Ему было до жути страшно и в то же время до одури интересно. Последнее чувство, благодаря уютно горевшим невдалеке кострам, пускай теперь и еле видным, пока пересиливало. Да и сам голос был очень молодой, а веяло от него добротой, спокойствием и даже каким-то озорством. Леший же, судя по бабкиным рассказам, голос имел грубый и хриплый, а лесавки должны давным-давно спать. К тому же они почти и не разговаривают, только шуршат прошлогодней листвой, пугая запоздалых путников. Слепой листин? Так он тоже молчун. Бабка, правда, рассказывала, что он любит девушек и иногда ворует их, но Любим вроде бы никаким боком на девушку не похож.
Ратник вновь легонько коснулся рукой ствола и вздрогнул от игривого смеха:
"Щи́котно, - пожаловался голос и вкрадчиво посоветовал: - А ты пониже возьмись - за стан меня обними".
Любим внял совету, и рука его бережно, едва касаясь гладкой коры, скользнула чуть ниже, там, где ствол молодой березки, как это ни удивительно, был чуточку тоньше.
"Вот, - удовлетворенно произнес голос. - Совсем иное дело".
- Так кто ты? - снова поинтересовался Любим.
"А ты догадайся, - хихикнул голос и попросил: - Токмо не горлань во всю глотку - оглохнуть можно. Я и так хорошо слышу. Чай, не глухая".
- Ага, раз не глухая, значит… - Но тут ратника заклинило.
Тембр голоса - звонкий, ясный, девчоночий - совсем не подходил ни к одной из лесных обитательниц. Ни лесавки, ни жена листина никак не подпадали под него. Лешуха вроде бы тоже не должна была так нахально заигрывать. Да и вообще им всем сейчас, судя по рассказам старой Забавы о нечисти, полагалось спать.
"Тогда что ж получается? - спросил себя Любим и с досадой ответил: - А получается, что передо мной никакая не нечисть. Но тогда кто же может иметь такой славный, задорный голос? Разве только дите лешего, уродившееся девчонкой".
Он уже было хотел высказать свою догадку вслух, но тут в голове вновь хихикнули и попрекнули:
"Ишь как мысли путаются. Аки мышки глупые так и бегают из стороны в сторону, а все не туда, куда надо. - И посулили: - С первого раза догадаешься - гостинцем одарю".
- Щедра ты на посулы, - по привычке вслух откликнулся Любим, надеясь, что голос скажет о себе что-нибудь эдакое, после чего на ум придет отгадка. Но не тут-то было.
"А тебе все едино не догадаться. Ты ж вовсе не о том мыслишь, - иронично заметил голос и печально вздохнул. - Вот потому-то нас так мало и осталось, что люди забывать стали".
Вроде бы ничего существенного из этих слов выжать было нельзя. Разве что попытаться вспомнить, о ком еще говорила или хотя бы мельком упоминала бабка. Однако ничего путного на ум не приходило, и Любим уже разочарованно вздохнул, но тут яркое, как радуга после дождя, видение неожиданно всплыло в его памяти.
Приключилось с ним это давным-давно, в глубоком детстве, когда он, босоногий шестилетний мальчик, заигрался в прятки с друзьями, и в очередной раз удачно схоронившись, да и уснул возле одинокой березки, растущей, как и эта, на опушке леса близ их деревни. До сих пор он так и не определился с выводом - то ли привиделось ему во сне, то ли и впрямь спустилась к нему с березовых ветвей совершенно нагая красивая девушка с длинными распущенными волосами, ниспадающими до самых ягодиц и отливающими зеленью майской травы.
Зато он хорошо помнил, с какой тревогой расспрашивала его бабка, после того как он, уже под вечер, рассказал ей о своем загадочном сне. Забаву интересовало все - и что делала девушка, и что она говорила мальчишке, и не касалась ли его своей рукой. Узнав же, что она улыбнулась, глядя на Любима, и ласково погладила его по голове, старуха еще больше расстроилась.
В тот же вечер она наварила в горшках целую кучу корешков, что-то долго шептала над ними, а затем чуть ли не до самого утра читала странные, никогда ранее не слыханные Любимом молитвы и жгла перед иконами восковые свечи. Да еще время от времени Забава сбрызгивала мальчика наговорной водой.
Уже ближе к рассвету, исчерпав запас свечей и воды, она пришла к выводу, что всего этого мало, и принялась будить старого Зихно, дабы он немедля срубил зловредную березу под самый корень, причем на всякий случай и сама собралась идти вместе с ним, чтобы накрепко заговорить даже само место, но тут в дело вмешался проснувшийся и все слышавший Любим.
