…В форпике "Лэйк Эри" качка ощущалась сильнее всего. Гул воды, рассекаемой острым носом, слышался здесь, как звонкие удары, перемежаемые змеиным шипением - вошедшему в форпик казалось, что он находится внутри огромного раскачивающегося барабана, а духота и запахи усиливали неудержимые позывы на рвоту. Стороннего наблюдателя ужаснула бы мысль о том, что можно тут остаться хоть на одну лишнюю минуту - казалось, что входишь в ад.
Форпик пахнул так, как пахнет любое помещение, в котором долгое время заперты много людей - рвотой, мочой, потом, дерьмом. Бедой и страхом. Вот этим пахло сильнее всего - хотя беда и страх, казалось бы, не имеют запаха.
Имеют.
Мальчишке, который, скорчившись, сидел в клетушке в самом носу, сегодня исполнялось пятнадцать лет. Он помнил о своём дне рождения и сейчас, закрыв глаза, улыбался разбитыми губами, хотя это было очень больно - вспоминал своё четырнадцатилетие год назад. Тогда ещё не было войны…
Были и другие воспоминания - как четыре месяца назад ему повезло. Он не умер… и теперь проклинал тот день, когда не умер. Все эти четыре месяца ему хотелось выть и кусать руки при одной мысли о том, что могло бы случиться иначе - и он лежал бы мёртвый рядом с Витькой и сгоревшим "Ставриком" - и не было бы страданий, боли, тоски, а главное - ежедневного, ежесекундного унижения, худшего, чем любая боль.
Он жил только потому, что не хотел умереть пленным. А ещё… ещё где-то внутри капелькой света в чёрной ночи теплилась надежда. На что? Он не знал. Просто - надежда.
Он открыл глаза. Своего тела давно не ощущалось - шея, запястья и щиколотки были соединены в изуверский блок особой колодкой. Он не отдавал себе отчёта - почему не сломался давным-давно. Просто не сдался. И теперь хлебал полной мерой за всё разом. За то, что русский. За то, что сражался. За то, что упорный. И за то, что не желает скрывать своего презрения к тем, кто был полным хозяином над его телом.
- Коля, - услышал он своё имя. По имени его могли звать только свои. - Коля.
1. Имеются в виду подводные лодки, названные в честь адмиралов флота российского, погибших на своих постав во времена Первой Обороны Севастополя.
НАХИМОВ Павел Степанович (1802-55), российский флотоводец, адмирал. (1855). Сподвижник М. П. Лазарева. В Крымскую войну, командуя эскадрой, разгромил турецкий флот в Синопском сражении (1853). В 1854-55 один из руководителей героической обороны Севастополя. Смертельно ранен на Малаховом кургане. КОРНИЛОВ Владимир Алексеевич (1806 - 17 октября 1854, Севастополь), российский вице-адмирал (1852). С 1849 начальник штаба, с 1851 фактически командующий Черноморским флотом. В Крымскую войну один из руководителей героической обороны Севастополя. Смертельно ранен на Малаховом кургане. ИСТОМИН Владимир Иванович (1809-55), российский контр-адмирал (1853). Командир линейного корабля в Синопском сражении (1853). Руководил обороной Малахова кургана во время обороны Севастополя, убит в бою.
Он повернул голову, насколько мог. Скорчившаяся в клетке справа девчонка смотрела на него, прижавшись к прутьям. Её звали Динка, и они познакомились ещё в лагере - три месяца назад. С тех пор не расставались - им повезло.
- Ты живой? - прошептала Динка. Язык ворочался плохо, но он ответил:
- Умер им назло. Ты чего не спишь?
- С днём рожденья тебя, - просунув руку между прутьев, Динка коснулась его щеки.
- Чего? - опешил он.
- Ты говорил, что у тебя день рождения, - пальцы снова коснулись щеки. - Ну так я тебя поздравляю, Коль. Желаю счастья и всего-всего самого лучшего. И долго жизни. Вот… - она тихо вздохнула и негромко запела песенку Крокодила Гены. Про лужи и пешеходов.
Вокруг в клетках завозились. Кто-то в дальнем углу выругался по-абхазски и на ломаном русском заворчал:
- Савсэм ахрэнэли пад канэц… Ищо Новий Год отмэтилы бы…
Ему возразили:
- Да пусть празднуют… - а три или четыре мужских голоса и один женский поддержали:
- А я играю
На гармошке
У прохожих
На виду…
К сожаленью
День рожденья
Только раз
В году…
Допев песню, Динка повозилась в темноте и снова зашептала:
- А это тебе подарок… вот, галета… и вода у меня есть, я тебя напою… Задуть свечки на торте, или сам справишься?
- Как-нибудь, - ответил Колька. - Ломай галету пополам. Какой день рождения без гостей? Проходи, устраивайся…
- Я себе возьму половинку поменьше, - предупредила Динка, но мальчишка прервал её:
- Половинка больше или меньше не бывает… Только дай, если можно, сначала попить… У тебя что, пепси или кола?
- Лимонад по-тюремному. Держи.
Колька осторожно прихватил зубами - губами было больно - край миски с вонючей водой из опреснителя.
- Газ выдохся, - сообщил он, напившись, - а так ничего.
- Очень рада… Коль, ты меня возьми с собой.
