И опустил, гадина летучая, Джура в кишащую змеями яму. Джур, вмиг провалившись по самое горло, почувствовал холодное прикосновение чешуи, покрытой слизью, сначала слабое, а потом и потуже и душевнее, объятия всех этих извивающихся тел, сплетающихся друг с другом. Солнца садились, последний день Джура оказался короток. Змейки пока только жались к теплому телу казнимого, но постепенно начинали находить для себя все более и более уютные места для квартирования. Одна, особо прыткая гадюка засунула свою узкую граненую головку туда, где раньше было ухо, обнаружила прекрасное место для ночлега, начала вкручиваться туда, согреваясь по ходу движения. Изо всех сил пытаясь не закричать - залезут же в отверстый рот - Джур откусил кончик языка и почувствовал, как рот заполняется теплой кровью - его кровью - с немыслимой быстротой. Руки и ноги оплетались сколькими узкими телами, стремящимися согреться, потом они начали мешать друг другу, начали покусывать, стягивая крепкие объятия. Глаза Джура выпучились до невозможности, дальше - только повиснуть на зрительных нервах от еще большей боли и большего страха.
Смеркалось, тускло-золотистый свет превращался в багрово-синий, мерцающий, как свежий кровоподтек. Дневные звуки затихали, а ночные твари только начинали запевать свои песни. Дракон прилег на краю ямы и любовался, как угасающий дневной свет осветил яму с обреченным. Закат был сегодня тихим и неспешным, в отличие от короткого минувшего дня, давая Джуру насладиться последними мгновениями выдавливаемой из него жизни. Ползучие убийцы пока лишь немного покусывали, обвивая и сжимая в тесных смертельных объятиях. Но вот, вместо солнц взошли ночные светила, проливая серебристо-мертвенный свет, и облекая каждую былинку светящимся коконом, превращая окружающее в призрачную зону забытья и смерти.
Полуослепший, полуоглохший, полузадушенный Джур попытался - снова попытался, нет, этот человек неисправим, он лишь попытался освободить руку - не удалось, и он покорно закрыл глаза, чтобы не видеть дальнейшего, только прошептал едва слышно, пришепетывая, сплевывая накопившуюся кровь на клубки тел:
- Согласен я…
Дракон встрепенулся:
- Я недослышу что-то, у меня тут птицы ночные рядом перекрикиваются, гвалтом своим все перекрывая. Я так понимаю, что ты согласен? Это я так, чтобы ты не напрягался лишний раз, не балаболил оттуда, а то вдруг тебе какая в рот заползет, а потом еще несколько - им-то тепло будет.
Снова протянул Дракон коготь и подцепил рубаху, которая уже к которой намертво прицепились мелкие и крупные извивающиеся тельца. Приподнял, поднес к мерцающим в наступающем мраке глазищам. Джур, судорожно сглотнув кровавую слюну, снова пошептал:
- Согласен я…
Дракон захохотал-загромыхал:
- Вот что мне в вас нравится, червяки вы этакие, это то, как вы барахтаетесь, пытаясь хоть на чуть продлить свою жизнишку, дышать, жрать, спариваться, испражнять съеденное - для чего? Вот ты же, ты - ничего от тебя толку и нет, тебе и жизнь же никогда мила не была? Что с тобой - зачем тебе вечность? Ты скучен.
Живешь, воздух только портишь. Семерка тебя осудила за уныние, тоску и лень твою, которыми ты бездарно растратил свою жизнь. Хрон теперь с тобой, твои уши он теперь держит в своей ладони. Тебе теперь лишь нужно сказать: "жизнь за тебя, господин мой, жизнь за тебя, темнобородый".
Джур косноязычно повторил за драконом сказанное.
- Согласен, говоришь?! ПУСТЬ ТЕПЕРЬ СВЕРШИТСЯ ТВОЕ ЖЕЛАНИЕ!
И отпустил, гад летучий, Джура снова в яму с сородичами своими мелкими. Ох, не так представлял себе Джур исполнение желания. Стало еще хуже. Полумрак подобрался совсем близко и закатившиеся солнца не грели почву, змеи и змейки становились вялыми, готовясь ко сну, когда превращаемый вернулся в яму. Почуяв тепло, ползучие гады начали сбиваться возле источника в сплошной клубок, места всем не хватало, они и начали сначала отталкивать, а потом и пожирать друг друга, заглатывая целиком, шипя и впрыскивая яд во все, что только на зуб попадалось.
Немало перепало и Джуру, он перестал чувствовать укусы, лишь покалывания ног, рук, туловища, подсказывали, что та или иная змея вымещает свою злобу. Из кучи склизких тел торчала голова, потом она скрылась среди бурлящих чешуйчатых лент.
