Мысль офицера вернулась к мальчишке, запертом в клетке форпика. Зверь, настоящий зверь… Но именно такие бывают полезны. Эта мысль оказалась неожиданной и привлекательной. Разве не за этим он тут находится? Сейчас, когда мятежники овладели
почти третью штатов - такие люди могут быть полезны. А мальчишке не всё ли равно, каких американцев убивать? В этот раз он нашёл всего троих… и этот, даром что мальчишка, будет замечательным финальным аккордом командировки.
Щёлкнув коммутатором, Лафферти вызвал второго лейтенанта Анье:
- Лори, - дружески обратился он к офицеру, - а ты не мог бы распорядиться доставить ко мне того мальчишку? Про которого ты рассказывал?
- Напрасно… - начал было Анье, но потом рассмеялся и сказал: - Ладно, минут через пять тебе его принесут. Попытайся…
…Кольку внесли в каюту в согнутом положении и шваркнули на устланный ковром пол. Мальчишка остался сидеть так, как сидел в клетке - мускулы окаменели. Капитан Лафферти. Взмахом руки приказав удалиться сержантам морской пехоты, свысока посмотрел на русского, непроизвольно морща нос - запах наполнил всю каюту. От живых людей так редко пахнет даже на войне. Кроме того, теперь капитан видел ужасный ожог, обезобразивший всю левую сторону лица пленного и лишивший его левого глаза. Правая сторона лица была лицом чуть курносого симпатичного пацана, пусть и грязного, исхудавшего и измученного. На левую - было жутко смотреть даже капитану Лафферти, который видел и не такое…
Мальчишка молча корчился на ковре. Он пытался выпрямиться, перекошенное лицо заливал пот, глаз под грязной прядью волос стал безумным от боли. Лафферти знал, как "отходят" связанные руки и представлял себе, что испытывает русский. А то, что он не кричит, вызывало невольное уважение и заставляло верить в рассказ Лоримера Анье.
- В следующий раз у тебя начнётся застой крови, а потом гангрена, - почти сочувственно сказал капитан. - Это часто бывает.
Мальчишка не смотрел на американского офицера. Он пытался переломить собственное тело единственным, что у него ещё оставалось - гордостью.
Лафферти присел за стол, налил себе кофе - настоящего, бразильского, довоенного. Открыл пачку галет. Снова посмотрел на мальчишку. Тот плакал - плотно зажмуренные веки дрожали мелко и часто, из-под них по щекам текли слёзы, задерживались во впадинках. Слёзы, выжатые из камня - иначе не скажешь.
- Да не сядешь ты. И не выпрямишься, - сказал капитан, опустив галету в кофе. И удивился, услышав ответ на почти правильно английском:
- Ты меня… ещё не… согнул… чтобы выпрямляться…
- Английский откуда знаешь? - поинтересовался капитан, не ожидая ответа, впрочем. - ну, приди в себя, я подожду.
Мальчишка смотрел мокрым глазом. Мокрым и ненавидящим. Ненависть была тяжёлой и обжигающей, как свинец.
- Убил бы, если б мог? - спросил Лафферти без насмешки.
- Не то слово, - подтвердил мальчишка.
- Никого ты больше не убьёшь, - негромко сказал капитан. - Ты проиграл, а жаль.
- Жаль? - вроде бы искренне удивился мальчишка. и, весь перекосившись, сел, привалился к стене, с наслаждением повёл ногами.
- Конечно жаль, - подтвердил Лафферти. - Я же всё про тебя знаю. Видишь ли, смелые люди встречаются очень часто. А вот смелые и такие упорные - гораздо реже. Большинство взрослых бойцов, которых я знаю, поломались бы после того, что с тобйо делали… Ну не обидно такому закончить жизнь на турецкой помойке? Я бы ещё понял, если за что-то конкретное. Но из чистого упрямства?
- Ничего… - мальчишка неприятно усмехнулся, - наши скоро все помойки как следует почистят, и до ваших доберутся… А моё упрямство - моё дело… - он пошевелил плечом.
- Я хочу предложить тебе начать новую жизнь, - спокойно сказал капитан. - Совсем новую, Ник. С хорошими перспективами, новыми друзьями и интересным делом.
Мальчишка слушал. Не рычал, не пытался кинуться, не морщился презрительно -
слушал, и Лафферти мысленно улыбнулся. Он видел за время своей карьеры несколько случаев, когда именно вот из таких ненавистников, из яростных малолетних врагов и выковывались воины демократии - главное вовремя подойти и сказать нужные слова.
- Поясните вашу мысль, - сказал вдруг русский, и Лафферти вздрогнул от неожиданности, удивлённо смерил мальчишку взглядом. На долю секунды он увидел за нынешней внешностью измученного волчонка довоенного мальчишку - вежливого, чистенького, а главное - умного. Увидел - и ощутил что-то вроде предвкушения усаживающегося за стол гурмана: вот это будет приобретение! Только бы не сорвалось!
- Я не буду произносить примитивных вещей - вроде того, что одно твоё слово, и твоя судьба изменится, и так далее, - небрежно сказал капитан. - Ты, по-моему, только расхохочешься в ответ.
- Ещё бы, - без тени улыбки ответил русский и сморщился от боли.
