркому сухому климату, к кочевой жизни, к непривычной работе, к отсутствию воды. А Селена, поправившись, велела себе жить. В определенный момент почувствовала, что беременна. Сообщила своему нынешнему хозяину, Салиму. По их верованиям, насилие над женщиной в племени было недопустимо, как и всякое другое покушение на жизнь. Хозяин молча кивнул, на ломаном мирском языке объяснив, что, когда придет время для появления новой жизни, ее освободят от работы. Племя было малочисленно, поэтому ценили воду и жизнь, как свою, так и чужую, хотя вода ценилась все-таки выше. Мылись здесь лишь тогда, когда были дожди - странным способом. Все племя выходило за границу поселения и раздевалось, омываясь потоками влаги, в изобилии льющейся с неба. В сезон дождей запрещалось смотреть с вожделением даже на жену свою, это было время воды.
Фатима-ханум, жена Салима, попусту не третировала рабынь, как это делали ее соседки, но раз и навсегда ею было приказано: в сторону хозяина даже и глаз поднимать не сметь. Фатима рассказывала своим рабыням, что их верования не позволяют избавляться от ребенка - плодов насилия здесь не знали, все дети были желанными. Поэтому считался грех детоубийства самым страшным. Селена заявила, что избавляться от плода не собирается. Она уже тогда твердо знала, кто истинный отец ребенка, несмотря на всю эту солдатню. И решила вырастить ребенка, сделав орудием своей мести.
Родился в срок здоровенький крепкий мальчик, которого измученная мать нарекла Торнвальдом. После того, как ребенка вытерли, запеленали и отдали в материнские руки, Селена почувствовала, что этот малыш забрал ее сердце. Она искренне полюбила ребенка - он был ее точной копией. Жизнь среди кочевников, почти всегда в пути, под палящими светилами, среди холодных ночей, закалила и мальчика и мать. Селена изменилась - Фатима-ханум как-то сказала своему ненаглядному Салиму, что эта рабыня долго проживет, что она словно пустынная кошка-кагиру, которая нападает исподтишка - черная, гладкая, с бархатными бесшумными лапками, под подушечками которых таятся смертоносные когти.
Перенесенные страдания укрепили девушку, красота которой расцвела и казалась теперь сверхъестественной. Если в юности она была просто хороша собой, сейчас каждая черточка была отточена пламенем пустыни, муками и слезами, изваяна без изъяна. Селену побаивались, считали колдуньей - привезли едва живую, а теперь - здорова, прекрасна так, что больно глазам, воспитывает своего крепкого мальчишку, зыркает глазищами по сторонам, молчит почти все время, никогда не смеется на людях. Девушка не чуралась никакой работы, за что и Салим и Фатима ее ценили, но, под давлением соплеменников, особенно соплеменниц, мужья которых заглядывались на красавицу-рабыню, все же решились и однажды, когда прохладные сумерки опустились на окружающие селение пески, вызвали ее к себе: