И пусть его последний побег был побегом в смерть - он удался.
Свободен…
…Казак станицы Упорной Колька Реузов поплыл навстречу волне.
* * *
Двадцать три из сорока танков 4-й Теннессийской бригады конфедератов удалось-таки подбить на городских окраинах. Но это уже ничего не меняло - штурмовые группы "серых спинок" прорвались в центр Нэшвилла широким клином. Подразделения федеральных сил начали складывать оружие; отряды "чёрных братьев" защищались с яростью загнанных в угол крыс, не давали пощады - и не получали её, смешно было бы на неё надеяться после недавних массовых убийств в школах, роддомах, белых кварталах… Дикий ликующий вопль наступающих "серых" бил в уши, перекрывая даже пальбу вокруг - и вот боевики начали в ужасе разбегаться, теряя остатки того, что профессор Толкиен назвал когда-то "бесноватым мужеством". Дольше всего они держались у центральной мечети… но вот и стены капища рухнули под выстрелами подошедших по зачищенным улицам танков, хороня под собой последних бандитов…
…Около горящего здания банка лежали трупы. Ветер носил бумаги - много зелёных бумаг, взлетавших в потоках горячего воздуха выше столбов, на которых качались тела повешенных. Горел танк, два "хаммера", из одного вытаскивали раненого водителя. Мальчишка - рослый, крепкий, но с совсем детским лицом, раскрасневшимся от волнения и азарта - в камуфляжной форме, но в лихо заломленной серой шляпе на светлых вихрах -
держа в одной руке старый "гаранд" с окровавленным штыком, а в другой - теннессийское знамя, ловко взбирался по развалинам. Встал на дымящихся зубцах и, размахивая полотнищем, закричал звонко:
- Юг! Урррааа!!!
- Юг! Юг!! Юг!!! - заревели вокруг.
Мальчишка торжествующе вонзил древко в щель между блоков… и обернулся.
Человек в форме капитана федеральной армии, сидя в углу полуразрушенной комнаты около нескольких трупов и опрокинутого пулемёта, держал в трясущихся руках пистолет.
- Сюда-а! - крикнул южанин, вскидывая оружие… но федерал не собирался стрелять. Сжимая пистолет, он что-то бормотал - и подскочивший снизу бородатый конфедерат, вскинувший было М16, тоже опустил оружие. Мужчина и мальчик осторожно подошли к капитану, вслушались в его бормотание:
- Вы - убийцы и конец ваш будет ужасен… вы - убийцы и конец ваш будет ужасен… вы - убийцы и конец ваш будет ужасен… вы - убийцы и конец ваш будет ужасен… - шептал тот, лихорадочно блестя глазами. На куртке ещё был виден бэдж - офицера звали Лафферти.
- Сошёл с ума, - сказал бородач мальчишке. - Пошли, сынок.
Они отошли и встали по обе стороны от флага…
Сотни голосов - мужских, женских, почти детских - пели песню, некогда вражескую, но теперь - ставшую их песней:
- Господь наш пастырь! Видел я - Господь нисходит с неба,
На землю нашу он идёт, где зреют гроздья гнева!..
…В этом торжественном хорале никто не услышал хлопнувшего в развалинах выстрела.
Дмитрий Медведев
СТРАННАЯ СКАЗКА
Странная сказка с нелепым концом -
В чистом поле ехал ямщик,
Вьюги вцепились ему в лицо,
Он вмерз в сугроб и торчит.
А мимо бежали бегучие звери,
Летучие птицы неслись,
Глаза, распахнутые как двери
Стеклянно смотрели ввысь…
Но вот встал он и бросил мертвое тело
Приманкой для черных птиц,
Шел, как каторжник от расстрела
С ядром через семь границ,
Все шел он вдаль, и к вратам он вышел,
И ветры легли к ногам.
Белые кошки молились на крышах
Пушистым своим богам…
Утром на плоскости ляжет роса,
Грянет время "Ч", а пока
Аэродромная колбаса
Наполняет ветром бока.
Ты будешь вторым, ты всегда хотел
Быть с курносым небом на "ты",
Твой самолет все летел, летел
И обломал о звезды винты…
Ах, эти белые звезды - немые стражи,
Они не спят никогда,
И пули мимо, но не промажет
Тринадцатая звезда.
Экое странное дело, братцы -
Мне даже немного жаль
Бедную звездочку номер тринадцать,
Вплавившуюся в дюраль…
Ты не гляди, не гляди назад,
Покидая сей хмурый край.
Утро встает, ты его солдат,
Твое дело - "Drum links, zwei, drei".
Пусть только пыль и тлен впереди
Да пустые шкуры гадюк,
Но там рожденные, чтоб ползти,
Косяками летят на юг.
Так значит - здравствуйте, вольные братья небес,
Мамелюки седьмого дня!
Старой земли планетарный вес
Не цепляет больше меня.
Куда лететь - теперь уже без разницы,
Ветрено и светло…
Тучки небесные, вечные странницы
Падают под крыло…
10. Я ВЕРНУЛСЯ, МАМА!
…Возле замка гасли фонари,
Заставляя мир во мраке скрыться,
И в стекло зашторенной двери
Постучался поседевший рыцарь.
