- От несправедливости жизни. От неравенства. От того, что всем заправляют богатые, а остальных заставляют работать на них, и все в жизни устроено на потребу богатым. И над всеми, кто небогат, - надсмотрщики, служащие богатеям и на фабриках, и в деревне, везде одинаково…
- Это верно! - Рыжий в волнении вытащил руки из-за пояса и махнул ими. - Это верно! У нас в классе Малафеев. У его отца фабрика. Ему всегда пятерки ставили. Сейчас он в Петербург с отцом переехал.
- И его не наказывали никогда… Даже когда весь класс… Наставник всегда говорил: "Ну, Малафеев этого не мог сделать. Это голытьба одна может".
- Постой! - перебил рыжий. - Я спросить хочу. Вы… вы сами поняли… Или кто объяснил?
Василий улыбнулся очень ласково:
- Нет. Не сам. Верней, не совсем сам. Я прочел одну книгу. Чернышевского "Что делать?". Там написано, как надо честно жить.
- "Что делать?"… - повторил рыжий.
И дальше по купе - в проход, в сгрудившуюся у порога кучку - передалось шепотом:
"ЧТО ДЕЛАТЬ?"
- Вот когда мы (я не один читал, а с товарищем своим, самым близким) прочли эту книгу и потом еще много других - но лучше всех была именно она, книга Чернышевского, - мы решили жить так, как там рассказано: честной жизнью. Мы были тогда в седьмом классе…
- Что вы сделали? - все больше и больше волнуясь, вскричал рыжий.
Василий не сразу ответил.
- Мы… ушли из гимназии.
Гимназисты дрогнули.
- Сами?
У белобрысого задрожали губы. Он спросил совсем тихо:
- Разве можно… без ученья?
- Без ученья, конечно, нельзя. И я сам с тех пор все время учусь. Но ведь учат в гимназии совсем не тому, что надо.
- Без гимназии в университет нельзя.
Кругом закивали.
- Я и не советую уходить, - улыбнулся Василии. - Я ведь о себе рассказываю только. Мы с товарищем решили народу служить.
- Неученым тоже нехорошо, - пробормотал белобрысый. - Вот вы ушли, а что из вас вышло?.. Фокусник!
- Фокусник, - подтвердил Василий.
Но кругом никто не улыбнулся даже.
- Вильна!.. - гаркнул в коридоре звонко голос, и кучка гимназистов рассыпалась роем испуганных воробьев: надо собрать вещи.
- Рано! - крикнул рыжий. - Еще у семафора стоять будем…
Но уже шла по вагону та суетня, что всегда бывает перед высадкой: надевались шубы, натягивались варежки и перчатки, закручивались подушки в ремни. В соседнем купе, захлебываясь волненьем, в десятый раз пересчитывал вещи старушечий голос:
- …девять, десять… одиннадцать… Двенадцатое место где? Где двенадцатое?.. Сам видишь, одного места нет… Господи, куда ж оно делось?
Мужской голос отвечал раскатом:
- Да просчиталась, очевидное дело. Куда ему подеваться?.. Всё на глазах. И не выходили никуда.
И опять, захлебываясь, начинала считать женщина:
- …девять… десять…
Василий снял чемоданы. Гимназисты следили за ним пристальными, серьезными глазами. И только белобрысый вспомнил, может быть потому, что чемоданы были новые и красивые: а фокус как же?
Он тронул ногой чемодан. Чемодан даже не шелохнулся - такой он был тяжелый. Белобрысый нажал сильнее. Нет, не сдвинуть! А высокий снял оба легко. точно это пуховые подушки. Не может он быть таким сильным. Он же совсем на вид обыкновенный. Наверно. берет как-нибудь по-особенному? Но если по-особенному, то…
Он спросил, осмелев от этой до конца не додуманной мысли:
- А фокус?.. Вы ж обещали…
- Сейчас, - кивнул Василий, поднимая чемоданы.
- Фокус! - крикнул белобрысый.
Гимназисты ринулись к Василию. Они вышли все вместе. На два шага перед ними, оправляя фуражку с бархатным околышем и кокардою, солидно и грузно спустился с площадки инспектор. И тотчас отошел в глубь платформы, пропустил мимо себя Василия с толпой гимназистов и медленно пошел следом.
- Выход с вокзала налево, - сказал рыжий.
Но Василий продолжал идти вдоль вагонов. Гимназисты не отставали. В ту же сторону тянулся инспектор.
Василий оглянулся. Рыжий спросил вполголоса:
- Вы с ним, с инспектором, фокус покажете?
- С ним! - весело крикнул Василий. - Сейчас будет чудо. Вот… Смотрите на него все сразу и пристально.
Гимназисты повернули головы дружно. Инспектор рывком отвернул лицо под тремя десятками дерзко уставившихся на него глаз и остановился.
Остановился. И всё. Больше ничего не произошло - ни с ним, ни вокруг. Как и секундою раньше, бежали носильщики, таща багаж, целовались приехавшие с встречавшими, жандарм рвал ухо попавшемуся карманному воришке, ведя его в контору, солдаты, отдавая честь, становились во фронт ковылявшему сизоносому генералу в сером с красными отворотами пальто.
