- А ты знаешь сколько спишь? Вчера весь вечер. Ночь. Сегодня день. И скоро опять вечер будет. Никого нет, мне сказали, чтобы я тебе попить дал… - он поморщился, начал слезать со скамейки, но я сел:
- Не надо, я сам.
- Ага, - непосредственно согласился он, - а то… - он посмотрел по сторонам, - …жопу больно знаешь как?
"Не знаю," - хотел сказать я. Но не сказал. В коридорчике напился из бачка холодной воды, вернулся обратно. Лёг. Денис следил за мной и выдал:
- Все говорят, что вы герои и что вы фронт спасли. Расскажи, а?
Меня внутри передёрнуло. Я ничего не помнил. Почти ничего, только страх.
- Давай лучше… - мой взгляд упал на книжку, которую он читал, это были "Семь подземных королей" Волкова. - Давай лучше я тебе почитаю?
- Давай, - удивлённо, но обрадовано сказал он и заёрзал на лавке, ойкнул, опять сморщился. Я встал:
- Ты ложись и слушай. А я буду читать сидя…
* * *
Прорвавшиеся окруженцы отходили на отдых через Упорную. Мы с Дашкой шли на площадь, куда всех "героев" собирал атаман, когда на окраине вдруг поднялся крик, шум, даже вой какой-то. Мы рванули туда.
Первый, кого я увидел - ну, так мне показалось - был Витька Фальк.
Витька шагал голый по пояс, с перебинтованным левым плечом и ударами "калашникова", хрипло матерясь, подгонял двух здоровенных турок, которые, закатывая наполненные ужасом чёрные глаза волокли, надрываясь, огромный "браунинг". На Витьку они старались не оглядываться. По-моему, он внушал им даже не ужас, а нечто беспредельное и необъяснимо жуткое. Оказывается, с подбитого параплана… дельтаплана… аппарата, едри его!.. он буквально скатился к туркам в пулемётную ячейку, ударом какого-то бруса по горлу уложил насмерть успевшего схватиться за оружие офицера, сорвал с его снаряжения гранату и, угрожая ею, заставил пулемётчиков сперва огнём уложить своих, окружавших место падения аппарата, а потом тащить "браунинг" к казакам. Тогда его и зацепило в плечо.
За Пашкой буквально волоклась его мать. Он тоже шёл с оружием и то вежливо отцеплял с уговорами женщину, то целовался со своей девчонкой, то с братьями. Увидев меня, он махнул рукой и крикнул:
- Сгорел наш "Жало", блин!
А Витька, толкнув пленных в руки казакам (те пошли почти с радостью, чуть ли не рысью!), побежал ко мне, навалился и стал целовать и обнимать. Я сперва обалдел, а потом ответил тем же. Мы "расклеились" через полминуты и свирепо огляделись - никто не смеётся?
Никто не смеялся.
Никто.
* * *
Обращение Шевырёва к нам было кратким и ясным, как божий день.
- Молитесь. Завтра атаман Громов по ваши души приезжает.
С этим мы и разошлись. Если честно, я почему-то здорово перепугался. Мы же ничего плохого не сделали (я уж не мыслил категориями "подвига" - плохого не сделали, и слава богу!), так за что ж "по наши души"?! Мама родная, и кстати, мама-то всё время плачет… Может, знает что-то, о чём мы ещё не знаем?! Бли-и-ин, а если посадят?!
В таком состоянии я сунулся было на двор, но на полпути был перехвачен Дашкой. Она стояла на дороге, как заслон враждебным силам - и взяла меня за запястья. Молча. Потом подняла на меня глаза. И положила голову мне на грудь.
И всё куда-то улетело. Мои проблемы… война… даже мама.
Всё-всё-всё улетело.
Мы стояли посреди пыльной полевой дороги и не слышали, как бьёт на юге канонада - "миротворцы", озверев от потерь, пытались вернуть то, что им отродясь не принадлежало.
- Даш-ка-а… - прошептал я в её волосы. - Я же даже прощенья не попросил…
Она вскинула лицо:
- Женька Битцев литр крови потерял, - сказала она тихо. - Мы с девчонками и сиденье, и ниже отмывали… от этой крови. У Андрюшки Ищенко шесть рёбер сломано, сотрясение мозга, трещина в черепе… А если завтра тебя убьют?
- Нам завтра, может, вообще летать не разрешат… - пробормотал я. Дашка засмеялась -
некрасиво перекосив рот:
- И тебя это остановит?
- Нет, - честно ответил я.
- Тогда поцелуй меня, - просто сказала она.
ИНТЕРЛЮДИЯ:
Вадим Егоров
Эта вечная задачка.
Без решения… Итак,
Звали девочку Чудачка,
Звали мальчика Чудак.
И не важно, сколько прожил
Он на свете и она, -
Не был их никто моложе
Ни в какие времена.
Даже если вы не знали,
То теперь поймет любой:
Как бы мальчика не звали,
Звали девочку Любовь.
Из порочнейшего круга
В этом будничном лото
Что их бросило друг к другу -
То не ведает никто…
Может, радость, может, скука,
Может, годы на плечах…
Звали девочку Разлука,
Звали мальчика Печаль.