Д. Ляляев.
- Верлиок, приехали.
Сидевший лицом к окну в затормозившем неновом синем BMW с красной надписью по борту: "АПОСТОЛИ НА БЛЪГАРИЯ" человек словно бы очнулся, хотя и не спал, а просто последние два часа смотрел, не мигая, на мелькавшие за окном осенние пейзажи.
- Что? - спросил он, поворачиваясь к водителю - молодому черноволосому мужчине в камуфлированной куртке и джинсах.
- Приехали, - повторил тот. Оба говорили по-болгарски. - Ты просил остановить тут.
- Да… просил, - ответил пассажир. Он тоже был совсем молод, лет хорошо если семнадцати, но одет в свинцово-серый дорогой костюм, начищенные туфли, чёрные перчатки из тонкой кожи, серое кепи, а красивое, типично русское юношеское лицо уродовали два страшных шрама: один - слева под челюстью, другой - между левыми ухом и глазом. Сам левый глаз тоже был неприятен - привлекал внимание своей неподвижностью, и через несколько секунд становилось ясно, что это хорошо выполненный протез. Да и правый - живой - глаз был угрюмо-пристальным и холодным не по возрасту.
Оба вышли из машины.
Если честно, никто не обратил на них внимания. Конец сентября в Ставрополе "осень" только по названию. Буйствовало лето, и только кое-где на деревьях горели медь и золото. Город отстраивался и шумел, и в этом победном тёплом шуме вряд ли можно было заметить двух молодых людей - таких же, как десятки тысяч других, вернувшихся с войны, победивших и ещё не очень верящих в это…
Водитель помог одноглазому вынуть из багажника большую сумку на ремне, которую тот без особых усилий повесил на плечо. Сказал:
- Может, давай довезу до места? - одноглазый мотнул головой. - Ну тогда я подожду до вечера на выезде. Постою, посплю, я не выспался. Если что - подойдёшь, и мы…
- Не надо, Ставен, - тихо сказал одноглазый. - Езжай по своим делам… и потом передавай всем привет в Болгарии. А я… - он вдруг улыбнулся. - Я, как бы там не крутнулось, приехал домой. И больше мне ехать некуда.
- Зря ты не остался у нас, брат, - так же тихо ответил черноволосый Ставен. - Тебя бы на руках носили всем селом…
- Ну вот ещё, - сморщил нос одноглазый, и его лицо стало совсем пацанячьим. - Мало мне того дурацкого памятника…
- Мало! - горячо сказал Ставен, беря одноглазого за запястья. - Мы никогда тебя не забудем, брат Никола. Наш добрый Верлиок…(1.) Мы один раз почти забыли русских. Бог покарал нас…
____________________________________________________________________________________________________________________
1. В сказках южных славян - одноглазый великан-человеконенавистник. Поэтому слова "Добрый Верлиок" звучат странно.
- Ой, ладно тебе… - одноглазый улыбнулся. - Бог-то бог, а болгарин и сам себе помог… - он обнял черноволосого за плечи и стукнул лбом в лоб. - Ну давай. Приезжай. Пиши.
- Приезжай и ты, - Ставен порывисто отстранился. - Если на будущий год не приедешь - обидимся. Все обидимся!
- Приеду, - кивнул одноглазый. - Ты не смотри мне вслед, уезжай сразу. Я так не люблю…
…Улица называлась не "Седьмая", как раньше, а "Героев Завода". Кто такие Герои Завода и что они сделали - одноглазый не знал. Да и не очень огорчался. Местные, конечно, знают. А вот кто он такой - откуда? И пусть. И не жалко.
На ходу он прикрыл глаза. И увидел… Скалы. Дети - несколько десятков молчаливых, не плачущих детей, связанных и обмотанных взрывчатым шнуром, гранатами… Почти нечеловеческие лица - хари, перекошенные злостью и страхом, низколобые, оскаленные лица "ООНовских солдат" - из какого-то африканского контингента… Автоматные стволы… Крики на ломаном болгарском: "Пропустите до линии фронта! Убьём детей! Пропустите!!!" И он - открыто входящий в кольцо скал, грудью на автоматы, которые пятились перед ним. "Вы знаете, кто я, собаки. Я - Верлиок! Отпустите детей, бросайте оружие, сдавайтесь - и вы сможете рассказывать, что видели меня и остались живы!"
И - лязгают падающие автоматы.
Я - Верлиок.
Я - Верлиок.
Я - Верлиок.
Груды трупов в порту Бургаса.
Врезающийся в склон "стратофортресс" - крылья смерти подломились.
Трясущаяся челюсть американского генерала, взятого им в плен - нож против пистолета, шестнадцать лет и ненависть без края против сорока лет и всевозможных курсов, училищ, секретов подготовки…
Пулемёты в лицо - и совсем не страшно, и ничуть не хочется жить, а хочется - победить…
Памятник на склоне Жевоты…
…ДОМ.
Странно. Дом был цел. Он ничуть не изменился. И даже девятиэтажка за ручьём стояла, как прежде, и заливисто залаял за забором пёс.