Рассказ продолжался довольно долго. Затем, ни слова не произнеся, Магистр подошел к окованной металлом двери, резко распахнул ее, зычным криком созвав всех тех, кого перед этим выгнал из камеры. Когда все вернулись, приказал вырвать язык у пленника и обрезать уши.
В ужасе от услышанного, казнимый не мог и слова сказать. Из горла вырвалось только какое-то придушенное шипение, которое все же потом прорвалось в страстный крик невинно осужденного:
- ЗА ЧТО???? Магистр, вспомни Кодекс! Оставь мне жизнь!
Магистр, повернув к бывшему изобретателю бесстрастное лицо, сухим голосом возвестил:
- Ты виновен в подрыве устоев государства, в преступлении против высочайшей милости и правления государей наших Примов. Приговор окончательный и помилован ты не будешь. И не надо такое лицо мне показывать, я тебе и ранее приговор огласил, а ты, подлец, попытался мне предложить сделку! Мне, Магистру Мира, всаднику, владельцу единорога, рыцарю серебряные шпоры, трубадуру и кастырю? Молчишь?! Вот и молчи! - подошел к чертежам и сорвал их все, сворачивая небрежно.
И обратившись к палачу уже:
- Да, а язык ему сейчас же вырви. Чертежи все упаковать, не читая, не разглядывая, под страхом быть обвиненным в соучастии. Все мне принести! Недосчитаюсь, головы поснимаю, собственноручно, буду тупым ножом отпиливать!! - прогремел на всю пыточную и вышел, едва не прищемив секретаря, который, юркнув в приоткрытую дверь, поспешил семенящей походкой за Магистром.
Заскучавший было палач странно как-то засопел под своей маской, подошел к узнику, который отныне переставал быть в списке живых и лишался всех своих прав, которые прежде были у него. Взял Святозара за руку и повел к забрызганному багрово-коричневыми пятнами станку, на котором удалялись неугодным и болтливым их языки. Страшное мучение отразилось во взгляде Святозара, с потерей языка уходящего из мира живых, а с потерей ушей - и из мира мертвых. Будто бы и не существовал Святозар Сенкевич никогда, и не было такого. Имя его будет вымарано из всех регистрационных книг, а любого, кто будет замечен и обвинен в упоминании имени незадачливого изобретателя, лишат ушей.
Магистр шел по коридорам, улыбаясь каким-то своим мыслям, невпопад кивая бубнившему что-то секретарю, заложив себе в память закладочку - найти Крэйга Форстона, каменщика и притянуть к ответу. День, так светло начавшийся, не обманул ожиданий. Из прошлого вернулся к нему утерянный секрет, за который не жалко было не только этой чужой жизни, Были грешки и потяжелее. Магистр заплатил целой кастой астрономов, самых почитаемых после пастырей и Примов, людей за могущество и силу. Вспомнились и те, чьи жизни ушли в уплату темнобородому за могущество, богатство и славу. Пришли и непрошенной колючкой зацепились, застряли в памяти. Воспоминания, которые были из тех времен, когда его еще звали Торнвальдом фон Реймер, и именно они, эти воспоминания сегодня весь день портили настроение.
Было это очень-очень давно. На самом краю Мира, на границе с Дикими мирами, куда направлялось блестящее войско во главе с юным Торнвальдом, неподалеку от купеческого Торговища, раскинулся город Турск, омываемый чистейшими водами озера Мэйри. В этом городе и решено было устроить трехдневную передышку для блестящего воинства. Турск приятно поразил своей продуманностью, немыслимой чистотой, богатством горожан и множеством отрешенных от Мира астрономов. Астрономов, конечно же, все и ранее видели, но эти, турские, были какие-то совсем немыслимые. Их глаза, которые, казалось, смотрят сквозь вас, будто бы видят нечто, невиданное и невидимое ни для кого более. Эта отрешенность была чем-то сродни надменности, которую фон Реймер запомнил. Крепко запомнил, чтобы при случае поквитаться. Ибо нет никого в Мире могущественнее и величавее, чем он, юный советник блангоррского Магистра! А вот не склонивший голову перед величием войска, в лице которого сам Прим выступал в поход, да будет уничтожен.
…Город был славным. Розово-голубые рассветы, когда все семь светил начинали поочередно появляться над горизонтом, пурпурно-синие закаты, когда темнело медленно, и луны начинали свое неторопливое восхождение, провожая дневных собратьев, размеренно опускающихся за горизонт. Воинам повезло, и астрономы постарались, было тщательно просчитано время выступления в поход.