В яме сильные поглощали слабых и мелких, пресмыкающихся становилось все меньше, выживали лишь самые крупные и злобные особи, забыв о тепле находящегося рядом тела. Скорость происходящего поражала - ползучие твари перемещались так быстро, что глазам было очень сложно уследить за ними. И вот Джур оказался один на один с огромной зеленовато-черной змеей. Экземплярчик был тот еще, на редкость злобный, сожранные собратья не утолили его ярость и голод. Обычная змея впала бы в кому на несколько месяцев, пытаясь переварить то количество пищи, которое было поглощено. Но не эта. И целого Мира, казалось, было бы недостаточно, чтобы накормить эту тварь. Бывший потомок славного клана каменщиков к этому моменту не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, даже головой дернуть не мог. Сил хватало только лежать, как колода и моргать. Вопль стал для него недоступной роскошью. Все тело занемело, пальцы рук тряслись в бессильной попытке хотя бы сжаться. Он не мог закрыть глаза, которые от нечеловеческого напряжения уже начали стекленеть и слезиться, и снова казалось, что мгла застилает их - скорее бы. Мерзко шипя, извиваясь и шурша по влажной почве, змея подползла поближе и начала открывать свою пасть, медленно, медленно. Открывала и наклонялась, одевая казнимого собой, как мантией. Поглощая еще живого и не потерявшего сознания от нестерпимого ужаса. Вот исчезли плечи. Вот уже и вся жертва поместилась в желудке. Змея улеглась и, судорожно сокращая мышцы, проталкивала свой ужин все дальше и дальше в себя. Наступившая ночь скрыла происходящее. В яме наступила тишина. Наблюдавший за казнью Дракон затих, укрылся крыльями и вроде как задремал, обратившись для какого-нибудь случайного наблюдателя в каменную глыбу. Запел ночную песню темный лес, из-за казни никчемного человечишки не поперхнулась ни одна рыба, ужинавшая летающей мошкарой, ни один хищник не отпустил, вздрогнув от ужаса произошедшего, свою уже смирившуюся со смертью жертву. Лишь в недалеком городишке закашлялась бабка Ирания, вспомнив к ночи о сыне, ушедшем на заработки. Вспомнила, утешила себя тем, что уже скоро вернется он, поворочалась еще немножко, да и уснула, похрапывая в тишине. Ночь царила над Миром.
…Насытившийся змей недолго пребывал в своем блаженном состоянии.
Проглоченный им каменщик лежал без движения, лишь в затухающем сознании мелькали образы с пугающей скоростью - все его попытки обустроить жизнь.
Вспоминалась ежедневная тоска о несбывшемся, небывалая скука, облегчить которую могла только выпивка. Что-то непонятное начало происходить с сильным мускулистым туловищем змея-победителя. Похожее недавно уже было - недавно, когда на стыке сезонов пришлось линять и сбрасывать старую, потускневшую шкуру, с трудом вылущивая себя из нее. Вот и сейчас стало как-то неуютно, мешало все. Казалось, что раздувается змей во все стороны. Появились какие-то мысли…
Мысли? Змея передернуло - чужое сознание управляло его холодной головой. Он стал ощущать себя чем-то длинным и скользким, посетовав на отсутствие подпорок внизу и хваталок вверху. Пришло воспоминание, как в сезон дождей лежала она, высунув плоскую голову под теплые щекочущие струйки влаги в норе, высиживая свой последний выводок. А теперь ощущала себя змеем. Странно все это. В середине змея продолжало что-то надуваться и округляться. Похожий на каменную глыбу Дракон пошевелился, сразу потеряв всякое сходство с чем ли то ни было, кроме того, кем он был - Палачом Хрона:
- О! Я вижу, процесс пошел, теперь уже и домой пора. Ты это, звать тебя будут потом Архобалом, ты отзывайся, а то вдруг запамятуешь. Все остальное тебе хозяин при встрече расскажет. Лететь тебе нужно будет туда, где будут ждать такие же, как ты - мимо Блангорры, мимо Пещеры Ветров, к замку Мааров. Найдешь, ты теперь своих чуять будешь.
Расправил кожистые крылья, потянулся, захрустев костями, тяжело подпрыгнул, маневрируя между деревьями, и улетел навстречу занявшим половину небосвода лунам.
В яме же начали твориться совсем невообразимые вещи. Змея расплющило в толстый диск, размером с башенные часы, растянув донельзя чешуйчатую кожу.
Толщина этого диска все уменьшалась, а сам он увеличивался и увеличивался, вот уже и в яме не осталось места, края выпластались на дорожку, постепенно заполняя собой окрестности. Один край тяжело плюхнулся в речушку, тут же затихшую, воды которой приобрели несносный запах - запах перегара, когда пьют уже дня три и на закуску только лук и чеснок, ну еще и цигарки, запах утренней похмельной тоски, когда все надоело и не хочется даже двинуть пальцем. Рыба в речке тут же всплыла пузом вверх. Пожухли прибрежные деревья, пожелтела вся окрестная трава.