Что им мир - дурной и злобный, -
Коль, от счастья онемев,
В нем они мерцали, словно
Две свечи на алтаре…
Краток век любовной блажи…
Зыбким светом одаря,
Их судьба зажгла, судьба же
Их и сбросит с алтаря…
Далеко метнет, далече…
Словно камешки праща…
Звали мальчика До встречи!
Звали девочку Прощай!…
* * *
Громов прибыл в полдень. Мы уже час ждали на площади - одетые в полную форму, но в совершенно варёном состоянии. По-моему, у всех были примерно те же мысли, что и у меня: о наказании. И, собственно, всё, что мы делали, представало перед нами в ином свете: как некая дикая партизанщина, возможно - даже срыв каких-то важных и проработанных планов… Поэтому, когда Громов в сопровождении кучи офицеров и нескольких вызывающе-шикарных конвойцев вышел на крыльцо правления - Колька отчётливо сказал рядом со мной:
- Пи-пец.
Да ужжжжжж… Походило на то. Атаман рассматривал нас тяжёлым, пристальным взглядом крупнокалиберной снайперки. Слева на вынесенных скамьях сидели казачьи старики - те, которые хоть самого атамана могут приговорить к порке по обычаям круга - меня уже просветили…
- Значит, это вы и есть? - спросил Громов. - Ну, чего молчите, вояки? Старший-то у вас имеется? Атаман или кто там… Атаману с атаманом поговорить не грех, пусть выходит!
Колька - вскинув голову и совершенно обречённо - шагнул вперёд строевым: раз, два, три. Отчеканил:
- Сотник Радько!
- С-о-о-тник? - протянул Громов, оглядываясь на своих офицеров. - О как. Да мил друг, за сотника-то люди по десять лет корячатся. А ты, значит, самоприсвоился… угу… - он спустился с крыльца. - База под Краснодаром - тоже ваше дело? - Колька кивнул. - Да ты отвечай, как положено.
- Так точно! - голос у Кольки был отчаянно-высокий.
- И по мелочи разное там…
- Так точно!
- А Зорана Джинджича (1.) не вы убили? - вкрадчиво осведомился Громов.
____________________________________________________________________________________________________________________
1. Ставленник американцев, предатель сербского народа, инициатор выдачи в Гаагу Слободана Милошевича. Убит снайперским выстрелом в Белграде в Видовдан - День Святого Витта, когда сербы отмечают горестную дату поражения на Косовом Поле.
- Так т… - Колька поперхнулся. - Не мы-ы!!! - он ошалело посмотрел на атамана.
- Жаль, - крякнул тот. - Если б вы - точно б тебя на своё место поставил. А раз не вы - подожду…
- Издеваетесь… - выдохнул Колька обречённо, опуская голову.
- Голову подними, сынок, - тихо сказал атаман. Тихо, но все услышали. И, когда Колька поднял голову - Громов вдруг положил ладони ему на виски и поцеловал его в лоб. Развернул, приобняв за плечи, поставил рядом с собой. - Ура, казаки!
И мы покачнулись - всем строем - от обрушившегося со всех сторон громогласного: "Ура!!!" Оно гремело и катилось, снова и снова, никак не могло остановиться, пока Громов не поднял руку. В наступившей тишине подтолкнул Кольку обратно в строй. Лицо Радько горело, глаза были потусторонние, но двигался он чётко.
- Война идёт, братья казаки. Чем окончится - мы знаем. Победой, - твёрдо сказал атаман. - А вот когда - вопрос посложней. Но кончится. И тогда всем дадим, что заслужено - сполна. А пока… - он кивнул, подошёл один из офицеров - с большой коробкой. - Пока - что могу. Как атаман. И кубанский и терский, потому как Шевцов, атаман терский, пал позавчера смертью храбрых в бою… - вокруг раздались возгласы, видимо, терцы этого ещё не знали. - У меня такое право есть… В общем, так, - он переждал что-то, и я вдруг понял: ему просто тяжело говорить. - Тем, кто в налёте на Краснодар и авианосную группу участвовал - Героя. Остальным - не важно, где они бились, на земле или в воздухе - Георгия четвёртой и третьей степени разом… Радько Николай!..
…У вас такое было?
Я просто ничего не понимал. Мне казалось, что я живу в каком-то сне, и реальность окончательно отодвинулась в невероятную даль. Журчал цифровик в чьих-то руках. Снова и снова. А на моей груди висела маленькая золотая звезда на чёрно-жёлто-белой ленточке. Совсем небольшая, я вам говорю.
Ну не могло же этого быть по-настоящему?
Знаете, когда я смог убедить себя, что это - по-настоящему? Когда, немного опомнившись, вспомнил, какие у атамана были глаза. Когда он прикреплял мне звезду.
Как у любого из нас после вылета. Только мы поспим - и всё. А у него эта усталость наверное - навсегда.
- Мне известно, что двое из вас - в станичной больнице, - сказал Громов, когда наградил последнего. - Отсюда я отправлюсь к ним.
- Господин атаман, разрешите обратиться! - вдруг шагнул вперёд Колька. Громов кивнул. - Господин атаман, а как же… дальше?