Все - самое обыкновенное, как было. Ни с инспектором, ни с кем другим ничего!
Рыжий обернулся негодуя. Обернулся и остолбенел: высокого проезжего с чемоданами - не было.
- Где?..
Осмотрелись. В самом деле, даже следа нет. Нигде нет. Платформу видно далеко-далеко. Он-приметный: сразу же видно было бы, если бы где-нибудь он бежал. Только вор может полезть с чемоданами под вагон. А в вагон никак не успел бы зайти - ведь всего секунда прошла какая-нибудь… Ну, минутка, не больше… А у ступеней - толчея: выходят еще пассажиры и лезут новые… Да и билет… Он же при них отдал кондуктору: виленский был билет, все видели, а без билета не выедешь…
- Ищи! - крикнул белобрысый.
Мальчики рассыпались по платформе кто куда: к кассам, в буфет, вдоль поезда, заглядывая под вагоны. И опять собрались вместе, в кучку, к рыжему.
- Нет нигде!
- Вот какой! Ведь только-только отвернулись, а он уже - хоп!
- Смотрите - инспектор…
В самом деле, к ним, задыхаясь от быстрого бега, подошел инспектор. У него был растерянный вид. От прежней солидности и следа не осталось, фуражка сбилась на ухо, и он вообще не похож уже был на инспектора. Он остановился перед белобрысым и спросил хрипловатым и дрожащим, тоже совсем не инспекторским голоском:
- Где тот… с чемоданами… что с вами шел?
Белобрысый уже раскрыл было с полной готовностью рот, но рыжий не дал ответить. Он выдвинулся, нахлобучив фуражку на нахмуренные, сдвинутые брови, глубоко засунув руки в карманы своего серого форменного пальто.
- Он пьет чай в буфете, - сказал он отрывисто, многозначительно подмигнув. - Если, впрочем, не кончил… Его встретила дама в белой шляпке, меховой, с густой вуалью.
- С вуалью, дама? - переспросил инспектор, и глаза его стали радостными и жадными. - Где? Я не видел.
- Она стояла вон там, - показал рыжий на двери в буфет первого класса. - Я сразу обратил внимание. потому что у нее лицо было как в маске - такая была на ней густая вуаль. Он подошел, она приподняла вуаль, и они вошли вместе.
Инспектор не дослушал-он быстро зашагал к дверям. Мальчики молча смотрели вслед. Рыжий презрительно толкнул плечом белобрысого:
- А ты… хорош! Чуть было не распустил язык… Сразу же видно - шпион. Он его ловил.
Полнощекий спросил потупясь:
- Ты думаешь, он - как Дубровский или как те, что царя убили?
- Молчи! - прошипел рыжий. - За такие слова знаешь что…
- Пойдемте! - заторопился белобрысый. - Он же увидит в буфете, что никого нет и значит Вася налгал. Нас всех заберут тогда в тюрьму.
- Ты трус и дурак, - скривился брезгливо рыжий. - Почем он может знать, был он там или нет? И даже если… Как он докажет, что я ему говорил?.. Мы же все скажем вместе, что он врет и мы его в глаза не видали. Нас тут пятнадцать-разве нас можно переспорить!
- Это верно. Он не докажет.
- А уходить нельзя, - продолжал рыжий. - Я все-таки думаю, что он в поезде: больше ему некуда было спрятаться. И этот, в фуражке, пожалуй, опять попробует за ним увязаться. Мы не должны его пустить.
Белобрысый покачал головой и оглянулся на вокзал опасливо:
- Легко сказать-не пустить! Не будешь же ты с ним драться.
- Буду! - топнул ногою рыжий. - Если придется… Потому что я тоже придумал фокус, ребята. Слушайте!
Гимназисты сбилось в кучу, и рыжий сказал шепотом, осматриваясь, не слушает ли кто посторонний:
- Если он сунется к вагонам, я крикну: "Вор!" - и все вы бросайтесь к нему, окружите, кричите… Володя, возьми на всякий случай мой кошелек… Я буду доказывать, что он украл у меня все деньги, какие были.
- Ну кто поверит?.. У него ж, наверно, бумага есть от полиции. Он докажет.
- Пока будет доказывать, поезд уйдет. Уже второй звонок был… Вот-третий… Следите: не идет?
Инспектор не вышел. Гимназисты жадно заглядывали в мелькавшие мимо них всё скорее и скорее окна вагонов: не покажется ли в котором-нибудь молодое бородатое, ясноглазое, смеющееся лицо…
Но Василий, конечно, не показался. Он лежал на багажной полке в третьем ярусе, глубоко закатившись, так что увидеть его можно было, только поднявшись на вторую полку. И даже чемоданы, выставленные ребром, с налепленными на них безобразными, грязными бумажными наклейками, которых не было до Вильны, никто, самый зоркий инспектор, не признал бы за те, что поймал в потайной фотографический аппарат свой на виленской платформе "инспектор".
Второй билет-до Москвы-пригодился, иначе б в вагон не пройти: при входе проверка особо строгая. А теперь можно спать спокойно до самой белокаменной: так зовут Москву коренные москвичи, гордые своим городом.