Поход длился все межсезонье и теплый сезон. Не пришлось сражаться с ветрами или шагать под проливными дождями. В Турске была тогда самая благодатная пора - рыбаки возвращались с богатым уловом, ветви деревьев ломились от плодов, а стада увеличивались с каждым месяцем и девушки хорошели с каждым рассветом. Да, вот девушки в Турске заслуживали песнопений, серенад, сражений, некоторые стоили целых городов. Про них можно было бесконечно разглагольствовать и писать стихи, песни, плясать вокруг них кругами всякие странные танцы. Дамы и девы в Блангорре тоже были неплохи, но горожанки Турска… Один взгляд - и ты пленен навеки. Особо хороши дочери астрономов - эти были просто небожительницами, за них можно было отдать полМира. Вольностей солдатских не было, особо страждущие заехать успели в Багрод - пригород, где обитали тиманти, и насладится прелестями тамошних девиц. Здесь же царили чистота и благолепие. Хотелось петь, слагать стихи, дарить цветы и вздыхать потихоньку, сидя под окном своей звезды и плакать от счастья, что довелось здесь побывать… В поход уже никому и не охота было. Зачем какое-то эфемерное богатство и слава, когда счастье - вот оно, рядом сидит или идет, мило улыбаясь. Смеется заливисто над твоими шутками, поднимает взгляд свой, озаряя весь день одним только присутствием. Торнвальд на первом же приеме в честь славного мирского войска был сражен неземной красотой дочери старшего астронома Селены Виктории де Аастр. Готов был бросить все, за нее не жалко было и весь Мир отдать. Свое время без остатка проводил рядом с астрономовыми башнями, чтобы хоть краем глаза увидеть свою прекрасную деву - впервые перестал думать о богатстве и славе, а захотелось иного. Селена же проплывала мимо, бросив равнодушный взгляд. Непривыкший к такому обращению юный рыцарь вскипал, уходил, клянясь про себя забросить это дурное занятие и призывая Хрона на астрономовы головы. А потом приходил снова. Иногда Селена насмешничала, спрашивая, а когда это рыцари воюют, или воюют только с девами?
Ох, и языкаста была она. Бритва просто, а не язык. Скажет, как отрежет. Но хороша, даже во снах не приснится такой красоты. Вся словно точеная - высокая пышная грудь, крепкие бедра, длинные ноги, белоснежная кожа без единого изъяна. А лицо - настолько прекрасных просто не бывает. Слегка худощавое, чуть скуластое, высокие дугами брови, проклятые астрономовы глаза с этим горящим зрачком, длинные черные волосы, обычно безжалостно стянутые в косу. Темно-розовые, чуть припухшие губы, которые, когда улыбались, открывали белоснежные, безупречные зубки - одно только ехидство ее улыбок могла свести с ума. Умна, прекрасна и обаятельна - просто безукоризненна была дева Селена де Аастр. Обаятельна, но не с Торнвальдом. И ум свой она при встречах с юным советником направляла лишь на подколки да насмешки. После очередной перепалки рыцарь ушел от башни, сжав кулаки так, что долгое время не сходили с ладоней полумесяцы от впившихся ногтей. Все их словесные пикировки, заканчивались полной победой Селены, которая, гордо подняв голову и торжествующе откинув за спину косу, уходила к себе.
Даже спина ее была полна презрения к жалкому рыцарю, который сидел, трепеща от нанесенного оскорбления. Любовь живет рядом с ненавистью. И просыпающаяся ненависть юного советника изменила судьбы многих… Ночь, наступившая после неудачного свидания, была долгой - вязкой и сине-зеленой, как полуразложившийся труп. Время вновь потеряло свою нить и нашло нечто, что заменило ее - тянущееся, ползучее. За эту проклятую ночь униженный рыцарь проживал снова и снова свою жизнь, сидя в палатке, которая больше похожа на переносной дворец, беседуя и поднимая в чью-то честь бокалы, говоря с невидимыми собеседниками. Ох, не видела Селена своего воздыхателя в этот час. Не знала она, с кем имеет дело.
Страшен он был. Озлобленный, всклоченный, донельзя пьяный советник являл собой почти точную копию хронова облика, с обожанием малюемого оголтелыми поклонниками темнобородого. Заглянувший было за приказаниями паж, вылетел как ветер, только увидев это чудное зрелище.
Первые лучи рассвета привели уже протрезвевшего Торнвальда к городскому кастырю-кровнику, где рыцарь предложил услуги своего войска для истребления хищников - любых, которые досаждали городу - одноногих, двуногих, многоногих, всяких. Объяснил тем, что время выхода в поход еще не настало, а солдаты и рыцари могут потерять хватку и расслабиться, привыкнув к мирной жизни. Недоуменно выслушал пастырь Турска это предложение, но вынужден был его отклонить - не было никаких хищников окрест, чтобы досаждали горожанам.
Когда прошли все мыслимые и немыслимые сроки, и нужно было выступать в поход, приснился фон Реймеру сон. Явился ему Хрон. Такое уже бывало и ранее.
Когда мешали всякие неугодные его планам. Мать, отец, брат, несчетное количество девок, косо посмотревших, да мало ли еще кто. Те, кто мешал, те, кто был неугоден.