Уж очень жалко ему стало несчастной девушки, чье единственное жилище собрались порушить испуганные люди. От жалости он и придумал, что будто бы говорила она ему о том, что желает ему, Любиму, жить долго и счастливо и что не будет ему никаких хворей и болезней, пока продолжает расти эта береза. Бабка долго сопела, погруженная в тяжкие раздумья, после чего сокрушенно махнула рукой и оставила несчастное дерево в покое.
Приглядевшись же к внучку, который и впрямь рос на удивление здоровым и недоступным даже мало-мальской простуде, бабка и вовсе сменила гнев на милость и каждый год ранней весной и осенью повадилась привязывать на ветку березы, с которой спустилась девушка, тоненькую цветную ленту, а то и просто чистый обрывок старенькой одежи. Даже если год выдавался неурожайным, Забава, виновато вздыхая, все равно повязывала на нее шнурок или обрывок конопляной веревки, предварительно выкрашенной ею в луковой шелухе или ореховом отваре.
Любим, не привыкший обманывать, одно время хотел было рассказать бабке о своей невинной шутке, да все как-то не решался, а спустя годы и вовсе махнул на это рукой. Но лишь один раз, в тот самый день, когда бабка читала наговоры, упомянула она имя таинственной обитательницы, живущей в березовых ветвях. Оно сейчас и всплыло в памяти Любима. К тому же это имя как нельзя лучше соответствовало и звонкому девчоночьему голосу таинственной незнакомки, и потому ратник без колебаний отчетливо произнес его, уверенный, что ошибки быть не может:
- Ты берегиня.
"Ой! - испугался голос. - И как мне теперь с гостинцем быть? Я ж уверена была, что ты не догадаешься".
- Ты лучше о себе расскажи, - снисходительно отмахнулся ратник. - А подарок ладно, не надо мне его.
"А что рассказать? Живу я тут, и все".
- Так вроде бы ты зимой тоже спать должна вместе со всеми.
"Должна, - вздохнула берегиня. - Мать Мокошь оставила приглядеть тут за вами как следует. А опосля битвы кому дорожку в светлый ирий указать, а кого просто добрым словом в смертный час утешить".
- Выходит, коль битвы не было, то ты здесь попусту бдила, - посочувствовал ей Любим и поинтересовался: - Ну а сейчас-то чего не спишь? Теперь-то уж, поди, можно?
"А теперь время неурочное, - пожаловалась берегиня. - Холодно, сыро. Я привыкла, чтобы лесавки мне колыбельные пели, убаюкивали, а ныне они сами давно спят. Вот я и мыкаюсь, будто жду неведомо чего".
- А может, я тебе заместо них спою? - неожиданно для себя предложил ратник.
"А ты умеешь?" - полюбопытствовал голос.
- Ну-у… - замялся Любим. - Мне бабка много хороших песенок в детстве пела. Кои в памяти остались, те и спою.
"А лесавки мне еще и листвой шелестели. Тихонько так, ласково", - вздохнула берегиня.
- Ну это тоже не беда, - улыбнулся Любим. - Вон ее сколь возле тебя навалено. Буду петь, а руками листву ворошить.
"Ой, как здорово, - радостно зашевелились ветви березы. - Тогда я точно засну. Только погоди малость. Я же подарок тебе обещала".
- Да ладно тебе, - великодушно улыбнулся довольный своей находчивостью ратник.
Ну в самом деле, чем уж таким несказанно дорогим в состоянии наградить пусть милая, пусть стройная и красивая, но всего-навсего березка. Да и, честно говоря, было чуточку страшновато. Она ж по своему разумению отдариваться станет, а годится ли это человеку - навряд ли задумается. Вот и может так выйти, что гостинец ее окажется настолько чудным и странным, что хоть стой, хоть падай. Отказаться же от него - берегиню обидишь. Возьмет в сердцах да и накажет как-нибудь. А наказание, в отличие от подарка, точно плохим окажется.
Однако березка не унималась, перечисляя свои возможности и сетуя на то, что из-за холодного времени года они весьма ограничены.
- А показаться ты мне можешь? - поинтересовался ратник, желая хоть как-то отвлечь неугомонное создание от темы подарков.
"Холодно, - пожаловалась берегиня, но потом решилась, предупредив: - Токмо совсем на чуток, а то замерзну. Ну-ка, закрой глаза и не открывай".
- А если открою? - не удержался от вопроса Любим.
"Тогда зрить меня перестанешь, - предупредила она. - Истинный мой лик лишь иным оком видеть можно, тем, что внутри у тебя. А гляделки твои, - тут она даже фыркнула от сдерживаемого смеха, - они лишь помехой станут".