- Куда? - удивился мальчишка.
- С собой, - повторила Динка. - Ты же всё равно побежишь, куда бы нас ни привезли…
…Двое офицеров - в форме штаба оккупационных сил - стояли в помещении над люком, ведущим в форпик. Омерзительная вонь поднималась оттуда, словно её выпирало поршнем.
- Входить туда я не рискую, - сказал один из них, первый лейтенант. - Ну их к… Там подбор - оторви и выбрось. В какую клетку не сунься - бандит. Откроешь - прыгнет, чтоб хоть укусить. Этапируем в Стамбул, а оттуда - куда турки захотят… - …нам уже не до этого, хотел добавить первый лейтенант, но промолчал и продолжал: - Неисправимые. Убийства, побеги, неподчинение… Но вон там - цветок ещё тот даже по меркам этой оранжереи. В носу.
- Вон в той клетке? - спросил капитан. - В колодке? Он ещё живой?
- Он? - изумился первый лейтенант. - Живее всех живых, знаете такие слова? Это Мэд Ники, срань его… Я приказал даже в клетке колодку не снимать, чтоб чего не вышло. Лет то ли пятнадцать, то ли четырнадцать, бывший лётчик у казаков…
- По-моему, от него один скелет остался, - недоверчиво сказал капитан.
- Я этого скелета боюсь, - признался первый лейтенант. И в ответ на удивлённый взгляд капитана сердито пояснил: - Серьёзно боюсь. Никогда никого не боялся, а этого щенка боюсь. Вот понимаешь, умом знаю: сейчас с него снимешь колодку - он не разогнётся, головой не сможет пошевелить, руки поднять… А всё равно. Он там ходит под себя, а я его боюсь. В глаза гляну - мороз по коже.
- Не такой уж он и страшный… - покачал головой капитан. Первый лейтенант покосился на него:
- Нда? А вот послушай… Его четыре месяца назад взяли на Кавказе. Взяли только потому, что он в бессознанке был, они с напарником полевой склад горючего своим мотопланом таранили, его взрывом отбросило и обожгло сильно. Сколько до этого он наших перебил - я не знаю, это его секрет и его гордость, про казачьих планеристов ты сам слышал… - капитан кивнул. - В первый же день охранник из турок решил малость с этим полутрупом побаловаться. Так полутруп подождал, пока этот долбанный муслим поближе подлезет и воткнул ему указательный палец в левый глаз. До упора. Поковырялся там, как в носу и вытащил обратно. Наш доблестный воин ногами подёргал и отошёл к гуриям. А этот мальчик палец о штанину вытер, на колени поднялся, штаны приспустил и надул трупу прямо в рот. Остальные охранники минут пять к щенку подойти боялись. Ну а там пошла карусель в Диснейленде. Куда его только не кидали! И били, били, били. Пос-то-ян-но. Я бы сдох. А его не то что поломать - его даже просто убить не удалось. Полежит сутки, кровью похаркает - и снова скалится во все зубы. Его специально по зубам хлестали - хоть бы один зашатался!
- Убить - чего проще, - заметил капитан. - Пулю в затылок…
- Да тут принцип, - возразил первый лейтенант. - Поломать его хотели, другим в назидание. Ха. Читали им какую-то лекцию эти дурачки из ООНовской комиссии. В подростковом бараке. Так этот щенок приладился пердеть. Лектор тезис выдаст, а он - "хрррясть!" Голливуд, комедия… Остальные и не хотят, а ржут. Его подловили, а он говорит: "Это из меня демократическая мудрость наружу прёт, переел, наверное…" Пробовали на него натравить прикормленных, были такие, хоть и мало. Ток он собрал вокруг себя таких же - им лидера не хватало - и ночью в блоке всех прикормленных задавили, как блох. Без писка - четверо руки-ноги прижимают, пятый за горло цап - и язык набок. Хобби у него - убегать. За эти четыре месяца он знаешь сколько раз убегал? Двенадцать раз. Почти каждую неделю. Последний раз сбежал неделю назад, перед отправкой, с одним дружком, украинцем. Поймали. Украинца забили, а этот отлежался… Знаешь, у него вшей нет. По-моему, они его просто боятся.
- Через приятелей на него воздействовать не пробовали? - уточнил капитан.
- Пробовали. Как-то начали одному его дружку при нём ноги сжигать. Ступни, потом - выше, выше… Дошли до паха - тот закричал. А этот ему говорит: "Молчи, что, больно так, что ли?" И тот замолчал. Ты представляешь? Так и умер - молча, а этот насвистывать начал… Его ведь убивали два раза. Не фигурально выражаясь, медицинский факт - сердце останавливалось. И что? Вот он, сидит, нашу жратву переводит и - готов поклясться! - опять о побеге думает! Не знаю, куда там его турки сплавят, но хлопот с ним буде-е-ет…
* * *
Капитан Лафферти, вытянув ноги, смотрел в иллюминатор. Мокрая пена стекала по толстому стеклу. Каюту покачивало, и он вспомнил, как ещё курсантом впервые плавал по морю - их перебрасывали на учения на Коста-Рику, и его жестоко укачало. Но - в первый и последний раз, с тех пор он многократно попадал в настоящие штормы, однако качке не поддался ни разу.