- Давай сделаем так, - Лафферти отпил кофе. - Тебя поместят сейчас в отдельную каюту. Отмоешься. Выспишься. Отъешься. И почитаешь кое-какие бумаги. Это тебя ни к чему не обяжет. Не захочешь - откажешься оптом. Тогда тебя расстреляют. Тоже выигрыш, согласись. Итак?
Мальчишка вдруг нагло потянулся. Лафферти видел, как больно ему двигаться, но он потянулся - свободно и лениво. И сказал с насмешкой:
- А вы мне сперва показались умнее. Жаль, что ваши мысли не идут дальше желания переманить меня на вашу сторону… что, "серые спинки"(1.) здорово прижали вашу демократическую срань, понадобились и на своей земле нанятые защитники демократии? Не удивляйтесь, слухи везде пролезут… Ну так я желаю им всего лучшего - вот если бы меня вербовал кто-то из них, я бы подумал ещё. А от вас мне ничего не нужно - кроме того, чтобы вы шли в ад со своими бумагами, каютой и интересным будущим… и я согласен пойти с вами, чтоб посмотреть, как вас зажарят на рашпере…
____________________________________________________________________________________________________________________
1. "Серые", "серые спинки" - прозвище южан времён гражданской войны в США. Возродилось в описываемое время как прозвище белых мятежников-конфедератов, воевавших против центральной власти.
- Жаль, - искренне сказал Лафферти. - Ну что ж, я позабочусь, чтобы твоя смерть была максимально тяжёлой, долгой и неприятной… А скажи, - с интересом спросил вдруг капитан, - почему ты не согласился на моё предложение? Что ты потерял? Пожил бы дня два-три по-человечески напоследок, а потом - всего-то пуля в затылок, это совсем не больно и очень быстро. Почему?
- А потому, что мне любые ваши предложения неинтересны, - казал русский негромко и посмотрел прямо в глаза капитану - своим единственным. - А притворяться перед вами - противно. Вы - убийцы и конец ваш будет ужасен. Вот вам вся правда и моё слово.
- Мальчик, - Лафферти встал и шире расставил ноги на качке, - глупый мальчик. Когда лучшие из вас - такие, как ты! - погибнут - те, кто останется, сами откроют нам ворота и души.
- Я прошу разрешить мне, - вместо ответа сказал мальчишка, - попрощаться. Там, где я сидел.
- Прощайся, - кивнул капитан. - Тебя отведут.
* * *
Прижавшись к решётке, Динка отчаянно смотрела на присевшего на корточки Кольку. Потом, не выдержав, всхлипнула, дёрнула прутья.
- Не надо, Дин, - попросил он. - Не плачь. Они на нас смотрят… - он надел на шею вытащенный откуда-то из уголка тонкий ремешок к неправильной формы каменным крестиком. - Мне не страшно. Немного тоскливо. Ты постарайся бежать. я договаривался с Мишкой Рейхе - вон тот молодой мужик. Он тебя возьмёт с собой. Вот…
Динка протянула руки сквозь решётку, и Колька переплёл свои пальцы с её - тонкими и горячими.
- Можно я тебя поцелую? - несмело спросил мальчик. - ОНА не обидится…
- Мо… жно, - задохнулась словом Дина…
… - Помни меня, - сказал Колька, отстранившись. Динка следила за ним, прикрыв губы одной рукой, словно желая навечно сохранить на них поцелуй мальчишеских губ. - Я соврал, Дин, - понизил голос мальчик. - Мне очень страшно. Я так хочу - жить. Я так хочу… Прощай.
- Коля!!! - девочка всем телом ударилась в решётку…
…На палубе было смертельно холодно. Расходившаяся волна катила серые, медленные, могучие валы, дул ровный ледяной ветер, срывая с высоких гребней белёсую пену, и её хлопья, словно клочья рваной бумаги, неслись по воздуху и таяли. После влажной духоты форпика и тепла внутренних помещений холод казался особенно страшным. Мокрая палуба выскальзывала из-под босых ног.
Двое морских пехотинцев, спрятав подбородки в воротники курток, неспешно конвоировали мальчишку на корму. Шаг. И ещё шаг. Мальчик сонно смотрел, как приближается вертолётный ангар. Шаг. И ещё шаг. Его вдруг охватила апатичная покорность. Он понимал, что в ангаре его ждёт новая серия мучений - и всё-таки смерть. То, с чем он так отчаянно боролся столько месяцев!!!
И вот сейчас - умереть?! Так, самому, придти к своей смерти?
Нет.
Он поцеловал крестик. И, не меняя темпа движения, повернул в сторону. Встал левой рукой на фальшборт, поёрзал, устраивая её на скользком титане. Оттолкнулся правой и встал на фальшборте в рост. Балансируя. Охранники всё ещё непонимающе смотрели на него, словно не происходило ничего необычного - их загипнотизировала неспешность движений мальчишки.
- Ну, я пошёл? - весело спросил он и, оттолкнувшись, пружинисто вскинул руки над головой, бросаясь в море.
- А?.. Сто-о-о-ой!!! - наверху загремели выстрелы… но всё это удалялось с тридцатиузловой скоростью и глохло, глохло… Навстречу ударила ледяная вода…
…Когда он вынырнул - корабль уже уходил. Ветер сёк лицо. Плечи, руки на взмахах. Что же - теперь он поплывёт.
И будет плыть, пока есть силы.
Он - свободен.